Н. Борисов - Дело передается в суд

• Название: Дело передается в суд
• Автор: Н. Борисов
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Детектив
• Год: 1967

Эта книга рассказывает о благородном труде работников милиции, о тех, кто ведет войну, жестокую и беспощадную, полную опасности и риска, со всем, что мешает советскому народу спокойно жить и трудиться.

Через все рассказы красной нитью проходит одна мысль: любое, даже самое запутанное, преступление рано или поздно будет раскрыто и дело будет передано в суд.

---

Что же касается молотка, то Мария Даниловна впервые увидела его на столе следователя.

Когда Веселова ушла, я торжествующе посмотрел на Кунгурцева. Но он, кажется, не обратил на мой взгляд никакого внимания.

Дальнейший план действий вырабатывался на совещании оперативной группы, в которую были включены следователь Крымова и четыре работника милиции, в том числе и я. Возглавлял группу Петр Иванович Кунгурцев. Эксперты (медик и графолог) уже кое-что успели установить. Оказалось, что группа крови убитого Веселова совпадала с группой крови, обнаруженной Кунгурцевым в кабине телефона-автомата. Выяснилось также, что анонимная записка была написана не Веселовым и что его смерть произошла от двух ударов тяжелым предметом, возможно молотком, пробившим черепную коробку. На черепе Веселова было обнаружено еще несколько небольших ран, скорее, даже ссадин. Но, как категорически утверждал эксперт, от этих ран он умереть не мог, в крайнем случае мог ненадолго потерять сознание. На деревянной ручке найденного нами молотка сохранились слабые отпечатки пальцев, непригодные для идентификации. Однако утильщик был убит не этим молотком, так как вскрытие показало, что предмет, которым Веселову нанесли смертельные рапы, был меньшего диаметра. Примерно было установлено и время убийства — между четырьмя и шестью часами вечера.

Все сообщенные экспертами факты в общем не противоречили моей версии. Только наличие ударов, нанесенных двумя предметами, озадачило всех. Высказывался целый ряд весьма неожиданных предположений. В конце концов сошлись на том, что убийца, отбросив первый молоток как малоэффективный, добил старика вторым молотком, который унес с собой. Мы расходились в оценке кое-каких деталей, но в главном были единодушны — убийцей был кто-то из утильщиков. Деньги же и часы если и были взяты, то лишь для того, чтобы симулировать убийство с целью ограбления.

— Я уже давно занимаюсь утильщиками, которых назвала жена Веселова, — сказал в заключение сотрудник ОБХСС нашего отдела. — Я бы и сейчас мог предъявить им кое-какие обвинения, но не делаю этого, потому что на днях, по моим сведениям, они должны провернуть одно дельце, после чего их не спасет никакой адвокат. Я думаю, что смогу вам кое-чем помочь.

— А есть у тебя образцы их почерков? — спросил я.

— Нет, не всех, но это самое простое. Сегодня же они будут у вас. И еще я хочу сказать, — добавил он, — что хотя убитый Веселов не шел, конечно, ни в какое сравнение с остальными, но он тоже был совсем не так безгрешен, как об этом говорила его жена, хотя, скорее всего, она об этом действительно ничего не знала.

Сотрудник ОБХСС не обманул нас. Через несколько часов мы, пригласив эксперта-графолога, сличали почерки пятерых утильщиков с анонимной запиской. Все оказалось даже проще, чем я ожидал. Анонимная записка, найденная нами на столе Веселова, была написана заведующим складом книжного утиля, старым жуликом и проходимцем, как выразился сотрудник ОБХСС, Михаилом Алексеевичем Петруничевым.

Дело о загадочном убийстве понемногу прояснялось.

Мне казалось вовсе не обязательным ходить на склад книжного утиля. Я так и сказал Кунгурцеву.

— Разрешите мне вызвать Петруничева в отдел, чего за ним бегать. Ведь и так уже нам давно все ясно, только зря время теряем.

Но Кунгурцев не согласился со мной.

— Иди посмотри на Петруничева в близкой ему рабочей обстановке, в естественных для него условиях, а допросить его за следовательским столом ты ведь всегда успеешь.

Что он убежит, мы не боялись. С того момента, как было выяснено, что он автор анонимной записки, за ним было установлено наблюдение.

Склад книжного утиля производил сильное впечатление. Такого количества книг, собранных в одном месте, мне еще видеть не приходилось. Длинные, на десятки метров стеллажи в городской Публичной библиотеке всегда вызывали во мне благоговейный трепет. Но то, что я увидел здесь, поражало самое смелое воображение. На крохотной территории склада высились горы, сложенные из журналов и книг. В толстых кожаных переплетах, ледериновых обложках, отдельными кое-как скрепленными листами или просто россыпью, покоробившиеся, пожелтевшие и сморщившиеся от времени, и совсем новые, как будто только что из типографии, они вызвали во мне чувство, понятное только таким же, как я, фанатикам библиофилам. Хотелось взять книги в руки, полистать их, потрогать. И хотя я понимал, что в утиль хороших книг не сдают, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить о цели своего прихода.

В малюсеньких промежутках-улочках между книжными горами деловито сновали работники склада. Они разгружали грузовики с новыми партиями книг, взвешивали книги на огромных весах, заполняли накладные, выписывали шоферам путевые листы.

Благодаря взятой в ОБХСС фотографии я легко узнал заведующего складом утиля Петруничева. Это был небольшого роста, полный, уже немолодой человек с низким, густым голосом. Сверкая глазами, он за что-то ругал огромного грузчика, который недовольно переминался с ноги на ногу, бурчал себе под нос, но открыто возражать не осмеливался. Между тем Петруничев расходился все больше и больше. Он уже не говорил, а кричал. Как мне показалось, причина для такого гнева была не слишком серьезной, но, как видно, для Петруничева это не имело большого значения.

«Ну и темперамент у человека, — подумал я. — Такой действительно может стукнуть молотком по голове».

Самое интересное заключалось в том, что окружающие занимались своими делами, не обращая на Петруничева ни малейшего внимания. А ведь его крик, конечно, слышали все. Очевидно, к вспышкам гнева заведующего на складе уже привыкли. Я терпеливо ждал, когда иссякнет запас его ругательств, но несколько недооценил Петруничева, потому что ждать пришлось довольно долго. Первым обессилел огромный грузчик, — сплюнув себе под ноги и сказав что-то совершенно невразумительное, он отошел к своей машине. Воспользовавшись моментом, я обратился к Петруничеву:

— Мне бы хотелось с вами побеседовать.

Еще не успев остынуть после разговора с грузчиком, Петруничев не сумел сразу переключиться.

— Что вам нужно? — спросил он довольно грубо.

Я показал ему свое удостоверение.

Он неплохо владел собой, но лицо выдало его сразу. Мгновенно оно стало белым, как будто его посыпали мукой.

— Я к вашим услугам, — сказал Петруничев заикаясь.

— Ну нет, не здесь, — ответил я и вручил ему повестку.

По дороге домой я не мог отделаться от ощущения, что каким-то образом уже когда-то сталкивался с Петруничевым, но где и когда, я, как ни бился, вспомнить не мог. Может быть, знакомым мне казался только его голос, чуть хрипловатый и очень резкий, но и в этом я тоже не был уверен.

Когда я вернулся в отдел, меня уже ждал там наш постовой милиционер Федор Кадыров.

— Товарищ лейтенант, вы ведете дело об утильщике?

Он был очень взволнован, с трудом подбирал слова. Таким мне его еще не приходилось видеть.

— Ну, давайте выкладывайте, что там у вас, — сказал я, еще не понимая, какое старшина Кадыров может иметь отношение к делу об утильщике, но уже невольно заражаясь его волнением.

…16 мая, в шесть часов, когда Кадыров стоял на посту, к нему подошел сильно подвыпивший мужчина.

— Арестуй меня, старшина, — сказал он. — Я только что убил человека.

Постовой милиционер Федор Кадыров никогда ничему не удивлялся. Огромного роста, с чересчур длинными даже для него руками, он сам способен был вызывать удивление. Впрочем, у той публики, с которой Кадырову чаще всего приходилось иметь дело, чувство, вызываемое им, было скорее сродни страху: было известно, что, несмотря на свой рост, он весьма ловок, быстро бегает и «видит на три метра сквозь землю».

Как бы там ни было, на участке его поста пьяницы, хулиганы и игроки в очко предпочитали не появляться.

Неглупый, со средним образованием, Кадыров мог бы при желании неплохо продвинуться по служебной лестнице, но он предпочитал в течение вот уже десяти лет оставаться лучшим в районе постовым милиционером, грозой нарушителей и почти недостижимым идеалом для молодых милиционеров. Не мог пожаловаться он и на невнимание редакторов стенных газет, отводивших ему много места и в серьезных статьях и в отделе юмора, где его обычно изображали в виде неумолимой судьбы, неизбежно настигающей маленьких, скрюченных и смертельно перепуганных нарушителей.

Федору еще не приходилось выслушивать добровольные признания в убийстве, но если он и удивился, то вида не подал.

— Иди домой и проспись, а то я тебя действительно сейчас сведу в милицию, — сказал он, тщательно выговаривая слова, как обычно делал это, разговаривая с пьяными или маленькими детьми.

— Ты мне не веришь, старшина? Зря. Ведь я не шучу, — продолжал настаивать неизвестный.