Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 2

• Название: Собрание сочинений. Том 2
• Автор: Петр Павленко
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1953

Во второй том собрания сочинений советского писателя П. А. Павленко входят романы «Счастье» и «На Востоке».

Роман «Счастье» рассказывает о жизни деревни и бывших фронтовиков в военное и послевоенное время.

В первой книге романа «Труженики мира», опубликованной уже посмертно, писатель осуществил свой давно зародившийся замысел: показать строительство Большого Ферганского канала.

---

— Цимбал выделил у себя стипендию, Широкогоров берет к себе практикантов.

— Юрочка, Цимбал где сейчас? — спросила из комнаты Варвара.

— Новый масличный совхоз «Пионер» ему поручили. Взвился старик!

— От выдвижения все молодеют, — отозвался Виктор. — Ну и как же со стипендиями?

— Выпускники ухватились за воропаевский проект. Еще бы! Цимбал к себе троих берет. Городцов тоже троих. Колхоз специальный стипендионный фонд выделил.

— Вот бы тебе, Юра, воспользоваться…

— Мне? — рассмеялся Поднебеско. — Мне теперь ни за что не вырваться.

Юрий не стал рассказывать о том почти пугающем его внимании, с которым Воропаев следил за докладами своего молодого выдвиженца. Появившись в середине доклада, он молча выслушивал робкое повествование Юрия и удалялся, не сказав ни слова, а затем, дня через два, поймав его где-нибудь наедине, изображал ему, как он выглядел и какую несусветную чушь нес, в то время как следовало говорить иначе, — и повторял доклад Юрия с таким блеском, что тот слушал, кусая губы.

— Он из меня все жилы повыдергивает, а отпустить не отпустит, — произнес он не столько с сожалением, сколько с гордостью.

Пока позавтракали и наговорились, совсем рассвело. Осенняя заря на юге длится долго и незаметно переходит в утро.

— Так, значит, сынок Алексея Вениаминовича, говоришь, у Лены? — ласково улыбаясь, спросил Виктор, мысли которого все еще витали вокруг воропаевской жизни. — Смотри, какая оказалась!

— Дали б, между прочим, ей какую ни есть стипендию, пускай бы уж с глаз его долой уехала, — покровительственно заметила Варвара.

— Елена Петровна так сначала и думала — уехать, — ответил Юрий, — а потом перерешила. Куда, спрашивается, ехать и зачем? Все ее уважают, всем она известна, да и Воропаева жалко. Знаешь, Варя, сердце кровью обливается, когда я вижу, как он поутру забегает к Сережке, Возьмет мальчика за руку и ходит с ним по садику, рассказывает, чем будет сегодня занят, кого увидит, что сделает.

— Мальчишка на него похож? — заинтересовалась Варвара.

— На него. Чудной такой, резвый, газеты Софье Ивановне каждое утро читает, с Танюшкой песни поет. Души не чает в отце. И Алексей Вениаминович теперь совсем другой стал, мягче, ласковей, не то что раньше. Живет только по-цыгански, и чем тут делу помочь — не знаю.

— Сам виноват, — вставая и потягиваясь, сказала Варвара. — Ты о чем, Юрочка, будешь сегодня беседовать?

— О развитии одногектарничества хотелось бы, Варя.

Варвара широко раскрыла глаза, что, по ее мнению, делало ее неотразимой.

— Ах ты, милый мой, одногектарницу ему надо! — жеманно пропела она. — Приходи ко мне в звено, я тебя научу, с чего начинать, — она ласково потрепала Юрия по щеке. — Твой Воропаев не так бы поступил!

Юрий, никогда не умевший определить, серьезно или шутя говорит Варвара, заинтересовался.

— Ну, а как? Скажи, скажи, я тебя прошу.

— Он бы с одной какой-либо начал. Ну, скажем, с меня. Да не моргай, ну тебя! — крикнула она Виктору. — Какой ревнивый стал, подумаешь! Вот он начал бы с меня — и давай улещать: ты такая, ты сякая, в тебе резервы есть, — и до того он меня этим довел бы, что я два гектара взяла бы, не то что один, и пошла бы — чуб батогом, усы до плеч — по звеньям, всех своих конкурентов подначивать. А вечером он бы обя-за-тельно обо мне доклад сделал. Э-эх! — вскрикнула она озорно. — Интересный все-таки мужик этот Воропаев! Не будь у меня Виктора, я б его обломала на веники. Честное слово! Ну, как вы — не знаю, а мне пора.

Варвара убежала, и Виктор с Юрием тоже стали собираться в правление.

Беседа, которую Юрий намеревался провести минут в двадцать пять, сильно затянулась. Движение одногектарниц было не простым делом. Оно требовало от колхозниц отличного знания виноградарства, чем могли похвалиться еще очень немногие. Сбор винограда в «Первомайском» шел зигзагами. Лучшее звено Людмилы Кашкиной, на которое возлагались большие надежды, второй день отставало, хотя сбор шел еще выборочно и не приобрел напряженных темпов.

Юрий решил отправиться к Людмиле Кашкиной и пробыть на ее участке до полудня.

Виноградники «Первомайского» сбегали тремя широкими холмами к самому морю. Это были те самые виноградники, которые прошлой зимой штурмовал Воропаев.

Сбор уже начался. Сухое, с приятным ветерком, утро ему благоприятствовало. Резчицы винограда, в больших соломенных брилях и колпаках из виноградных листьев, в белых и розовых майках и кофточках, сновали в междурядьях.

Резная листва винограда, кое-где тронутая багрянцем и золотом, обрамляла девушек, как самые красивые свои плоды. Тусклыми каплями солнца светились гроздья ягод. Вокруг озабоченно гудели пчелы. В воздухе пахло сладким соком раздавленного винограда.

Все, чего ни касался взгляд, удивляло красками, которых было слишком много на каждой вещи, но ярче и прекраснее всего были фигуры девушек. Юрий пожалел, что среди них нет Наташи.

Подносчицы, неся на головах корзины и решета с только что срезанным виноградом, звонко перекликались между собой.

Людмила Кашкина, коротенькая, крепко сбитая девушка с фигурой «кулачком», налепив на облупленный носик папиросную бумажку, в бумажной треуголке на голове, в голубой майке и трусах на табачного цвета теле, была похожа на коренастого мальчугана. Она была в том отличном настроении, которое охватывает молодое существо в дни спортивных соревнований, когда ничуть не стыдно бегать в трусах и майке под тысячами взглядов и когда молодое тело резвится без стыда, выражая себя в самых красивых, не будничных движениях.

Она бежала навстречу Поднебеско, как бы позируя перед солнцем, разбросав руки крыльями и шаловливо следя за своей необычайной, напоминающей самолет, тенью. Ей было девятнадцать лет, и она страшно себе нравилась, уверенная, что нравится всем на свете.

— Хороший в этом году кларет, — сказал Огарнов, кивая на куст с крылатыми, рыхлыми гроздьями янтарно-желтых красивых ягод. — На славу удался.

Поднебеско молча согласился с ним; он еще был не тверд в мастерстве виноградарства.

— Нынче все удалось, — уклончиво заметил он. — Это что у тебя? — спросил он подбегающую Кашкину. — Председатель считает, что кларет.

— Кларет-то кларет, только с него толку нет, — сверкнув крупными зубами, ответила Кашкина. — Вот хорошо, что вы до меня прибыли, — она взяла Юрия за кожаный пояс и подергивала, точно проверяя, не туго ли затянут. — Я уж сама хотела итти к вам. Пойдем, поглядите, какие наши порядки, — и за пояс потащила его к весам, стоявшим внизу, у шалашика.

Жалоба Кашкиной состояла в том, что виноград с ее участка, занятого преимущественно мускатами, но имевшего и другие сорта, принимался весовщиком как мускат, и, таким образом, все другие сорта обезличивались.

У Вари Огарновой основной — педро-хименес, так они, черти драные, и алеатико и каталон — все под одно название помечают!

Виноградники «Первомайского» образовались в свое время из маленьких частных хозяйств, где было всего понемногу, и сортовая пестрота, раньше не имевшая значения, теперь вредила делу: колхоз сдавал виноград на выработку сортовых вин.

Приемщик, старый виноградарь, с лицом, натруженным, как мозоль, досадливо отвергал жалобы Кашкиной, а она, вынув из-за выреза взмокшей от пота майки сырой и желтый клочок бумаги — схему размещения сортов по колхозному массиву, шумно доказывала ему, что приемку следовало организовать иначе и что даже самые звенья лучше бы создать по сортовому признаку.

Юрий и Огарнов присели у шалашика, раздумывая, как бы на ходу исправить допущенные ошибки.

— Ты что же, Виктор, до сих пор не обратил внимания на ее жалобы? Отстает, а права.

Виктор виновато пожал плечами. Он не успел еще как следует вникнуть в дело, полагаясь на опытных стариков.

Приемщик, чувствуя себя виноватым больше всех, старался показать, что он ошибся нечаянно.

Пальцы старика скользили по светло-красным в тени гроздьям розового муската, на солнце кажущимся почти черными, перебирали мелкие розовато-серые, пепельные ягоды пино-гри, ласкали фиолетовый мальбек и черно-синие, толстокожие, похожие на четки, собранные в кулак, ягоды кабернэ. Он улыбался, глядя на них. Ему не хотелось расставаться с ними, ему было жаль, что они уйдут от него.

— Сорок пять лет займаюсь виноградом, — сказал он, как бы прося извинить его за это. — Ну, и умное же растение, ей-богу, только что языка нет.

Он осторожно взглянул в сторону Поднебеско, не смеется ли он. Но Юрий внимательно его слушал.

— И хорошо, брат, что языка нет. А то бы тебе такое услышать!.. — грубовато посмеиваясь, сказал Огарнов.

Дело, однако, требовало срочного разрешения, и Юрий, не зная, что предпринять, надумал сейчас же съездить к Широкогорову. То обстоятельство, что он являлся всего-навсего пропагандистом, не спасало его, по воропаевским законам, от ответственности за неудачи и недоразумения, свидетелем которых он являлся.