Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи

• Название: Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи
• Автор: Олег Ивик
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91678-225-7

Кочевники сюнну, они же хунну, издревле тревожили границы Китая. На рубеже III и II веков до н. э. они создали мощный союз племен, послуживший основой гигантской степной империи, которая стала угрожать существованию самого Китая. И даже постройка укреплений, которые позже превратились в Великую Китайскую стену, не смогла бы спасти Поднебесную, если бы не разрывавшие степную державу внутренние противоречия. Значительная часть сюнну в конце концов попала под власть Китая и растворилась среди его жителей. Но северная ветвь этого народа в конце I века н. э. отправилась на запад и, вобрав в себя, как губка, многие племена, породила гуннов, чье нашествие привело к гибели Римской империи и ознаменовало в Европе переход от Античности к Средневековью.

Истории народа сюнну посвящена книга писателя Олега Ивика и археолога Владимира Ключникова, написанная с опорой на древние китайские источники и труды современных историков и археологов.

---

Династия Поздняя Чжао была уничтожена, правлению сюнну пришел конец. Ши Минь, захвативший власть в стране, был этническим китайцем (ханьцем), хотя и воспитывался у сюнну. Его отец, будучи двенадцатилетним мальчиком, попал в плен, был усыновлен Ши Цзилуном по приказу Ши Лэ и получил фамилию Ши. Сам Ши Минь родился уже у сюнну и занимал высокие посты при сюннуском дворе{373}. Но когда он поднял мятеж, он опирался исключительно на ханьцев. Более того, он «объявил во дворце и за его пределами приказ о том, что каждый, кто представляет одно из шести инородческих племен, посмевших поднять оружие, будет обезглавлен. Тогда неисчислимое количество хусцев стало убегать из города, либо прорываясь через ворота, либо перелезая через городские стены».

В дни мятежа Ши Минь объявил, что каждый гражданский чиновник, убивший одного хусца и предъявивший его голову, повышается в ранге на три ступени, а военный чиновник зачисляется на службу при ставке. После этого в течение дня было отрублено несколько десятков тысяч голов. Сам Ши Минь «убивал хусцев и цзесцев, не разбирая ни пола, ни возраста». Всего было убито более 200 тысяч человек. Облава на них шла не только в столице, но и по всему государству — едва захватив власть, Ши Минь отправил во все воинские подразделения приказ убивать хусцев, «в результате чего половина людей с высокими носами и густыми бородами была перебита». Это был один из первых в истории случаев геноцида.

В 350 году Ши Минь вступил на престол, принял прежнюю фамилию своего рода Жань и дал государству название Великое Вэй. Так правлению сюннуских императоров и самому существованию сюнну на землях бывшего Позднего Чжао пришел конец{374}.

* * *

Кроме Ранней и Поздней Чжао, на севере Китая в течение недолгого времени существовали еще две сюннуских династии (и соответственно два государства): Северная Лян (397-439 годы) и Ся (407-431 годы). Первое государство располагалось на территории современной провинции Ганьсу, второе — захватывало часть Внутренней Монголии и северную часть провинции Шэньси{375}.

Территория, на которой располагались многочисленные варварские царства, занимала, по словам Фан Сюаньлина, восемь десятых всей Поднебесной{376}. Поначалу все эти земли были захвачены кочевниками, но потом на осколках некоторых варварских государств возникли и династии, основанные ханьцами, — одной из них и была Великая Вэй, или Жань Вэй. Впрочем, несмотря на громкое название, она просуществовала всего лишь около двух лет. Другие китайские династии оказались столь же эфемерными, сколь и варварские.

Период «Шестнадцати государств пяти северных племен» продолжался до 439 года, когда весь Северный Китай был объединен под властью сяньбийской династии Северная Вэй. К этому времени говорить о южных сюнну можно уже лишь с некоторой натяжкой. Конечно, далеко не все они пали жертвами устроенного Ши Минем геноцида, но они постепенно растворялись в массе окружавших их китайцев (которые, как мы уже говорили, в шесть с лишним раз превосходили сюнну по численности), а также смешивались с другими кочевыми народами.

Постепенно заканчивалась эпоха, о которой Фан Сюаньлин писал: «Флаги хусцев стали развеваться [на нашей земле] при свете луны, северные лошади заскакали [по нашим полям], погоняемые ветром. Пыль [от копыт боевых коней] поднялась на берегах реки Хуайшуй, а тигры стали рычать во дворце на реке Вэйшуй»{377}. Теперь потомки сюнну — диких варваров, которых китайцы сравнивали с «жадными волками», — становились рядовыми жителями Поднебесной.

Глава 13. Бытописание

История народа сюнну оказалась не слишком долгой — достоверно они известны под этим именем не больше шести-семи веков. За эти годы их язык, хозяйственный уклад, быт, религия, судя по всему, не претерпели существенных изменений.

На каком языке говорили сюнну, доподлинно не установлено, хотя большинство ученых считают их тюркоязычными. По свидетельству Бань Гу, сюнну, как и другие северные варвары, «говорят на непонятном языке»{378}. В тексте II века до н. э. «Философы из Хуайнани» сказано, что сюнну «говорят вывернутым языком». Правда, толерантные даосские философы из княжества Хуайнань, в отличие от большинства жителей Поднебесной, вовсе не считали это пороком — они подчеркивали, что варвары, несмотря на свой язык, а также на то, что они «одеты кое-как, нечесаны, сидят не по правилам», имеют право на уважение (отметим, кстати, что Хуайнань находилось на юго-востоке Поднебесной и личное общение с северными варварами ее жителям не грозило){379}. Но язык сюнну от этого понятнее не становился.

Единственным конкретным сообщением о том, на каком же именно языке говорили сюнну, считается фраза из китайской хроники «Бэй-ши», где о жителях Юэбани сказано: «Обыкновения и язык одинаковы с гаогюйскими, но более опрятности»{380}. Поскольку, согласно той же хронике, в Юэбани осели «малосильные» северные сюнну, которые не смогли отступить со своим шаньюем на запад, и поскольку язык гао-гюйцев — это язык древних тюркских племен, многие считают, что язык сюнну тоже относился к тюркским{381}. Впрочем, это — далеко не единственная точка зрения.

Исследование языка сюнну затруднено прежде всего тем, что до нас не дошло ни одного написанного ими текста. Впрочем, скорее всего, у них вообще не было письменности. Сыма Цянь сообщает: «У сюнну не было письма, и все договоры заключались в устной форме»{382}. Фань Е пишет, что сюннуские сановники правили суд устно, «не составляя письменных документов и книг»{383}. Правда, демографические и хозяйственные записи у сюнну велись начиная со II века до н. э. — по словам Сыма Цяня, евнух Чжунхан Юэ, прибывший к Маодуню в свите китайской лжепринцессы, «научил приближенных шаньюя вести подробные записи, чтобы оценивать [количество] населения и скота»{384}. Но заметки эти, вероятно, делались на китайском языке.

Единственное (насколько известно авторам настоящей книги) более или менее конкретное сообщение о сюннуской письменности имеется в «Споре о соли и железе». Там о сюнну говорится: «…Хотя у них нет писаний о нормах поведения и справедливости, они гравируют [знаки] на костях и вырезают [знаки] (?) на дереве, [так что у каждого из] чиновников есть возможность делать записи [для] других, у государя есть возможность приказывать сановникам, у высших есть возможность приказывать низшим»{385}. Но во-первых, из текста не понятно, на каком языке делались эти записи — скорее всего, на китайском. А во-вторых, ни одна из них, во всяком случае, не сохранилась до наших дней.

Известны петроглифы хуннского времени, высеченные на скалах Монголии. Но одни из них представляют собой «картинки» со сценами погребения, охоты или парадных выездов на конных экипажах — они, во всяком случае, не наводят на мысль о письменности. Другие же являются тамгами, но это опять-таки не письменность — тамги были знаком рода или клана, которым предметы клеймились в знак их принадлежности или в честь каких-то важных событий. Немалое количество таких тамг сюннуского времени найдено, например, в ущелье Цагаан-гол. Но их связывают скорее с юэчжи, чем с сюнну{386}, а главное, они не проливают свет на язык народа, который их оставил.

Существуют и тамги, которые более определенно относят к сюннуским, — они нанесены на предметы, найденные в сюннуских могилах. В Ноин-Улинских курганах в Монголии археологи обнаружили несколько лаковых чашек, сделанных китайскими мастерами в эпоху Ранней Хань. Такие чашки назывались «бэй» и были популярны в Поднебесной — это были очень дорогие статусные изделия овальной формы, с плоским дном и парой ушек-ручек. Иногда их покрывали росписью, наносили иероглифы: «Вам счастливое вино», «Чашки для счастливой еды». Чашки-бэй, найденные в Но-ин-Уле, принадлежали сюннуским шаньюям или их приближенным. На дно чашек хозяева нанесли свои тамги, процарапав их раскаленным ножом или шилом{387}. Но эти лаконичные знаки, которыми сюнну метили свою собственность, несут не слишком много информации и не являются письменностью.

Те немногие сюннуские слова, которые дошли до наших дней, сохранились в китайских текстах и написаны китайскими же иероглифами. Собственно, достоверно известны только четыре слова, составляющие двустишие на языке цзесцев (как мы уже писали, цзесцы были одним из сюннуских кочевий):

Сючжи тилиган
Пугу цзюйтудан

Двустишие это сохранилось в истории, потому что сказано оно было весьма значимым человеком и к тому же по весьма важному поводу. Автором его был буддийский монах Фоту Дэн, который в 310 году прибыл в Поднебесную для проповеди своего учения. Было ему тогда, по его словам, более ста лет, но, если верить Фан Сюаньлину, возраст не мешал подвижнику командовать духами, питаться воздухом и пользоваться собственной внутренней энергией для освещения (по ночам он вынимал вату из специального отверстия в животе и читал книги, экономя на светильниках). Кроме того, он умел предсказывать будущее по звуку висящих на пагоде колокольчиков{388}.