Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна

• Название: Любимая женщина Альберта Эйнштейна
• Автор: Юрий Сушко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-5265

В новой книге историка Юрия Сушко на редкость удачно смешаны жанры – политический детектив с авантюрной мелодрамой. Свежие, никогда ранее не обнародованные факты из личной жизни гениального физика просто шокируют, а возмутительная безнравственность и «гибкость» жизненных принципов Маргариты Воронцовой, супруги скульптора Сергея Коненкова, заставляет усомниться: да разве такое могло быть?! Увы, могло. Точнее, так: к счастью, могло! Ибо любовный треугольник и женские интриги в конечном счете дали Сталину ядерное оружие, которое и сохранило хрупкий мир после Второй мировой войны…

---

Он ухаживал за своими пассиями наивно, как ребенок, который увидел прелестную игрушку и не захотел ее отпускать. Его не смущало даже присутствие при этом мужа предмета своего вожделения. Он был глубоко убежден, что научные исследования и вообще поиски истины и красоты – это область деятельности, в которой позволено всю жизнь оставаться детьми.

Может быть, поэтому Эльза и обращалась с ним как с ребенком и в том была полной противоположностью Милеве. Учила пользоваться зубной щеткой, запрещала появляться в гостиной перед посторонними в халате, надевать туфли на голые ноги. Отбывая в свои многочисленные зарубежные поездки, Эйнштейн по-школярски добросовестно отчитывался перед ней о своих бытовых делах (иные ее мало интересовали). «Мое пребывание здесь подходит к концу, – сообщал он ей из Оксфорда. – Это было хорошее время, и я уже начинаю привыкать к смокингу, так же как я привык когда-то к зубной щетке. Однако даже в самых торжественных случаях я уходил без носков и прятал нехватку цивилизованности в высоких ботинках». В благодарность она высылала ему в плотных пакетиках обожаемые Альбертлем хрустящие гусиные шкварки. Он уверял ее, что эти послания трогают его гораздо больше, чем самые прекрасные любовные стихи.

Симпатичную австрийку Бетти Нейман, племянницу одного из своих друзей, Альберт пристроил секретаршей к себе в Берлинский университет, где любил проводить с ней «коллоквиумы» и «семинарские занятия». Иногда это называлось «консультации». Эльзу бесило само существование молоденькой 23-летней соперницы. Не выдержав, она обозвала мужа кобелем и заявила: «Если уж ты не можешь обходиться без услуг этой молодой потаскушки, я разрешаю тебе встречаться с ней два раза в неделю. Но больше никаких других женщин». Разумной женщиной была Эльза, с ней Эйнштейну, галактическому бабнику, было так комфортно.

Эйнштейн любил побеждать, покорять, но он терпеть не мог, когда женщины сами проявляли инициативу, не давая ему покоя. Он жаловался своей приемной дочери Маргот: «Я пишу тебе, потому что ты – самый разумный член семьи, и бедная мать Эльза уже полностью взбешена. Это правда, что М. последовала со мной в Англию, и ее преследование переходит все границы. Но, во-первых, я едва мог избежать этого, и, во-вторых, когда я увижу ее снова, я скажу ей, что она должна исчезнуть немедленно...»

Исходя из накопленного опыта, Эйнштейн имел полное право по-отечески наставлять друга Мишеля Бессо: «В сравнении с этими бабами любой из нас – король, потому что мы стоим на своих ногах, не ожидая чего-то извне. А эти вечно ждут, что кто-то придет, чтобы удовлетворить все их потребности».

Но порой отдельные представительницы бесспорно прекрасного пола вызывали у Эйнштейна неистовые вспышки гнева: «Неужели природа могла создать половину человеческого рода без мозгов?! Непостижимо!» А одной из сердечных подруг, ничуть не смущаясь, заявил: «Что касается вас, женщин, то ваша способность создавать новое сосредоточена отнюдь не в мозге».

Хотя, надо отдать должное, когда ему (исключительно редко) встречались женщины с мозгами, да еще и не лишенные привлекательности, Эйнштейн был объективен в оценках и расточал нежные комплименты. Например, своей выдающейся коллеге Марии Кюри он писал: «Радостно пожать руку честному человеку, который, собрав столь богатый урожай, может с гордостью оглянуться на проделанную работу. Добрая и упрямая одновременно – такой я люблю Вас, и я счастлив, что мне удалось в те спокойные дни, проведенные рядом с Вами, заглянуть в глубины Вашей души, где идет своя тайная жизнь».

Кстати, именно Кюри считается единственной женщиной времен Эйнштейна, которая поняла его теорию относительности. Они познакомились на одной из научных конференций, и каждый пребывал в восторге от открытий друг друга. Очевидцы утверждали, что во время прогулки в горах Эйнштейн был настолько поглощен разговором с Кюри и самой собеседницей, что едва не свалился в пропасть...

Когда Мария умерла, потрясенный Эйнштейн сообщил миру, что ее моральный облик оказал, быть может, еще большее влияние на науку, чем открытый ею радий. «К моему великому счастью, – писал он, – в течение двадцати лет мы были связаны с мадам Кюри возвышенной и безоблачной дружбой. Мое восхищение ее человеческим величием постоянно росло. Сила ее характера, чистота помыслов, требовательность к себе, объективность, неподкупность суждений – все эти качества редко совмещаются в одном человеке. Она в любой момент чувствовала, что служит обществу, и ее большая скромность не оставляла места для самолюбования. Ее постоянно угнетало чувство жестокости и несправедливости общества. Именно это придавало ей вид внешней строгости, так легко неправильно понимаемой теми, кто не был к ней близок, – странной строгости, не смягченной каким-либо искусственным усилием».

К вопросам брака Эйнштейн относился резко отрицательно, считая, что супружеские отношения придумал «какой-то боров, лишенный воображения». Своим друзьям он не раз повторял, что «брак – это неудачная попытка превратить короткий эпизод в нечто продолжительное», что супружество – «цивилизованная форма рабства» и т.п. Он постоянно одергивал жену, когда она осмеливалась говорить о нем и о себе, употребляя местоимение «мы»: «Говори о себе или обо мне, но о нас – не смей». Как-то, в очередной раз осерчав на Эльзу, Эйнштейн ушел к себе и долго не выходил из кабинета. Утром следующего дня, наводя порядок на его рабочем столе, секретарь Элен Дюкас нашла листок со стихотворными строками:

Мне всегда не по себе от словечка «Мы».

Потому что ты сам и кто-то другой —

совсем не одно и то же.

За всяким согласием таится бездна,

Которая просто пока не видна.

Элен появилась в семье Эйнштейнов, когда они еще жили в Берлине. Ученому крайне необходима была надежная помощница в повседневных делах, которая бы следила за его рабочим графиком, поддерживала порядок в бумагах, организовывала бы деловые встречи и пр. Дюкас порекомендовали в Еврейской сиротской организации как добросовестную, порядочную, деловую, очень организованную женщину. Элен отличалась твердым характером и, что особенно было по душе Эйнштейну, язвительным умом и острым язычком. Впрочем, были у нее и другие, чисто женские достоинства, которые весьма высоко ценил отец релятивизма.

В доме все относились к Элен, как к члену семьи, что и было на самом деле. Она оставалась с Эйнштейном до самого последнего дня его жизни. Именно мисс Дюкас после смерти патрона, по сути, стала его основной наследницей.

В кругу друзей, ученых, врачей, художников, артистов Эйнштейн обычно был оживлен, общителен, весел и остроумен. Ему удавалось поддерживать самые теплые отношения с их женами, во всяком случае, с некоторыми из них. Одной из них была жена Макса Борна Хеди, которая была убеждена, что потрясающее умение жить, присущее Альберту Эйнштейну, даже превосходит его научные достижения.

Не в состоянии сдерживаться, в минуты сомнений Альберт признавался в самом сокровенном:

Мои друзья меня дурачат.

Я прижил дочь на стороне.

Да, в жизни было все иначе,

Жены и дел хватало мне.

Но я приятно удивлен:

Я был умен и так силен,

Чтобы с двойною жизнью справиться.

Пусть думают (угодно что),

Мне это нравится!

МОСКВА, 1917–1918

Любое потрясение – в художественном творчестве, личной или общественной жизни – Коненков воспринимал с восторгом. Его восхищал азарт «людей без часов».

После Октября 1917-го по рекомендации Владимира Ильича Ленина Коненков становится членом Московской комиссии, ведавшей уничтожением старых памятников, а с апреля следующего года участвует в работе Коллегии по делам изобразительного искусства. Охотно поддерживал бедствующих художников, благожелательно относясь к каждому из собратьев. Но одновременно с душевным трепетом и радостью наблюдал, как «рабочие приставляли лестницы, приступая к разрушению истукана-памятника Александру III в Кремле».

В самом конце безумной осени 1917 года Коненков устроил себе праздник – открыл на Пресне выставку новых работ. Он тщательно все срежиссировал: «Мой помощник и друг дядя Григорий занят последними приготовлениями к вернисажу. Он в белом фартуке с метлой в руках посыпает дорожки, подметает и ровняет песок. Большое красное знамя у входа в студию. Народ идет – дядя Григорий всех радостно встречает... Вся Пресня здесь... Скрипач Сибор у статуи Паганини исполняет лучшие произведения гениального итальянца. Растроганный музыкой, Сережа Есенин встает на стул, высоко подняв руку, выразительно жестикулирует. Он читает новые стихи...

Звени, звени, златая Русь,

Волнуйся, неуемный ветер!