Дмитрий Губин - Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой

• Название: Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой
• Автор: Дмитрий Губин
• Жанр: Публицистика

«Бумажное радио» – новая книжка коротких провокационных эссе журналиста Дмитрия Губина: того самого, ценимого Дмитрием Быковым, ведшего с Дмитрием Дибровым программу «Временно доступен», устроившего в прямом эфире «Вестей FM» сравнительный анализ обстрела Невского проспекта во время блокады и деятельности Валентины Матвиенко на посту губернатора Петербурга… После чего вести «Вести» и «Временно доступен» прекратил.

На этот раз автор обращается к периоду истории России, отмеченному хэштегом #жалкий – то есть между 2008 и 2012 годами. Страх перед революцией, высокие цены на нефть, низкое чувство собственного достоинства, пламенеющая клерикализация, примитивизация научных знаний, – словом, если бы Губин жил в эпоху Власа Дорошевича и Дмитрия Мережковского, ему было бы с кем сообразить на троих.

---

http://www.podst.ru/posts/2439/

Чем дольше развивается кризис, тем больше появляется предсказаний на тему, сколько будет стоить доллар и как долго все это безобразие будет длиться. Чем больше эти предсказания читаешь, тем лучше понимаешь, что никаких оснований у их авторов делать те или иные выводы нет. Но есть желание смоделировать развитие этого кризиса по аналогии с прежним.

В 1998-м, если помните, все упало сразу. Рухнул вчетверо рубль, банки разорились, деньги пропали, люди лишились работы – и приходилось вкалывать втрое больше, просто чтобы заработать хоть что-то.

Сегодня ситуация другая. Банкоматы исправно выдают наличные со счетов. У банков нет очередей. Рабочие места, правда, сокращаются, но и тут все странно: безработные не возмущаются, не выходят на улицу, и настроение тут такое – апатия. Ну, пусть идет как идет, а мы идти никуда не будем. И чем больше государство говорит о необходимости сдерживания цен, тем больше то же государство повышает цены на то, что полностью им контролируется. Во время кризиса больше всего подорожали не одежда или еда, а транспорт и коммунальные платежи.

Из того же, что не контролируется государством, удивительно – то есть резко и разом – подорожали, до двадцати рублей, уличные туалеты. Почему это, спрашивается, пописать в Москве на фоне девальвации рубля обходится дороже, чем в Нью-Йорке?

Или вот еще из последнего – закрылся журнал «Огонек», в котором я довольно давно работаю. Впрочем, сказано было, что он не закрылся, а просто как бы взял отпуск за свой счет, – а впрочем, даже и сказано не было. Просто перестал выходить старейший российский журнал, и все, и вокруг тишина, хотя еще раньше такое не прошло бы незамеченным.

Человек из числа тех, кто знает в деталях происходящее в верхах, сказал мне, что оживить журнал даже политическая воля не поможет. Потому что политическая воля – это, грубо говоря, когда ты своего друга просишь по пути с дачи сделать крюк и забрать свою тещу. А когда у друга машина на приколе и стоит без колес, – о чем его просить?

В общем, чем дальше, тем неяснее. Ну вот, казалось бы, раз кризис, то нужно на ночь выключать подсветку зданий и домов, вообще поэкономить на освещении – однако ж нет, улицы наших городов сияют рождественской елкой до утра, как и прежде.

То есть все неясно, неопределенно, и внешне как бы без изменений – совсем как при Брежневе. Там ведь тоже был долгий, вялотекущий распад.

И вот здесь бы я и поставил точку, когда бы вдруг не вспомнил, что про такой сценарий где-то уже читал. Ну конечно! В романе Дмитрия Быкова «ЖД». Написан он был в 2005-м, вышел в свет в 2006-м. Там тоже про то, как разваливается страна, в которой идет война, но это очень странная война – без боевых действий, без линии фронта, с гибелью чаще от рук своих, чем чужих, и только вялость вокруг и апатия, апатия и неясная тревога, то есть как бы закат империи, но империи вовсе не Римской, а советской, серой.

И тогда, если Быков прав, это и есть то, что нас ждет в ближайшие 10–15 лет.

10 марта 2009

Старая Европа и новый Петербург О том, что главный исторический заказник страны разрушается, заменяясь новоделом, потому что там, где европеец видит историю, русский видит старье

http://www.podst.ru/posts/2465/

Как-то приятель соблазнил меня провести уик-энд в Баден-Бадене. Он обожал то, что называется Старой Европой, и обещал показать мне ее во всей красе.

Приятель родился в Перми, однако давно жил в Голландии, – я же тогда работал в Лондоне. Баден-Баден, этот идиллический немецкий городок на краю леса Шварцвальд был действительно удобен для встречи: туда летал дискаунтер Ryanair. А «вся краса» отсылала к европейской истории в той же мере, что и к русской: я был зван «на воды».

К водам в Баден-Бадене имело отношения два заведения: современное, содержащее в названии что-то типа «spa», и старые термы Фридрихсбад, в которые мы и отправились. Войдя внутрь, я остолбенел, а будь на моем месте Елена Батурина (испытывающая, как известно, сильные страдания при виде «ужасного состояния» венецианских домов) – то бы и окаменела. Кафелю там было полторы сотни лет. Того же возраста толстенные трубы открывались при помощи не вентилей, а рычагов. Потолок выглядел так, как выглядит потолок, веками впитывающий дух минеральных солей. «Зато ты сидишь голой задницей на той же мраморной скамье, на которой сидели Достоевский и Тургенев, – сказал приятель. – А в новом spa кто? Одни ваши воры».

Не могу сказать, что тактильные ощущения от филейных частей Достоевского меня восхитили, но разницу между старым и новым я прочувствовал. Мы продвигались по термам по заведенному с XIX века расписанию, то погружаясь в горячий бассейн после прохладной парной, то в холодный после горячей. Банщики крутили нас на каменной мыльне и растирали какими-то пузырями, что мало походило на то, что я понимал под словом «массаж». Под конец мы перешли в последний зал, построенный на манер Пантеона в виде купола без окон, где тусклый свет вперемежку с дождем падал внутрь через отверстие наверху. Еще один слуга беззвучно схватил меня, спеленал простыней по рукам и ногам – как младенца – и уложил на подогретое ложе, накрыв байковым, как в детстве, одеялом. Я уснул невиннейшим сном в своей жизни.

Камни Старой Европы усилили мою любовь к Петербургу – единственному старому европейскому городу в России, который вообще по своей сути есть город золотого сна, декорация вымышленной прекрасной империи. И это было одной из причин, почему я не остался жить в Англии. Должно быть, ту же любовь чувствуют петербургские декораторы, не только закупающие для очередного ресторана стразы от Сваровски, но и трясущиеся над подлинными старыми кирпичами. Ведь эти кирпичи много чего видали и много кого знавали – от Достоевского до Мандельштама.

Тогда я еще не знал, что старый Петербург вскоре начнет уничтожаться с тем же азартом, с каким в 1990-х новые русские сбивали лепнину в протечках ради подвесных потолков. Многие объясняют уничтожение истории коммерческим интересом, но я порой думаю: а может, разрушители просто не видят, что Петербург – это Старая Европа? Не знают силы старых камней?

Я и сам, плескаясь в термах в бассейне, спросил приятеля: а где же знаменитая баден-баденская минеральная вода?

– Дурак! – был ответ. – Ты в ней сидишь.

17 марта 2009

Размышления алкоголика при выборе трезвости О том, что, возможно, причиной кризиса являются не перегретые рынки, а перегретые потребности и бесконечная вера в деньги

http://www.podst.ru/posts/2529/

Мой знакомый бросил пить. И потрясенно сказал, что самое тяжелое – прощание не с алкоголем, а с иллюзиями. Главная же иллюзия алкоголика состоит в том, будто все его беды от алкоголя. «И вот, – говорит знакомый, – ты больше не пьешь, а беды не исчезают. И ты понимаешь, что не в алкоголе дело».

В России уже лет 15 финансово успешные люди практикуют технократический подход к жизни. Болит голова? – прими аспирин. Хочется машину? – возьми кредит. Надоела жена? – заведи любовницу.

Аналогично отношение и к наступающему кризису. Этот кризис есть кризис кредитной системы вследствие спекулятивного перегрева рынков и, в первую очередь, рынка недвижимости; это кризис необеспеченных кредитов. Наполним систему деньгами через госбанки; пересмотрим эффективность дутых проектов; не будем жалеть тех, кто прогорел на строительстве пирамид – и выйдем из кризиса окрепшими, как Иван-дурак из кипящего молока.

Такова позиция людей, гордящихся своим ratio. А потому не видящих вследствие технократического – с 96-процентным содержанием денег – опьянения куда более неприятных вещей. И самая неприятная в том, что вся современная экономика зиждется на пузыре искусственно созданных потребностей. У наших вещей нет шансов быть заношенными до дыр. Наши машины будут проданы раньше, чем выработают ресурс. Microsoft создал новый Word – хотя и старого всем хватало – но формат новых файлов будет несовместим с прежними, а потому от старого Word следует отказаться.

В результате этой гонки всегда выясняется, что в гробу карманов нет. Но этому не верит никто, занимаясь либо зарабатыванием, либо потреблением.

Понятие и успеха и неуспеха для них определяется только деньгами.

Слово «душа» вызывает гомерический хохот. «Культура», «нежность», «страстная дружба», «нравственные ориентиры», «самосовершенствование» – это либо из лексикона лохов, либо средство вытаскивания денег из их карманов.

Но нынешний кризис – это никак не устраняемая рациональным путем пропасть между душой и потребностями, которые потребительский мир предписывает иметь оторванному от души телу. Мы пожираем материальный мир, и удивляемся периодичности, с какой случается несварение желудка. Мы выкидываем с работы людей, называя это «оптимизацией производства», и производством называем производство очередных, не имеющих отношения к душе, потребностей. Просто теперь, вследствие кризиса, они у нас будут в новой, экономичной упаковке.