Анаис Нин - Генри и Джун

• Название: Генри и Джун
• Автор: Анаис Нин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Эротика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-60834-8

В основе этой книги — откровенный, чувственный дневник Анаис Нин, история ее отношений с Генри Миллером и его женой Джун. Это история внутреннего освобождения и раскрепощения женщины, отказа от догм и стереотипов.

Книга легла в основу знаменитого фильма Филиппа Кауфмана «Генри и Джун» с блестящими Умой Турман и Марией ди Медейруш в главных ролях.

---

Я хочу, чтобы любовь Генри умерла. То, о чем я когда-то так мечтала — страстное желание мужчины, — я теперь отвергаю. Наконец-то можно утонуть в чувственности, не любя и не драматизируя, а я не могу.

Генри многого не понимает: его раздражает, что я улыбаюсь, когда он рассказывает, как Джун сначала отвергала все его идеи, а через некоторое время выдавала их за свои. «Такое со всеми случается», — зло говорит он, принимая улыбку за презрение. Мне кажется, он хочет столкновения. Генри привык к грубости, к безжалостности в отношениях, и моя сдержанность раздражает его. Наверное, он считает меня хамелеоном. Я не вписываюсь в его жизнь.

Генри живет в мире насилия, жестокости, алчности и дебоша. Я читаю его записки жадно, с ужасом. За год мое одинокое воображение невероятно развилось. По ночам, в полубреду, я чувствую, как давят на меня слова Генри. Его агрессивное мужское начало меня преследует. Я чувствую вкус его силы во рту, я чувствую его своим лоном. Как будто мужчина прижал меня к земле и овладел моим телом, думая, что я закричу.

В кафе «Викинг» Генри заявляет, что однажды вечером, когда я несколько минут одна танцевала румбу, проник в мою истинную сущность. Он запомнил некоторые отрывки из моего романа и хочет его получить, чтобы иметь возможность перечитывать. Он считает его лучшим произведением, прочитанным за последнее время, говорит о моих фантастических скрытых способностях. Впервые он обратил на меня внимание, когда я стояла в дверях, «такая прелестная», а потом сидела в большом черном кресле, «как королева». Генри хочет разрушить «миф» о моей беспредельной честности.

Я прочла ему то, что написала под впечатлением его записок. Он отвечает, что только так я и могла написать — напрягая воображение и привлекая всю свою изобретательность, потому что сама не пережила ничего. Пережить — значит убить воображение и остроту ощущений; именно это и случилось с Генри.

Вот записка, которую я написала Генри на серебряной бумаге фиолетовыми чернилами:

Женщина всегда, вечно будет сидеть в высоком черном кресле. Я останусь единственной женщиной, которой ты не добьешься. Излишества в жизни подавляют воображение. Мы не будем жить — только писать и разговаривать, чтобы надувать паруса.

Писатели могут полюбить что угодно. Генри приспосабливается к моему образу, пытается стать нежнее, поэтичнее. Он говорит, что легко может вообразить, как Джун скажет: «Я не против, чтобы ты любил Анаис, потому что это — Анаис».

Я воздействую на воображение и Генри, и Джун. А это такая могучая власть.

Я видела, как романтизм побеждает реализм. Я встречала мужчин, которые забывали своих прекрасных любовниц и жалких проституток и помнили только одну — первую и единственную — женщину, которой поклонялись и никогда не могли получить. Женщина, пробуждающая в мужчине романтические чувства, долго не отпускает его от себя. Я замечаю эту тоску в Эдуардо. Хьюго тоже никогда не излечится от меня. А вот Генри не сможет по-настоящему полюбить меня — после своей любви к Джун.

Когда я заговариваю о ней, он комментирует:

— Как замечательно ты рассуждаешь!

— Может быть, я искажаю факты?

И тут Генри повторяет то, что я написала ему некоторое время назад: «Ты подчиняешься жизни и находишь красивое объяснение своим действиям. Подгоняешь части под целое».

— Вы с Джун как будто хотите забальзамировать меня, — отвечаю я.

— Потому что ты кажешься такой хрупкой и уязвимой.

Я мечтаю о новой верности, которую поддержат окружающие, о новой жизни, полной волнующих событий, в которой мое тело будет принадлежать только Хьюго.

Я лгу. В тот день, когда мы с Генри сидели в кафе и я увидела, как трясутся его руки, в моей душе что-то дрогнуло. Было безумием читать ему мои заметки, но он сам настоял на этом; было безумием пить и отвечать на вопросы, глядя ему прямо в лицо, как я никогда не осмеливалась смотреть на других мужчин. Мы не прикасались друг к другу. Мы оба подошли к краю бездны.

Он говорил о «невероятной доброте» Хьюго, о том, что тот «совсем еще мальчик, совсем мальчик». По уму Генри, конечно, старше. Я тоже иногда пытаюсь не опережать Хьюго, но все время предательски вырываюсь вперед. Я пытаюсь освободиться, чувствуя, что оказалась в ловушке. Поэтому, вернувшись домой, пишу Генри записку.

Я перечитываю любовное письмо Генри десять или пятнадцать раз; пусть я не верю ни в его любовь, ни в свою — кошмар прошлой ночи никак не отпускает. Я одержима.

— Будь осторожна, — просит Хьюго, — не попади в ловушку собственного воображения. Ты отдаешь другим твой блеск, судишь о них, опираясь на свои иллюзии, а когда выходишь на свет, чувствуешь себя обманутой.

Мы гуляем по лесу. Он играет с Бенко и читает мое настроение на лице, как в книге. Интуиция подсказывает Хьюго: будь добрее и нежнее, закрывай на все глаза. В отношениях со мной это самый мудрый подход, путь, благодаря которому можно достучаться до моего сердца, завоевать меня. А я все время думаю о Генри, мысли хаотично крутятся у меня в голове; я боюсь его второго письма.

Я встречаюсь с Генри в полутемном, похожем на пещеру «Викинге». Он не получил моей записки и принес мне еще одно любовное письмо. Он почти кричит:

— Ты скрываешь свое истинное лицо! Будь самой собой! Твои слова, те, что ты недавно написала, — в них ты настоящая!

Я не соглашаюсь. И тогда Генри говорит униженно и покорно:

— Я знал, что так будет, чувствовал, что слишком самонадеян, домогаясь тебя. Я крестьянин, Анаис, и меня могут оценить только шлюхи.

Я отвечаю именно теми словами, на которые он хотел меня спровоцировать. Мы спорим, но как-то вяло, вспоминаем, с чего все началось: с нашей рассудочности и трезвого ума.

— Неужели все было именно так, неужели так? — Генри в отчаянии, он весь дрожит.

Внезапно он наклоняется и как будто засасывает в себя долгим поцелуем. Потом предлагает:

— Пойдем в мою комнату.

Между мной и реальным миром — удушливая пелена. Генри пытается ее разорвать. Мы идем в его комнату, я не чувствую под собой ног, только его тело так близко от моего. Он говорит:

— Смотри, какая старая лестница и какой изношенный ковер.

Но я ничего не замечаю, потому что парю над землей. В руках у Генри моя записка.

— Прочти ее, — прошу я у первой ступеньки лестницы, — прочти, и я уйду от тебя.

И все-таки продолжаю идти следом. Мы входим в его комнату, но я ничего не вижу вокруг. Когда Генри обнимает меня, тело мое как будто тает. Нежность его рук. Проникновение вглубь, никакого насилия. Какая странная, нежная сила.

Он кричит:

— Все так нереально, слишком быстро!

И тогда я вижу другого Генри, возможно, того, который вошел однажды в мой дом. Мы беседуем именно так, как я мечтала, непринужденно и естественно. Я лежу на кровати Генри, накрывшись его пальто. Он смотрит на меня.

— Ты ждала… большей грубости?

Груды бумаг с фразами, цитатами, отдельными словами лежат на столе. Я удивлена. Оказывается, я не знала этого мужчину. Мы никогда не восхищались творчеством друг друга. Так во что же мы влюблены сейчас? Я не могу спокойно смотреть на фотографию Джун на каминной полке. Как ни странно, даже глядя с фотографии, она как будто обладает нами обоими.

Я пишу Генри сумасбродные записки. Сегодня мы не можем встретиться. День кажется совершенно пустым. Я попалась в его сети. А он? Что он чувствует? Я завоевана, теряю все на свете, не знаю, что мне делать, уверена только в своих чувствах.

Иногда наступает момент, когда я перестаю верить в любовь Генри и чувствую, что нами обоими управляет Джун. Тогда я говорю себе: «Сегодня утром он проснется и поймет, что не любит никого, кроме Джун».

Но бывают минуты, когда я верю, что мы — я и Генри — должны пережить что-то новое, выходящее за пределы мира Джун.

Как Генри удалось обыграть меня? Я была готова вырваться из тюрьмы собственного воображения, но он отвел меня в свою комнату, и мы пережили там мечту, но не реальность. Генри определил мне то место, которое захотел. Лесть. Обожание. Иллюзии. Вся остальная его жизнь уничтожена, вычеркнута из памяти. Новая душа. Успокаивающая доза волшебных сказок. Я лежу, лоно мое горит, но он вряд ли это замечает. Мы совершаем обычные человеческие поступки, но на эту комнату наложено проклятие. Это лицо Джун. Я с невыносимой болью вспоминаю одну из записок Генри: «Один из самых напряженных и безумных моментов моей жизни — Джун стоит на коленях посреди улицы». Кого же я ревную — Джун или Генри?

Он снова просит о встрече. Когда я сижу в кресле в его комнате, он опускается на колени, чтобы поцеловать меня, и кажется мне гораздо более странным, чем все мои мысли. Генри давит на меня опытом и умом. Я молчу. Он шепотом подсказывает, что должно делать мое тело. Я подчиняюсь, и во мне просыпаются новые инстинкты и желания. Он вошел в меня, присвоил себе, и я становлюсь бесстыдно-естественной. Меня удивляет, что я лежу на металлической кровати, а мое черное белье разорвано и измято. Мой секрет, моя тайна разрушена человеком, который называет себя «последним мужчиной на земле».