Евгений Лукин - По небу полуночи ангел летел...

• Название: По небу полуночи ангел летел...
• Автор: Евгений Лукин
• Жанр: Современная проза

«На чем стоит Петербург? На болоте? Нет, Петербург стоит на зыбком смешении камня и мысли…» — размышляет герой загадочной и философской «петербургской поэмы» Евгения Лукина. Новый роман «По небу полуночи ангел летел» — это тонкая интеллектуальная проза, построенная на полутонах, написанная акварельно и зыбко, и героев романа мы видим словно бы сквозь туман хмурого питерского утра. В эту прозу надо вглядываться и вчитываться, ее символика нуждается в расшифровке. Действие романа разворачивается на фоне подготовки 300-летия Санкт-Петербурга. Эти приготовления происходили в накаленной, какой-то истерической и явно не праздничной атмосфере, чувствовалась близость катастрофы. Это было сравнимо с тем, как весь мир оцепенел от тревожного ожидания наступления 2000 года, решив почему-то, что круглая дата приведет к глобальным сбоям и кризисам. В общем, в канун 300-летия одолевали некие эсхатологические предчувствия. Питерцы готовились к празднику, как готовятся к стихийному бедствию или эпидемии, и многие всерьез задумывались о том, чтобы «смыться» куда подальше. Оправдались ли эти опасения?..Дело отнюдь не в политическом контексте 300-летия, не в случившихся отставках и назначениях (почти уже забытых), а в том, какие метаморфозы происходили в облике города и его жителей, в его сакральном, вневременном бытии. Воз-можно, мы пережили «конец света», не заметив его.

При всей фантасмагоричности, в романе Евгения Лукина мало «придуманного», автор мифологически переосмысливает события, которые порой у всех на виду, но вос¬принимаются как нечто обыденное, так и приближение мистической и, возможно, роковой даты в истории города становится «сквозным» мотивом романа, каждый герой по-своему воспринимает этот рубеж, по-своему к нему готовится.

---

Ксения. Я не хочу быть похожей на Елену Генриховну. Я устала слышать — Елена Генриховна сказала, Елена Генриховна нарисовала, Елена Генриховна сделала. Я не хочу быть отражением Елены Генриховны. Я хочу быть такой, какая есть. Понимаешь? Я хочу жить своей собственной среднестатистической жизнью. И делать все сама.

Евгений. Ксенечка, а что ты умеешь делать? Может быть, ты умеешь сочинять стихи, как Елена Генриховна? Может быть, ты умеешь думать, как Елена Генриховна?

Ксения. Зато я умею любить, дурак.

Евгений. Ну да, ну да. Чтобы иметь детей, кому ума недоставало?

Ксения. Вот именно, ума и недостает. Твоя Елена Генриховна — всего лишь красивая фантомша. У нее даже детей не было! Она при жизни была фантомшей, и после смерти осталась фантомшей.

Евгений. У нее были дети. Духовные дети. И она — не фантомша. Она — северная звезда на морозе, одинокая роза в снегу.

Ксения. А ты вообразил себя Маленьким принцем, который вот-вот полетит к ней, чтобы поставить ширмочку и заслонить бедную розу от студеного ветра. Воображуля!

Евгений. Любовь Маленького принца — не просто любовь. Один мой знакомый говорит, что это — постмодернистская вариация высокого духовного делания.

Ксения. Вот именно, что это — вариация, блин, деланная любовь. Маленький принц никого не любил, кроме себя. Если бы он любил розу, он никогда бы ее не оставил. Оттого и любовь его бесплодна, что она предназначена только для личного пользования. Между прочим, у этого несчастного Экзюпери тоже не было детей. Господи, открой очи и посмотри — землю заполонили какие-то бесплодные принцы!

Евгений. Ты на что намекаешь, Ксенечка? Радуйся, что у меня ангельский характер. И вообще… Ангелы, да будет тебе известно, существа бесплотные.

Ксения. Я намекаю на то, что у Христа было два отца — земной и небесный. Один из них действительно был бесплотным, но другой-то был плотником.

Евгений. Я не плотник, чтобы строгать детей.

Ксения. Ну и оставайся со своей Еленой Генриховной! А я ухожу. Я не хочу приносить себя в жертву фантомам и фантомшам.

Евгений. Куда же ты пойдешь, Ксенечка?

Ксения. (Хлопая дверью). К Иосифу!

Старая известка осыпается над захлопнутой дверью, и обнажает темную прореху, откуда веет космическим холодом. Евгений растерянно поеживается, перебирает струны, прислушиваясь к пустоте лестничного пролета, где стихает отдаленная дробь каблучков. Тихо поет:

Чашки есть китайской синьки,
Есть живой былинный камень,
На сосне времен насечки,
Семь озер стоят вокруг.
Осень, ветер дует финский,
Я сижу, дремлю стихами,
Греюсь возле белой печки
У маркизы де Гуро.

А прозрачная маркиза
Все глядит в окно сквозное,
Где идет священный вечер:
Солнце, сага, серебро,
Где индус из парадиза
Светит розовой звездою
И летит ему навстречу
Бедный рыцарь и певец.

Так смешалось все на свете,
Что, исчезнув, появилось.
Отчего солено море?
Растворилось солнце в нем.
Отчего стихает ветер?
Время в нем остановилось.
Что же неутешно горе?
Позабыт, маркиза, он.

Говорю: однажды в выси
Умер он, одетый в камень.
Золотые пряди плуга
Означают долгий путь.
Вехи складывают мысли,
Звезды движутся стихами,
Годы слушают друг друга,
Если Бог не позабыт.

Евгений. (Ставит гитару в угол, смотрит в никуда). Праздники соборные, чуждые неги. Если бы знали, где путь правды, то совокупляться бы забыли. Ну, и где третья истина?

Варвар

«Какой чудесный обман зрения! — идет Фуражкин по набережной мимо Троицкого моста, где восседают на каменных стелах царственные орлы. — На какую сторону ни перейди, а символ державы всегда будет иметь две главы и два крыла. На самом деле он имеет три крыла и три главы, как Змей Горыныч. Его создатель учитывал трехмерную реальность: чтобы казаться двуглавым, державный символ обязательно должен быть треглавым. Вот так и в жизни: чтобы казаться одним, надо непременно быть другим».

Тонкий юноша, пребывающий в приемной фонда «Незабываемое торжество», приглашает Фуражкина к разговору: «Профессор Пустошка, к сожалению, занята. Она поручила мне выслушать вас. Я — ее временный секретарь Евгений Бесплотных».

«Мой проект летучего ангела основан на открытии, которое сделал ученый из Башкирии, — Фуражкин раскладывает на столе чертежи небесной геометрии. — Открытие состоит в том, что мысль материальна, и воздействует на объект мгновенно, с любого расстояния. Как известно, ангел, летящий над Петропавловской крепостью, под влиянием ветров вращается на золотом яблоке, отчего кажется живым. Если направить на него лучезарную мысль, то может случиться, что он соскользнет со своего золотого яблока и полетит. Главное, чтобы концентрация мысли превосходила ангельский вес. При этом мысль должна быть совершенно лучезарной, совершенно чистой, без малейшей примеси бесовской лжи, клеветы, насмешки».

«Какова необходимая концентрация мысли?» — интересуется Бесплотных деловито.

«Согласно моим расчетам, необходимая концентрация будет достигнута, если одновременно миллион человек обратит свою лучезарную мысль на ангела. Только в этом случае он полетит».

«А что произойдет, если во время полета ангела кто-нибудь переменит свою мысль — подумает о чем-нибудь постороннем, о чем-нибудь непристойном или просто по-дурацки захохочет?»

«Тогда ангел упадет и разобьется».

«И вы абсолютно уверены, что целый миллион человек сможет в течение трех минут, пока длится полет ангела, и звучат торжественные звуки, поддерживать лучезарность своей мысли? Ведь наверняка среди этого миллиона найдется хотя бы один человек, который из вредности, из подлости какой-нибудь или просто ради забавы захочет, чтобы божественное действо прекратилось, чтобы ангел упал и разбился, чтобы вы на глазах толпы потерпели сокрушительное фиаско, а он, напротив, одержал бы свою дьявольскую победу. Три минуты — это ведь целая вечность при том обстоятельстве, что каждое мгновение в нашем грешном мире замышляется какое-нибудь злодейство».

«Об этом я как-то не подумал, — пожимает Фуражкин смущенными плечами. — Хотя бы один злоумышленник, конечно, всегда найдется. Я даже догадываюсь, как его зовут».

«Не позволю! — врывается славная профессорша Пустошка в приемную. — Не позволю вам уничтожить еще один памятник, еще один уникальный символ нашего города. О ваших гнусных поступках мне уже рассказал режиссер Эш. Вы — самый настоящий варвар!»

«Варвар!» — гремят тимпаны в ушах.

«Варвар!» — дребезжат стекла на окнах.

«Варвар! Варвар! Варвар!»

Ошеломленный юноша Бесплотных застывает каменным столбом. Остальные работники, услыхав истерические возгласы, в спешке разбегаются и прячутся по разным углам — чай, не впервые бесится славная профессорша.

Ничто не удивляет Фуражкина, давно привыкшего к превратностям судьбы. Хладнокровно сворачивает он свою небесную геометрию в рулон и, остановившись на выходе, тихо предсказывает: «У вашего фонда пророческое название — торжество поистине будет незабываемым».

Ленинградское дело

Комментарий Самохина «Вечерней газете»

Накануне праздника Москва преподносит Петербургу свой традиционный подарок — очередное ленинградское дело. Особо приближенные фигуры одна за другой обвиняются в невероятных злодеяниях. У меня под телевизором, например, нашли дохлую муху. Кто-тозацементировал отверстие с тараканами — своеобразную питерскую достопримечательность, сославшись на некое поручение губернатора. Кто-то зарыл в траве-муравецелыймиллиард золотыхрублей, спрятал под кустами в каких-то парках.

Разумеется, такого случайно не бывает. Это — попытка проверитьгубернаторский костякна прочность, а заодно опорочить петербуржцев, обозвав их прожорливыми сусликами российских финансов. Но массовики-затейники ленинградского делаопять просчитались: никто из особо приближенных фигур не дал показаний на губернатора, который бросил вызов московской семибоярщине. И теперь Москва находитсяв растерянности: обмазатьдегтем Александровскую триумфальную арку, через которую проходит главная гостевая дорога, или не обмазать? Очевидно, что бессчетные гости, приглашенные со всего света на юбилейные торжества, вряд ли захотят выпачкаться в грязи. А, может, они пойдут другим путем?