Ольга Елисеева - Молодая Екатерина

• Название: Молодая Екатерина
• Автор: Ольга Елисеева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4481-4

Книга известного историка и писателя Ольги Елисеевой рассказывает о молодых годах Екатерины — будущей «владычицы полумира». Еще в 14 лет она составила свой план: «нравиться супругу, императрице Елизавете и народу» — и ничего не забыла, чтобы достигнуть в этом успеха. Какие средства использовала юная супруга наследника для осуществления своих амбициозных планов? Искренне ли желала она наделить своих поданных «счастьем, свободой и собственностью»? Как республиканка «в душе» стала одним из самых могущественных самодержцев? Чтобы заглянуть в тайники души Екатерины Великой, автор обращается к ее воспоминаниям…

---

Первое, о чем должна была спросить Фикхен, памятуя ее споры с пастором, — это трудность спасения души. Вспомним, как после уроков Вагнера она ходила по вечерам плакать под окошко, размышляя о том, что непременно попадет в ад. Бабет, конечно, запретила строгому лютеранину пугать ребенка, но изгладить след в душе было не так-то легко. Что же касается Тодорского, то он объяснял принцессе учение Православной церкви, согласно которому человек, исповедовавшись и причастившись перед смертью, получал прощение грехов. Однако внезапная гибель, без покаяния и соответствующих обрядов, — так называемая наглая смерть — ставила спасение души под вопрос.

И вот София слегла. Положение было крайне тяжелым, она почти постоянно находилась без чувств. Окружающие считали, что ребенок при смерти. Мать пыталась позвать пастора. Лютеране не исповедуются и не причащаются перед уходом из жизни, но получают последние наставления священника. Кроме того, лютеранское и православное причастия — разные вещи. Первое совершается изредка и знаменует собой воспоминание о Тайной вечере. Второе — разрешает от прежних грехов и открывает врата в рай. Вероятнее всего, девочка не просто позвала Тодорского для беседы, а попросила причаститься. Оказавшись на пороге смерти, София сильно испугалась и потянулась к тому, что гарантировало ей спасение души.

После принятия причастия по православному обряду у нее уже не оставалось выбора. Именно так принцессу учили дома: «Вагнер… часто мне говорил, что до первого причащения каждый христианин может выбрать веру, которая ему покажется наиболее убедительной; я еще не была у причастия и, следовательно, находила, что епископ Псковский был прав во всем… Он часто спрашивал меня, не имею ли я сделать ему какие-нибудь возражения, выразить сомнения, но мой ответ был краток и удовлетворял его, потому что решение мое было принято»[76].

София уже сделала выбор, оставалось только оформить его. Этим и объяснялось внутреннее спокойствие, даже бестрепетность, с которыми принцесса слушала дальнейшие наставления Тодорского. Для нее переход фактически свершился. Но по выздоровлении Фикхен испугалась, что нарушила слово, данное отцу. Вот тут-то и понадобился пастор, чтобы успокоить и разрешить от обещания Христиану-Августу. Он явился из прусского посольства и выполнял инструкции Фридриха II.

В более поздней редакции Екатерина вообще опустила все, что могло хоть как-то свидетельствовать о ее теплом отношении к вере отцов. «Лютеранский обряд» назван «самым суровым и наименее терпимым»[77]. А вот графине Брюс она без тени колебания рассказывала: «Я берегу еще сейчас немецкую Библию, где подчеркнуты красными чернилами все стихи, которые я знала наизусть»[78]. Из этого, конечно, не следует, что Екатерина до зрелых лет оставалась скрытой лютеранкой. Ей просто приятно было иметь у себя книгу, по которой ее некогда учили читать и из которой задавали первые уроки. В том, что Библия немецкая, императрица не видела ничего худого. Но вот помещать это признание в позднюю редакцию, которая время от времени давалась разным лицам для прочтения, посчитала неуместным.

Обратим внимание: и во время болезни, и в период подготовки к переходу в православие больше всех суетилась и мешала дочери мать. Причины ее поведения очевидны: именно Иоганне-Елизавете пришлось бы отвечать перед мужем за отступничество их ребенка. Ангальт-Цербстские принцессы не рассчитывали получить благословение Христиана-Августа. Им пришлось даже пойти на хитрость. В письме 5 июля София сообщала отцу, что императрица неожиданно назначила день обращения, так что никак невозможно было предупредить его заранее. Теперь же дело совершилось.

Что испытал «человек прямого и здравого смысла», прочитав эти строки? Можно было выразить неудовольствие, даже поднять шум, но не исправить ситуацию. Девочка побоялась написать, что ей переменили имя. Она подала дело иначе: императрица благоволила к уже имеющимся именам прибавить имя своей матери. Получалось Екатерина София-Августа-Фредерика. Но уже следующее письмо Фикхен подписала «Екатерина, Великая Княгиня», и в нем закрепила выгодную трактовку событий: «Вследствие данного мне Вами отеческого благословения я приняла восточную веру»[79].

Обратим внимание, что великий князь, хотя и обещал «уговорить» невесту, на деле не вел с Софией религиозных бесед. Он помог ей в другом важном вопросе. «Так как у псковского епископа, с которым я твердила свое исповедание веры, было украинское произношение, Ададуров же произносил слова, как все говорят в России, то я часто подавала повод этим господам поправлять меня… Видя, что эти господа вовсе не были согласны между собою, я сказала это великому князю, который мне посоветовал слушаться Ададурова, потому что иначе, сказал он, вы насмешите всех украинским произношением»[80].

Этот эпизод показывает, что вопреки утвердившемуся мнению в 1744 г. Петр Федорович уже более или менее освоился с русским языком и даже мог различить акценты. Кроме того, он был настроен к невесте доброжелательно, потому и дал ей верный совет, а мог бы посмеяться, выставив девушку в забавном свете. Со своей стороны, принцесса считала жениха союзником, раз просила у него помощи в таком деликатном деле.

Общим местом является рассказ о том, как четко и правильно принцесса проговорила в церкви Символ веры. Сама она в редакции для Брюс дает уточнение, снижающее пафосный тон эпизода: «Я учила наизусть русский текст, как попугай; я знала тогда лишь несколько обыденных выражений»[81].

Зато императрица поместила другую деталь, приподнимавшую происходящее в глазах верующих. Знатные дамы наперебой предлагали Елизавете Петровне себя в крестные матери для будущей великой княгини, но та хранила многозначительное молчание. И только на церемонии обнаружилось, что царица ничего не забыла. Елизавета вывела из своих покоев «игуменью Новодевичьего монастыря, старуху по крайней мере лет восьмидесяти, со славой подвижницы. Она поставила ее возле меня на место крестной матери, и обряд начался». По убеждению Елизаветы Петровны, в лице инокини, которая должна была неустанно молиться о крестной дочери, великой княгине была дана сильная духовная защита. В этом забота государыни проявилась больше, чем в бриллиантовых бантах и дорогих отрезах ткани, которые она посылала девочке в подарок.

«Говорят, я прочла свое исповедание веры как нельзя лучше, — вспоминала императрица, — говорила громко и внятно и произносила хорошо и правильно; после того как это было кончено, я видела, что многие из присутствующих заливались слезами и в их числе была императрица; что меня касается, я стойко выдержала, и меня за это похвалили»[82]. Мардефельд донес в Берлин, что принцесса «держалась как настоящая героиня»[83].

Лишь с годами Екатерина начала задумываться о мистическом значении своего выбора. В записке «О предзнаменованиях» она пометила: «В 1744 году 28 июня… я приняла Греко-российский Православный закон. В 1762 году 28 июня… я приняла всероссийский престол… В сей день… начинается Апостол словами: „Вручаю вам сестру мою Фиву, сущую служительницу“»[84].

Глава 3 «Философ в пятнадцать лет»

На следующее утро великую княгиню обручили с суженым. 29 июня — день тезоименитства Петра Федоровича — стал для будущего императора роковым. Если восемнадцать лет спустя Екатерина обрела корону как подарок на годовщину перехода в православие, то Петр III потерял власть на собственные именины. Нельзя не усмотреть в этом усмешку судьбы.

«Сердце из воска»

Но пока никто не мог заглянуть в грядущее. Казалось, последнее препятствие устранено, и на пути брака нет преград. Правда, до свадьбы оставалось чуть более года: по традиции между обручением и венчанием проходил немалый срок. За оставшиеся месяцы невеста должна была освоиться. По ее собственным словам, она почувствовала, что «надолго обосновалась в России».

Но отношения нареченной с великим князем складывались не гладко. Петр выразил радость по поводу приезда Ангальт-Цербстских принцесс и сделал попытку подружиться с Софией. Во время ее болезни он, по примеру императрицы, часто посещал невесту. Но вскоре оказалось, что его приязнь чисто родственная. «В течение первых десяти дней он был очень занят мною, — вспоминала Екатерина. — …Я молчала и слушала, чем снискала его доверие; помню, он мне сказал, между прочим, что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе».

Юношу легко понять, он рано лишился отца и матери, был окружен грубыми, придирчивыми гувернерами, а попав в Россию, оказался под бдительным надзором соглядатаев тетки. Соблазн принять невесту и тещу за свою семью был велик.

Нельзя сказать, что София повернулась к брату-жениху спиной и отвергла его дружбу. Напротив, воспитанная в покорности, она была готова стать для Петра и товарищем по играм, и наперсником его тайных признаний. Хотя сами эти признания порой коробили ее. «Он… сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы, которая была удалена тогда от двора, ввиду несчастья ее матери, некоей Лопухиной, сосланной в Сибирь; что ему хотелось бы на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает». Речь шла о деле Натальи Федоровны Лопухиной, которую в 1743 г. после битья кнутом и урезания языка отправили в ссылку. Ее дочь от первого брака — Прасковья Павловна Ягужинская — действительно получила временное запрещение появляться при дворе, а затем вышла за князя С. В. Гагарина.