Анаис Нин - Генри и Джун

• Название: Генри и Джун
• Автор: Анаис Нин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Эротика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-60834-8

В основе этой книги — откровенный, чувственный дневник Анаис Нин, история ее отношений с Генри Миллером и его женой Джун. Это история внутреннего освобождения и раскрепощения женщины, отказа от догм и стереотипов.

Книга легла в основу знаменитого фильма Филиппа Кауфмана «Генри и Джун» с блестящими Умой Турман и Марией ди Медейруш в главных ролях.

---

— Мы заплатим двадцать пять, — и снимаю ключ с крючка на доске.

Я ступаю на первые ступеньки лестницы. Генри останавливает меня на полпути и целует.

Мы в комнате. Он смеется своим теплым смехом:

— Анаис, ты просто дьяволица!

Я ничего не отвечаю. Он так нетерпелив, что я даже не успеваю раздеться.

Остальное я помню очень смутно. Я удивлена напряженностью и страстностью этих часов. Помню только жадность Генри, его энергию, как он сказал, что у меня хорошенькая попка, а еще помню бесконечный поток удовольствия, волны радости, поток счастья и долгие-долгие часы совокупления. Равенство! Та глубина, которой я так хотела достичь, тьма, законченность, Абсолют. Самые глубины моего существа затронуты его плотью, я подпала под его власть. Генри кричит:

— Скажи, скажи мне, что ты чувствуешь!

А я не могу. В висках стучит кровь. Мне хочется дико завыть. Нечленораздельные звуки льются из моего лона, как мед.

Меня переполняет дикая радость, я чувствую себя побежденной, у меня нет слов.

Боже, я познала такую покорность, отдала всю себя, без остатка, больше мне нечего дать Генри!

Но я лгу. Я выдумываю и приукрашиваю. Мои слова неточны, недостаточно беспощадны. Они уводят от правды, скрывают ее. Я не успокоюсь, пока не расскажу о своем погружении в чувственность, темном, величественном и необузданном.

В тот день перед нашей встречей Генри написал мне:

Все, что я могу сказать: я схожу от тебя с ума! Я пытался написать письмо и не смог. С нетерпением жду момента, когда увижу тебя. До вторника еще так далеко! И не только до вторника — мне хочется, чтобы ты оставалась у меня всю ночь и я мог обладать тобой много раз. Мне очень тяжело отпускать тебя от себя, пробыв вместе несколько часов. Когда я вижу тебя, я забываю все, что хотел сказать. Нам дорога каждая секунда, слова не нужны. Я чувствую себя счастливым уже потому, что могу говорить с тобой. Я люблю твой блеск, твои приготовления к нашему полету, твои ноги — и это тепло между ними. Да, Анаис, я хочу сорвать с тебя маску. Я веду себя с тобой слишком мягко. Я жажду долго и страстно смотреть на тебя, задрать подол твоего платья, ласкать, изучать с головы до ног. Знаешь, вряд ли я по-настоящему тебя видел. Не знаю, как объяснить, что я чувствую. Я живу в вечном ожидании. Ты приходишь — и время отступает, как во сне. Я осознаю, что ты была здесь, лишь когда ты уходишь. Слишком поздно. Ты парализуешь меня. Я пытаюсь представить твою жизнь в Лувесьенне, и не могу. Твои книги? Они кажутся такими нереальными. Лишь когда ты приходишь и я могу смотреть на тебя, картина проясняется. Но ты всегда так быстро исчезаешь, и я не знаю, что мне делать. Да, я вспоминаю одну сказку Пушкина. В моем воображении ты сидишь на троне, на шее сверкают драгоценности, на пальцах множество колец, ногти накрашены. Ты говоришь со странным испанским акцентом и будто живешь во лжи, которая в действительности не ложь, а волшебная сказка. Я слегка пьян, Анаис. Я говорю себе: «Вот первая женщина, с которой я могу быть совершенно искренним». И вспоминаю твои слова: «Ты мог бы одурачить меня, обмануть, а я бы даже не поняла этого». Когда я гуляю по бульварам и размышляю, то понимаю, что не могу одурачить тебя, хотя и хотел бы. Я никогда не смогу стать совсем верным и преданным — это не в моем характере. Я люблю женщин и жизнь, слишком люблю и даже не знаю, что именно люблю больше. Смейся, Анаис… Я так люблю слушать твой смех! Ты единственная женщина, у которой есть чувство юмора и мудрая терпимость. Это ужасно, но мне кажется, что ты сама заставляешь меня предать тебя. Я люблю тебя. Но что заставляет тебя поступать так — любовь? О, как это прекрасно — любить и быть свободным!

Я даже не знаю, чего от тебя жду. Похоже, что чудес. Я буду требовать от тебя всего — даже невозможного, ты ведь сама меня подталкиваешь. Ты сильная. Мне нравятся даже твоя ложь, твое предательство. Они кажутся такими аристократичными. (Наверное, слово «аристократичный» в моих устах звучит фальшиво?)

Да, Анаис, я думал о том, как предать тебя, но понял, что не смогу. Я хочу тебя. Я хочу раздеть тебя, хочу, чтобы ты стала чуть вульгарнее… Господи, сам не знаю, что говорю! Я пьян, потому что тебя нет рядом. Хочу, чтобы можно было хлопнуть в ладоши, и вуаля — Анаис! Я хочу владеть тобой, использовать тебя, заниматься с тобой любовью, учить тебя разным вещам. Нет, я не признаю твоих достоинств — боже упаси! Может, я даже хочу унизить тебя. Но зачем, зачем? Почему я не могу просто опуститься на колени и обожать тебя, поклоняться тебе?! Я люблю тебя и смеюсь. Тебе это нравится? Дорогая моя, во мне так много всего намешано. Сейчас ты видишь во мне только хорошее или, по крайней мере, заставляешь меня так думать. Я хочу завладеть тобой хотя бы на день. Хочу ходить с тобой повсюду и обладать тобой. Ты даже не догадываешься, как я ненасытен. И как труслив. И как эгоистичен!

С тобой я стараюсь вести себя хорошо. Но предупреждаю: я не ангел. Я действительно слегка пьян. Я люблю тебя. Сейчас иду спать — мне невыносимо больно бодрствовать. Я ненасытен. Я хочу просить тебя о невозможном. Даже не знаю, о чем конкретно. Возможно, ты мне скажешь, ты ведь быстрее соображаешь, чем я. Я люблю твое лоно, Анаис, оно сводит меня с ума. А как ты произносишь мое имя! Господи, это невозможно! Послушай, я очень пьян. Мне трудно, мне больно оставаться одному. Ты нужна мне. Сумею ли я объяснить тебе все? Смогу, ведь правда? Приходи быстрее и заведи меня. Обними, обвей меня ногами. Согрей меня!

У меня было такое чувство, как будто я читаю его неосознанные мысли, как будто весь мир обнял меня его словами. Я чувствовала в них вызов моему поклонению жизни, мне хотелось поддаться искушению, подарить себя без остатка этой новой жизни, имя которой Генри. Какие новые ощущения он пробуждает во мне, какие неведомые страдания, страх и смелость!

От него не приходило письма после последнего свидания. Он чувствует облегчение, он удовлетворен, устал — как и я.

А что потом?

Вчера он приехал в Лувесьенн. Это новый Генри, или скорее Генри, чье присутствие я ощущала за спиной того Генри, которого знала прежде. Он отбросил все, что написал когда-то, все свои литературные знания, этот мужчина, которого я люблю, люблю слишком сильно, слишком опасно.

Он казался очень серьезным, сказал, что получил письмо от Джун, написанное карандашом, беспорядочное, сумасшедшее, почти детское, трогательное, простое — крик о ее любви к нему. «Такое письмо все перечеркивает». Я почувствовала, что настал момент, когда я должна отпустить Джун, отдать Генри мою Джун, «потому что, — сказала я, — это заставит тебя сильнее любить ее. Она красивая, эта Джун. Раньше я боялась, что ты станешь смеяться над моим описанием, издеваться над его наивностью, но теперь я знаю: ты поймешь».

Я прочитала ему все, что написала о Джун в своем дневнике. Что происходит? Он глубоко тронут, разрывается на части. Он верит.

— Именно так должен был писать о Джун я. Все иное будет выглядеть поверхностно. У тебя она есть, Анаис, ты владеешь ею.

Нет. Генри не описал мягкость и нежность Джун, оставив лишь ненависть и силу. А я восполнила то, что он упустил. Его упущение проистекает не из непонимания или жестокости (как думает Джун) — просто ему трудно выразить свои чувства. Источник, питающий творчество Генри, — это сила, насилие, они захлестывают его, как буря, как волны, заставляя рыдать и сквернословить. А теперь он спокойно сидит рядом, и я совершенно доверяю ему, этому молчаливому и углубленному в себя Генри. Он побежден.

Генри говорит:

— Такая любовь прекрасна, Анаис. Я не могу сказать, что ненавижу или презираю подобное чувство. Я вижу, что вы даете друг другу. Я так ясно это вижу. Читай, читай еще — это для меня настоящее откровение.

Я читаю и начинаю дрожать, дойдя до описания нашего поцелуя. Генри слишком хорошо все понимает.

Внезапно он произносит:

— Анаис, я вдруг понял: все, что я дал тебе, грубо, плоско и поверхностно по сравнению с этим. Я понимаю, что, когда Джун приедет…

Я прерываю его:

— Ты не можешь знать, что дал мне! Это не грубо и не поверхностно! Сегодня, например.

Я задыхаюсь от переполняющих меня чувств. Хочу объяснить, как много он дал мне. Мы подавлены, и нас пугает одна и та же вещь.

Я продолжаю:

— Теперь ты видишь прекрасную Джун.

— Нет, я ненавижу ее!

— Ты ее ненавидишь?

— Да, ненавижу, — повторяет Генри. — Потому что ясно вижу из твоего дневника, что мы оба обмануты ею, ее ложь пагубна, она разрушает. Ее тайное предназначение — унизить нас в глазах друг друга. Если Джун вернется, она поссорит нас. Я боюсь.

— Между нами есть нечто, Генри, связь, которую Джун не сможет ни понять до конца, ни разрушить.

— Рассудок, — бормочет он.

— За это она возненавидит нас, это правда, и станет бороться своими методами.