Каролин Ламарш - День собаки

• Название: День собаки
• Автор: Каролин Ламарш
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-7516-0375-3

Шофер-дальнобойщик и кюре, юноша «нестандартной ориентации» и одинокая женщина, безутешная вдова и закомплексованная девушка… Шесть человек, ничем между собой не связанных, стали свидетелями дорожного происшествия. Каждому сбитая на шоссе собака напомнила о чем-то своем. Шесть историй, составляющих книгу Каролины Ламарш, шесть поразительных по глубине и психологической достоверности внутренних монологов создают ощущение красоты и хрупкости жизни.

---

И среди руин раздавался твой голос. В абсолютной тишине, в абсолютной неподвижности моей возродившейся плоти ты произносил какие-то слова. В тот момент я была настолько открыта, душа обнажена, слезы струились потоком, и с ними вытекали еще остатки тех стен, перегородок, украшений и писем, последние крупицы. И больше ничего не защищало и не отграничивало меня от внешнего мира, я превращалась в пустоту, где витал твой голос, как Святой Дух над водой в первый день сотворения мира.

Так не могло продолжаться долго. Никто, кроме одного лишь Бога, не может каждую неделю безнаказанно повторять сотворение мира.

Я пыталась восстановить павшие бастионы. Расспрашивала тебя. Требовала, чтобы ты в точности описал свои ощущения, хотела быть не только их источником, но и свидетелем. Но ты предпочитал хранить молчание. Ты только говорил мне, что, когда входишь в меня, чувствуешь, что я узкая, и тебе это нравится. Но однажды твое лицо исказилось, как у ребенка, которому больно, ты тихо застонал: «Я чувствую себя таким маленьким…» Тогда я поняла, что ты тоже достиг дна своей души, солнце отразилось в колодце и задрожало на поверхности черной воды.

Мне стало страшно. «Что во мне такого особенного?» — спросила я, отстранившись от тебя. В этот момент мой взгляд случайно встретился с моим отражением в зеркале напротив. Я удивилась своей решительности и в то же время хрупкости, у меня перехватило дыхание, я застыла от восхищения. Неожиданно я увидела себя такой, какой ты видел меня. В этот момент я поняла, почему ты не выносишь, когда я отдаляюсь, и почему я тебе подчиняюсь. Из-за Безграничной Любви я смотрела на себя твоими глазами и влюблялась.

Увидев собаку, я была настолько потрясена, что захотела полностью отдаться этому чувству, или, скорее, мне показалось, что нечто столь банальное, как уходящая любовь, не могло в тот вечер после безумной гонки собаки занимать мои мысли. У меня в голове все ужасно перепуталось. Показалось, что, если я останусь наедине с уносящим меня потоком и дам ему утихнуть понемногу, меня посетит чуть ли не прозрение. Поэтому вместо того, чтобы пойти к тебе в кафе, где мы обычно встречались, на последнюю встречу с тобой, я пошла в кино. Я ничего не поняла, фильм показался мне бессмысленным. Я смотрела на экран, дав волю бушевавшей во мне буре; оставшись в темноте, в окружении людей, которым не было до меня дела, я надеялась, что высшая власть иллюзии освободит меня от твоего влияния, от твоего бесконечного внимания ко мне, от твоих мыслей, которые незаметно, день за днем, час за часом, овладевали всем моим существом. Мне хотелось отдаться во власть тем ощущениям, которые пробудила во мне собака, добраться до первопричины охватившего меня отчаяния, которое поначалу я связала с событиями, происходящими тогда в моей жизни, с уходящей любовью.

Я досмотрела фильм и вышла из кинотеатра, так и не добравшись до первопричины, не найдя ответа на вопрос: откуда взялось это отчаяние? Крутилась лишь одна фраза: когда-то меня бросили. Однако с этой фразой не было связано никаких воспоминаний, ничего конкретного, только сознание того, что ты очень долго ждал меня в кафе. Ты, наверное, как минимум два раза заказывал пиво, а потом ушел расстроенный, а может быть, и злой. Скорее озлобленный, это больше на тебя похоже, именно таким ты столько раз приходил на встречу со мной. Но сегодня мне уже нет никакого дела до твоей злости. Итак, никаких воспоминаний, кроме, пожалуй, одного факта; я вспомнила о нем, направляясь к машине, припаркованной в двухстах метрах от кинотеатра, когда уже исчерпала все возможные предположения по поводу твоего отчаяния. Пошел дождь, такой мелкий, что уличное освещение стало казаться желтым, а фасады домов — еще более мрачными. Глядя на мигающего зеленого человечка на светофоре, я собиралась быстро перейти улицу, и в этот самый момент у меня мелькнула догадка, замигала, как сигнальная лампочка. Эта догадка приняла форму не воспоминания, а скорее объективного факта, о котором мне поведала еще моя мать: когда я родилась, у нее началась послеродовая депрессия и она нашла мне няню, голландку по имени Ливе, которая, судя по всему, заботилась обо мне с бесконечной самоотдачей. Мне было девять месяцев, когда Ливе внезапно уехала от нас, чтобы ухаживать за своим братом, попавшим в автомобильную катастрофу. Так вдруг лишиться няни даже для маленького ребенка, который еще вроде бы ничего не понимает, — вот что, если вдуматься, можно рассматривать как утрату или, по меньшей мере, как неожиданное осложнение, которое заслуживает внимания, если учесть, что впоследствии я не раз воспроизводила подобное действие, проявляя замечательную способность в определенный момент бросать что-то или кого-то раз и навсегда. «Нужда закона не знает», — одно из моих правил. В моем случае нужда не внешняя, как для моей кормилицы необходимость отправиться на помощь к брату, а внутренняя: конец любви, например. Как только он обозначается, я отказываюсь припадать к источнику, доставившему мне наслаждение. Сжигаю письма, рву фотографии. Отключаю телефон, надолго исчезаю из дома. На моей планете нет места ностальгии. Вместо нее — безрадостный пейзаж, холодный и голый, и я бреду одна, не сетуя на судьбу, повторяя, что я сама ее выбрала, как будто одна эта мысль может сама по себе прижечь все раны.

Я захотела уйти от тебя. Это было разумное решение, объяснимое высотой волн, и, как обычно бывало со мной, за ним не должно было последовать никакого сожаления. Тогда почему я была так потрясена, увидев собаку? Почему стала сравнивать ее с тобой? И отчего это видение неотступно преследует меня и — что самое страшное — заставляет вспоминать твои ладони, длинные ухоженные пальцы, касающиеся моего лица, и твой срывающейся голос, который, казалось, вот-вот обретет, поровну перемешав наши голоса, новое идеальное звучание?

Когда-то меня бросили. Думаю, дело не только в Ливе, не только в моей больной матери, не только в детстве, тогда в чем? Если я в чем и уверена, так это в том, что никто больше не будет ласкать меня так, как это делал ты, с такой нежностью и точностью, что мое лицо становилось воплощением моего тела. Когда ты держал мое лицо в руках, ты держал все. Твой палец между моих губ, язык, ласкающий ухо, — это был тайный коитус, столь же сильный по ощущениям, как и занятие любовью в постели. Этот, если можно так сказать, оргазм лица мог, не привлекая ничьего внимания, наступить везде, где бы мы того ни пожелали, в машине, в полумраке ресторана. Медленная и тайная «работа» над ним заставляла меня очень остро чувствовать происходящее вокруг. Вместо того чтобы обратить меня к внутренним ощущениям, как это делали телесные ласки, прикосновения к лицу открывали передо мной окружающий мир с такой ясностью, что это доводило меня почти до исступления. Однажды, когда мы занимались этим в машине, на фасаде одного из зданий на площади так ярко вычерчивалась освещенная белая лоджия, что казалось, она буквально приближается ко мне, предлагая оставить в ней свой рассудок, самовольно перемещавшийся в любом направлении, когда ты посягал на мое лицо. В тот самый момент, когда твои губы прикоснулись к моим векам, заставляя меня закрыть глаза, я почувствовала, как оказалась в этой изящной витрине, обшитой светлым деревом и приятно выделявшейся на фоне серых зданий, и несколько минут я горела в ней приглушенным светом лампы.

Вышло какое-то недоразумение. Ты не раз повторял, что любишь меня больше, чем я тебя. Что я позволяю себя любить, защищаюсь от сильных чувств, тогда как ты все время в погоне, в страхе, терзаемый сомнениями, между надеждой и отчаянием. Все совсем не так: я поняла это, когда увидела собаку на автостраде. Я и есть та собака, а ты — хозяин. Я плакала по собаке. Как глупо! Жалость или изнанка отчаяния. Душеспасительные чувства для прикрытия кровавой бойни. Когда-то меня бросили. Любовь. Любовь всегда уходит, она длится всего лишь миг. Нет, она уходит еще в самом начале, в момент ликования. Когда солнце отражается в колодце, уже тогда под черной водой видна брошенная собака.

Я хотела бы прижать к себе эту собаку, вырвать ее из рук смерти, прочесть в ее глазах вечную признательность. Посвятить всю жизнь лишь одному: заботиться о ней со всей старательностью, на которую я способна. Каждый день доказывать верность: кормить, выгуливать, гладить, говорить с ней вполголоса или громко звать, обучать командам, и так до самой смерти, до тех пор, пока последние силы не покинут животное, которое тогда на автостраде так отчаянно боролось за жизнь. Да, я хочу стать жрицей ее отчаяния, поддерживать огонь, почитать тело, которое столько вынесло, мускулы, которые когда-нибудь ослабнут. И когда придет смертный час собаки, я буду той, кто, прижав ее к себе, поможет преодолеть этот порог, а потом заплачет, как я плакала после того, как занималась с тобой любовью: то было страдание, причиняемое необъяснимой тайной, что очищала меня одним лишь своим существованием.