Анаис Нин - Генри и Джун

• Название: Генри и Джун
• Автор: Анаис Нин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Эротика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-60834-8

В основе этой книги — откровенный, чувственный дневник Анаис Нин, история ее отношений с Генри Миллером и его женой Джун. Это история внутреннего освобождения и раскрепощения женщины, отказа от догм и стереотипов.

Книга легла в основу знаменитого фильма Филиппа Кауфмана «Генри и Джун» с блестящими Умой Турман и Марией ди Медейруш в главных ролях.

---

Сейчас, в самый насыщенный период жизни, меня снова подводит здоровье. Все врачи говорят одно и то же: никакой болезни, вообще ничего страшного, просто общая слабость, недостаток жизненных сил. Слишком сильно колотится сердце, я мерзну, легко устаю. Я чувствую себя утомленной для Генри. Кухня в Клиши, Фред, они завтракают в два часа дня. Кучей навалены книги, которые я должна прочесть, одну я сама принесла им. Потом мы отправляемся в комнату Генри, он закрывает дверь, и разговор плавно переходит в ласки, в нежный, умелый секс.

Разговор идет о Прусте, и Генри признается:

— Если быть до конца честным, мне нравится быть в разлуке с Джун. Только тогда я могу вполне насладиться ею. Когда она рядом, я болен, подавлен, впадаю в отчаяние. С тобой… ну, ты просто олицетворяешь свет. Я сыт по горло переживаниями и болью. Наверное, я мучаю тебя. Не знаю. Мучаю?

Я не могу ответить на этот вопрос, хотя понимаю: Генри — это тьма. Но почему? Он разбудил во мне множество темных инстинктов. Слово «сыт» меня ужаснуло. Как будто капля яда капнула на кожу. Пресыщенность Генри сталкивается с пугающей свежестью, обновленностью, обостренностью моих чувств. Эта первая капля отравы — как предсказание смерти. Я не знаю, через какую щель просочится и уйдет наша любовь.

Генри, как грустно мне сегодня вспоминать моменты счастья: вот ты говоришь с Фредом до рассвета, блистая остроумием и красноречием и демонстрируя удивительную силу и возбуждение. Как жаль, что ты не слышал меня вчера ночью: я сидела у камина и говорила с Хьюго, чувствуя себя восхитительно умной и богатой, выплескивая на него мысли и рассказы, которые так славно развлекли бы тебя. Я говорила о лжи, о разных ее видах, о той особой лжи, к которой сама прибегаю в некоторых случаях, чтобы усовершенствовать жизнь. Однажды, когда Эдуардо почти потонул в самоанализе, я рассказала ему о своем воображаемом русском любовнике. Он попался в ловушку. Ведь одновременно я поведала, что считаю необходимым совершать глупости — именно то, чего ему не хватает. Когда передо мной встает какая-нибудь неразрешимая проблема и я не знаю, что мне делать, чувствую себя растерянной, то выдумываю мудрого старика, с которым якобы знакома и с которым всегда советуюсь. Я всем о нем рассказываю, объясняю, как он выглядит, что говорит мне и как на меня влияет (эта выдумка поддерживает меня некоторое время), и к концу дня я чувствую себя сильнее, как будто все, о чем я рассказывала, — правда. А еще я выдумывала себе друзей — раз настоящие не могут дать мне то, в чем я нуждаюсь. Как же я наслаждаюсь своими переживаниями! Они переполняют меня. Это приукрашивание действительности.

Сегодня я встречалась с Фредом. Мы идем к Трините. Вот из-за тяжелой дождевой тучи выходит солнце и ослепляет нас. Я начинаю цитировать строки из книги Фреда, где он описывает солнечное утро на рынке. Мои слова очень тронули его, он сказал, что я достойна Генри и даю ему то, чего не могла дать Джун. И все-таки Фред полагает что, когда Джун здесь, Генри полностью в ее власти. Джун сильнее меня. Я начинаю любить Генри больше, чем Джун.

Фред удивляется — как это Генри может любить двух женщин одновременно.

— Он большой, огромный. В нем так много любви. Если бы я любил тебя, то не смог бы желать еще и другую женщину.

А я подумала, что сама похожа на Генри. Могу любить и Хьюго, и Генри, и Джун.

Генри, я понимаю, как тебе удается объять и меня, и Джун: мы не взаимоисключаемы. Возможно, Джун так не чувствует, и ты, естественно, требовал, чтобы она выбрала между тобой и Джин.

Мы испробуем все, до приезда Джун будем лгать друг другу все время. Да, наше счастье в опасности, но мы истратим, испепелим его быстро и без остатка. Я благодарна судьбе за каждый день нашего счастья.

Мое письмо к Джун:

Сегодня утром я проснулась с глубоким и отчаянным желанием: хочу тебя. Мне снятся странны сны. То ты кажешься мне маленькой, нежной и покорной в моих объятиях, то сильной, напористой, полной жизни. Ты одновременно легка, как бабочка, и неукротима, как тигрица. Джун, кто же ты на самом деле? Я узнала, что ты написала Генри любовное письмо, и это заставило меня страдать, у меня осталась одна радость — открыто говорить с Генри о тебе. Я делала это и знала, что он станет любить тебя еще сильнее. Я подарила ему мою Джун, тот портрет, который я написала в те дни, когда мы были вместе… Теперь я могу сказать Генри: «Я люблю Джун», и он не отшатнется, не испугается наших чувств. Это трогает его душу. А твою, Джун? Почему ты не ответила мне?.. Я для тебя всего лишь призрак? Я нереальна, недостаточно тепла? Какую новую любовь, новый восторг ты узнала? Что теперь возбуждает тебя? Я знаю, ты не любишь писать. И не прошу писать длинные письма — всего несколько слов о том, что ты чувствуешь. Тебе когда-нибудь хотелось снова оказаться в моем доме, в моей комнате? Ты же жалеешь о том, что мы так поглотили тогда друг друга? Тебе никогда не хотелось снова пережить те часы, но по-другому, более откровенно? Джун, я не знаю, писать ли мне обо всем, как будто снова чувствую, что ты сбежишь вниз по лестнице, чтобы уйти от меня, как ты сделала в тот день. Я чувствую то же самое или почти то же самое.

Я посылаю тебе свою книгу о Лоуренсе и плащ. Я люблю тебя, Джун, и ты знаешь, как остро и безрассудно мое чувство. Ты знаешь, что нет такого человека, который смог бы словом ли, действием ли выбить из меня эту любовь. Я вобрала тебя в себя, вобрала целиком. И не надо бояться, что с тебя сорвут маску, — тебя будут только любить.

Я пишу Фреду:

Если хочешь сохранить со мной хорошие отношения и сделать мне приятное, не говори больше ничего против Джун. Сегодня я поняла: ты защищаешь меня, но это только сильнее «впечатывает» в меня Джун. Знаешь, как я об этом догадалась? Помнишь, вчера я слушала тебя почти с благодарностью? Я не особенно защищала Джун, а сегодня утром написала ей любовное письмо, как будто повинуясь инстинкту самосохранения. Мне казалось, я наказываю себя за то, что слушала похвалы в свой адрес, тем самым принижая ее. И я знаю, что Генри чувствует то же самое и поступает так же. Но одновременно я поняла и тебя, и ты мне ужасно нравиться.

Эдуардо говорит доктору Алленди, своему психоаналитику:

— Я не знаю, любит меня Анаис или нет. Не знаю, кого она обманывает, говоря о своих чувствах, — меня или себя.

— Она любила вас, — отвечает ему Алленди. — Посмотрите, как она занимается вашими делами, как заботится о вас.

— Но вы ее не знаете, — возражает Эдуардо. — Да и я не знаю, насколько велики ее жалость и сочувствие к окружающим, ее самопожертвование.

Мне Эдуардо говорит:

— Что же все-таки случилось, Анаис? Какое предчувствие заставило тебя попросить, чтобы я отпустил тебя? Что ты тогда поняла?

— Только то, о чем я тебе уже писала, — как важна для тебя покорность, подчиненность мне. Я поняла, что в нас пробуждается старая любовь, оказавшаяся однажды ошибкой.

О, как я непостоянна!

Эдуардо пытается дать всему рациональное объяснение, желая защитить себя.

— Значит, тебе тоже кажется, что мы совершили инцест?

Его эфемерные надежды (если я завоюю Анаис — завоюю все на свете) так жалки! Я действовала в интересах Эдуардо и не прислушивалась к своим инстинктам, к внутреннему голосу, твердившему мне, что хочу я только Генри. Стоит мне только решить, что я все делаю хорошо, просто прекрасно, мне начинает казаться, что я поступила плохо, только у меня это получилось как-то коварно и почти незаметно. Я высказала Эдуардо сомнение в его страсти, что подтвердил и его психоаналитик. Научное вмешательство в эмоции. Впервые в жизни я выступаю против анализа. Возможно, психиатр помог Эдуардо осознать страсть, но не добавил сил. Я чувствую в психоанализе нечто искусственное, ему не суждена долгая жизнь, как запаху засушенной травы.

Я вижу сходство между собой и Генри в том, что касается человеческих отношений. Я вижу, что мы оба способны причинять боль, когда любим, нас легко обмануть, мы оба всей душой хотим верить в Джун и в любой момент готовы подняться на ее защиту от ненависти окружающих. Генри говорит, что ему хочется избить Джун, но он никогда не посмеет. Это несбыточное желание — доминировать над тем, кто сильнее тебя. Об этом говорится в «Бюбю с Монпарнаса»: женщина подчиняется тому мужчине, который бьет ее, потому что он способен одновременно и защитить ее. Но если бить станет Генри, это будет несправедливо, он ведь не защитник для женщины. Он позволил, чтобы его защищали. Джун работала ради него, как мужчина, поэтому имеет право сказать: «Я любила его, как ребенка». И это ослабляет ее страсть. Генри позволил ей почувствовать свою силу. Уже ничего нельзя изменить, потому что оба они осознали ситуацию. Всю жизнь Генри будет утверждать свою мужественность, используя разрушительную силу и ненависть в работе, но каждый раз при появлении Джун станет склонять голову. Теперь им движет только ненависть. «Жизнь отвратительна, она грязна!» — кричит он и целует меня. Я просыпаюсь. Я проспала добрую сотню лет, и вместо полога над моей кроватью висела паутина галлюцинаций. Но мужчина, склонившийся над моей кроватью, нежен. Он ничего не пишет о нашей любви, даже не пытается сорвать паутину. Как ему убедить меня, что мир отвратителен? «Я не ангел. Ты видела меня только с лучшей стороны, но подожди…»