Луи-Фердинанд Селин - Смерть в кредит

• Название: Смерть в кредит
• Автор: Луи-Фердинанд Селин
• Жанр: Проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086812-4

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – самый скандальный, самый противоречивый, самый несчастный и самый талантливый французский писатель XX века. Всю жизнь он стремился вырваться из нищеты – и всю жизнь работал, как проклятый, за гроши. Пытался растолкать одурманенный алкоголем и одураченный правителями народ – а в ответ получал ненависть. Указывал на истинных зачинщиков кровопролитных войн – а его клеймили как нациста и антисемита. Будучи по образованию врачом – сам серьезно болел из-за полученного на войне ранения и тягот тюремного заключения. Страстно любил Францию – а пришлось быть изгнанником в Данию. Одни возвеличивали его как гения, другие ниспровергали как амбициозное ничтожество. «Селин остается самым великим из современных французских романистов… с могучим лирическим даром», – утверждал драматург Марсель Эме. «Отвращение к Селину возникло у меня почти сразу… Терпеть не могу литературу, бьющую на эффект, ибо она охоча до клеветы и копания в грязи, ибо взывает к самому низменному в человеке», – возражал нобелевский лауреат Альбер Камю.

Сам же себя Селин называл «мандарином бесчестия» и «рыцарем Апокалипсиса».

Одна из самых шокирующих его книг – «Смерть в кредит» (1936). В ней писатель, не стесняясь в выражениях, жестко и надрывно описал все уродства жизни парижского дна, которые он наблюдал в юности. Читая о воинствующем аморализме, вы всеми порами ощутите мерзость окружающей обстановки с ее беспросветной безысходностью и ложью. Однако роман вызывает неоднозначные эмоции. С одной стороны картины абсурда и несправедливости пробуждают чувство негодования и протеста. А с другой – вызывает удивление какое-то почти мазохистское упоение автора хаосом. Но в этом и есть весь Селин, произведения которого до сих пор вызывают яростные споры и разноголосицу мнений.

---

Моя мать протестовала… Он похлопал меня по плечу. И показал нам на дверь.

На следующий день они взяли другого ученика… Я узнал об этом… Он не продержался и трех месяцев… Он спотыкался о каждую ступеньку… Он спекся на этой работе.

Но независимо от того, был я виновен или нет… Я становился настоящей обузой для семьи. Дядя Эдуард начал поиски другого места для меня, чтобы я попытался начать все сначала. Было удобнее, чтобы этим занялся он… Он хотел, чтобы я сменил занятие…

У меня уже был опыт… Впрочем, об этом лучше не вспоминать. На том и порешили.

* * *

Как только потрясение прошло, мой отец опять принялся за старое… Он снова и снова перечислял все мои недостатки… Отыскивал пороки, скрытые в глубине моей натуры, будто это были какие-то явления природы… Вопил не своим голосом… впадал в невменяемое состояние… Ему казалось, что его преследует целое скопище чудовищ… Повсюду он подозревал происки врагов… Самых разных… Евреев… заговорщиков… карьеристов… И особенно франкмасонов… Я не понимал, при чем здесь они… Он постоянно нес эту чушь… И так зациклился на этом, что почти забыл про меня…

Он обрушивался на Лепрента, желая ему новых обострений гастрита… на барона Мефэза, своего генерального директора… без разбору на всех и вся, только бы распаляться и кипеть… Он устраивал ужасные скандалы, которые слышали все соседи…

Моя мать ползала у его ног… Он не прекращал орать… Его снова начала волновать моя судьба… Он прозрел во мне ужасающие наклонности… Неслыханную испорченность! После всего этого он просто умывает руки!.. Как Понтий Пилат!.. так он говорил… Он давал понять, что снимает с себя всякую ответственность…

Моя мать смотрела на меня… своего «окаянного»… Она делала трагический выбор… Она не хотела бросать меня… Было совершенно ясно, что я кончу на эшафоте, она должна быть со мной до конца…

* * *

Единственное, что объединяло нашу семью в Пассаже, – это тоска и заботы. Их хватало. Я повстречался с ними, едва появившись на свет… Они окружили меня сразу же… Весь дом был заполнен ими…

Страх полностью подчинил нас себе. Во всех комнатах страх неудачи буквально сочился сквозь стены… Из-за него мы даже ели впрок, стараясь незаметно припрятать еду. Мы вечно торопились и прыгали, как блохи, по парижским кварталам от площади Мобер до площади Этуаль, в страхе перед разорением, перед квартплатой, перед служащим газовой компании, неотвязно думая о налогах. У меня даже не было возможности как следует подтереться, потому что всегда требовалось куда-то спешить.

С тех пор как меня выгнали от Берлопа, прибавился еще страх, что я никогда не устроюсь… Я уже знал о нищих и безработных, о сотнях людей здесь и во всем мире, находящихся на волосок от полного краха… Они были совсем беззащитны!

А меня уже развлекало это постоянное лавирование, своеобразное соревнование с хозяевами… Я всегда заранее чувствовал готовящуюся подлость… Был начеку… Стоит мне заметить, что работа уплывает… И я уже готов чем-то ответить. Хозяин – это всегда сволочь, он только и думает, как тебя выгнать… В глубине души у каждого живет страх остаться однажды «на бобах», без работы… Потом я всегда тянул лямку, какой бы гнусной эта работа ни была… Не спеша… Торопиться некуда… Едва сводя концы с концами, я продолжал этим заниматься всегда и везде. Я занимался чем-то, что невозможно даже как-то назвать, пощупать или определить… Мне абсолютно все равно… Все это не имеет никакого значения. Чем работа бессмысленнее, тем больше она меня успокаивает…

Я испытываю отвращение к любой работе. Стоит ли их тогда различать?.. Пусть их воспевают другие… Будь моя воля, я вообще положил бы на это… Но обстоятельства иногда оказываются сильнее вас…

* * *

Дядя Эдуард все больше и больше преуспевал в механике. Он торговал фарами и оборудованием для автомобилей, главным образом в провинции. К несчастью, я был слишком мал, чтобы ездить с ним. Нужно было немного подождать… Я еще нуждался в присмотре…

Дядя Эдуард в отношении меня был не столь пессимистичен, он считал, что все еще можно поправить! Он говорил, что, если я ничего не стою в сидячей работе, то, возможно, я еще покажу себя отличным агентом, настоящим асом в качестве коммивояжера.

Нужно было попробовать… Главное – это внешность, особенно одежда… Чтобы я выглядел солиднее, меня состарили на два года, я получил сверхжесткий воротничок из целлулоида, а все прочие уничтожил. Вдобавок на мои башмаки натянули серые гетры, чтобы мои ноги не казались такими большими и мои опорки занимали меньше места на половиках. Мой отец относился к этому скептически, он уже не верил в мое будущее. Все делали соседи, они буквально засыпали меня советами… Они тоже не особенно надеялись на мой успех… Даже сторож в Пассаже был обо мне невысокого мнения… Когда зажигались фонари, он ходил по лавкам. Разносил сплетни. Он без конца повторял, что я кончу канцелярской крысой, как и мой отец; по его мнению, о лучшем нельзя и мечтать, если хочешь изводить людей… К счастью, существовал еще Визьо, марсовый, который был более доброжелателен, он понимал мои трудности и придерживался мнения, что я не злой мальчик. Вообще было много разговоров… но я оставался по-прежнему не у дел… Мне нужно было найти хозяина.

Тут все стали ломать голову, что же я буду рекламировать?.. Что до моей матери, то ее самым большим желанием было видеть меня ювелиром… Это казалось ей очень престижным. Холеный коммивояжер, прекрасно, с иголочки одетый… И потом, стоя за роскошным прилавком, он держит в своих руках целые сокровища. Но быть ювелиром довольно опасно! Нужно все время трястись за эти побрякушки! Тут в два счета могут ограбить, задушить и поджечь!.. Ах!..

Самое главное, что здесь требуется, – это кристальная честность! В этом отношении нам нечего было бояться! Мои родители, всегда столь щепетильные, маниакально приверженные чести в делах, были прекрасными поручителями!.. Я мог идти представляться любому хозяину!.. Самому известному, самому мнительному: со мной он мог быть абсолютно спокоен! Никогда, сколько мы себя помним, в нашей семье не было ни одного вора, ни одного!

Посоветовавшись, мы решили закинуть удочку. Мама отправилась на разведку сначала к тем, кого знала… Им никто не требовался… Несмотря на мое искреннее желание, мне было действительно трудно найти работу, даже на испытательный срок.

Чтобы придать мне товарный вид, меня вновь экипировали. На мое содержание уходила уйма денег, почти как на инвалида. Я истрепал свой костюм… Износил башмаки… В дополнение к хорошо подобранным гетрам я получил новую пару башмаков фирмы «Брумфилд», английской марки, с сильно выступающими подметками, настоящие утюги. Их специально взяли на два размера больше, чтобы я мог носить их по меньшей мере два года… Я стойко переносил тесноту и неудобства. На улице меня можно было принять за водолаза в скафандре…

Когда таким образом я был снаряжен, мы с матерью решили на следующий день пойти по адресам. Адреса своих знакомых дал нам дядя Эдуард, остальные мы нашли в адресной книге Боттэн. Мадам Дивонн стерегла лавку до полудня, все время, пока мы бродили в поисках работы. Будьте уверены, мы не гуляли. Мы обошли весь Марэ[49], каждую дверь, и все окрестные улицы, Кэнкампуа, Галант, Урс, Вьей-дю-Тампль… Все эти места мы буквально исползали, каждый этаж…

Моя мать с трудом ковыляла… Та! га! дак! Та! га! дак!.. Она предлагала меня в семьи мелких надомников, постоянно просиживающих за бутылкой в своей конуре… Предлагала ненавязчиво… Как лишнюю домашнюю утварь… Маленький поденщик, очень полезный… неприхотливый… чрезвычайно сообразительный, старательный, энергичный… И очень шустрый! В общем, очень выгодно… Уже хорошо выдрессированный, такой послушный… На наш звонок они едва приоткрывали дверь… выглядывали с опаской… всегда с сигаретой в руке… разглядывали меня поверх очков… довольно долго на меня пялились… Но не находили меня привлекательным… Моя мать заводила свою шарманку, стоя перед этими личностями в мятых халатах:

– Вам не нужен юный агент? Месье… Я его мама. Я привела его… Он делает все прекрасно… Это очень приятный молодой человек… Впрочем, пожалуйста, судите сами… Мы уже двенадцать лет живем в Пассаже Березина… Ребенок с детства привык к торговле!.. Его отец работает в конторе «Коксинель-Инсенди». Вы, конечно, слышали?.. Мы небогаты, но у нас совсем нет долгов… В делах для нас главное – честное имя… Его отец работает в страховом бюро…

По утрам, как правило, мы обходили примерно человек пятнадцать; кого среди них только не было… Оправщики, шлифовщики, мастера по изготовлению цепочек, литаврщики, резчики по агату и даже лудильщики, которые буквально тонули в позолоченном серебре…

Они снова и снова рассматривали нас… Чтобы лучше видеть, надевали очки… Не бандиты ли это… не воры, бежавшие из тюрьмы!.. Успокоившись, они становились более любезными, даже выражали сочувствие!.. Но только им никто не нужен… В данный момент! У них нет средств… Они сами вынуждены искать дополнительный заработок… Они трудились всей семьей в своих тесных комнатках… На всех этажах прекрасных старых домов были как бы вырыты норки, крошечные пещеры, ячейки мастерских… Тут не до внешнего лоска. Они все сгрудились там внутри. Жены, дети, бабушки – все принимали участие в бизнесе… Зачем им еще ученик, к тому же перед новогодними праздниками…