Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

• Название: Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
• Автор: Юрий Когинов
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00635-1

Головокружительна и невероятна судьба русского офицера Александра Чернышева, снискавшего покровительство и доверие Наполеона, симпатии одной его сестры, любовь другой, проникшею в тайны французской империи перед войной 1812 года.

Блистательный Чернышев — тайный агент императора Александра I в Париже — стал впоследствии военным министром России и председателем Государственного Совета.

В основу романа положены подлинные факты и документы. Но роман увлекает как настоящее авантюрное повествование.

---

Разговор велся спокойно с обеих сторон. Собственно, они уже встречались после Москвы здесь, в Европе, когда велись переговоры в Праге. И, кажется, нашли и союзники, и французы приемлемые решения, но Наполеон с маху отбросил достигнутое.

Речь тогда и потом, уже на других переговорах, в разных вариантах шла о том, чтобы Франция поступилась завоеванным.

Предлагалось, например, потребовать от Наполеона отказа от Варшавского герцогства, от протектората над Рейнским союзом и от завоевания ганзейских городов.

В другой раз требования ужесточились. Союзники уже собирались предложить Франции границы до начала ее завоевательных походов. Это означало, что в придачу к первоначальному решению император должен предоставить самостоятельность Бельгии, Голландии, всей Италии и так называемому Вестфальскому королевству, сотканному из нескольких германских земель, как стеганое одеяло из самых различных лоскутков.

Всякий раз Наполеон в бешенстве кричал:

— Все — или ничего!

И вступал в новую борьбу.

Ныне русские войска заняли Париж, и Александр собирался торжественно въехать в город.

Наполеон, готовивший удар в спину неприятелей, узнав о взятии столицы, с удивлением произнес:

— Это — ход конем, которого я от них не ожидал! Но мы еще вернем столицу. Марш, марш в Париж!

Но, подняв голову, он встретил угрюмые физиономии Нея и других маршалов, просительный взгляд Коленкура и в бессилии опустил руки.

— Мое имя, мой образ, моя шпага, — превозмогая себя, произнес император, — все это наводит страх. Нужно сдаваться.

И, посмотрев на Коленкура, как когда-то в сожженной Москве, помедлил и с большим трудом выдавил из себя:

— Поезжайте к императору Александру и передайте мои условия — я оставляю трон Франции в пользу своего трехлетнего сына при регентстве его матери и моей жены.

— Я не питаю никакой злобы к этому человеку, — начал Александр, предлагая Коленкуру стул рядом с собою, как повелось когда-то в Петербурге. — Наполеон несчастен. И с этой минуты я прощаю ему то зло, которое он причинил России.

Глаза его залучились, и он хотел было положить свою ладонь на руку друга Армана, но вовремя передумал.

— Однако пострадала не только моя страна, — продолжил царь. — Все государства Европы, включая саму Францию, нуждаются в покое. С ним же они никогда его не будут иметь. Поэтому ультиматум его неуместен. Вопрос о форме правления в вашей стране должны решать сами французы. И, разумеется, им выбирать того, кто теперь окажется на троне. Я же, как человек, которого он когда-то называл другом и даже братом, готов предложить ему свою руку. Пусть для себя лично он требует того, что ему покажется уместным. Он может приехать в мои владения. Там он встретит достойный его незаурядной личности прием. Таким образом и он, и я продемонстрируем великий пример обоюдного прошения.

— Такое, ваше величество, невозможно, — заметил Коленкур. — К чему иному ваш выдающийся авторитет может склонить союзников?

— Общее мнение останавливается на острове Эльба, что, как вы знаете, невдалеке от французских берегов и его родины, Корсики, — сказал Александр Павлович. — Остров этот будет передан ему в пожизненное пользование — со всеми городами и селениями, с собственным батальоном гвардии, который он сам пожелает составить. И разумеется, с сохранением титула императора. Но, как сами понимаете, не императора Франции.

Наверное, что-то изменилось в лице министра, чего не смог не заметить его августейший визави.

— Я понимаю: примириться ему будет с этим нелегко. Но иного ни я, ни мои соратники по борьбе предложить не можем, — заключил царь. — Убедите вашего повелителя в необходимости покориться судьбе. Передайте ему: я не хочу ему зла. Наоборот, в сложившихся обстоятельствах я пытаюсь сделать так, чтобы воздать должное человеку столь великому, сколь и несчастному. Хотя это несчастье он принес себе сам.

Коленкур возвращался в Бонди во второй раз — уже с Мишелем Неем и другими маршалами, чтобы склонить Александра к принятию отречения в пользу Бонапарта. Ответ был неизменен: следует принять лишь то, что предлагают победители.

В Фонтенбло собрались маршалы и министры. К ним вышел Наполеон, в течение ночи не сомкнувший глаз.

— Господа, успокойтесь! — начал он. — Ни вам, ни Франции более не придется проливать кровь. Я согласен отречься. Я бы желал обеспечить непрерывность престолонаследия — для своего и вашего блага, и блага моей семьи. Я верю, что эта развязка была бы для вас выгоднее, чем для меня, потому что вы жили бы тогда под властью правительства, соответствующего вашему происхождению, вашим чувствам, вашим интересам. Но это невозможно. Я покоряюсь своей участи, покоритесь и вы вашей. Примиритесь с тем, чтобы жить при Бурбонах и верно им служить, не теряя при этом чести. Вы хотели покоя — вы получите его.

Как внезапно появился, также внезапно он исчез в дверях своего кабинета. Он открыл дорожную шкатулку, взял пузырек с опиумом и мгновенно проглотил его содержимое.

Яд появился у него после Москвы, когда, отступая, он понял, что может быть взят в плен вездесущими казаками, которые не раз налетали на колонну, в которой ехал он.

Содержимое флакона подействовало немедленно. Начались сильные спазмы в желудке, рвота и дикие боли. Стоны услышал Коленкур, который тут же вызвал врача, чтобы промыть желудок. Наполеон не давался — он хотел умереть.

От длительного хранения яд, вероятно, потерял свои свойства. Во всяком случае, через какое-то время больному стало лучше. Через несколько дней он велел собираться в дальний путь. Однако перед отъездом он решил проститься со старою гвардией.

Платон Каблуков стоял в глубине двора, по сторонам которого большим прямоугольником, иначе каре, построилась французская гвардия. Это были усачи в высоких медвежьих шапках, побывавшие не в одних сражениях.

Строем можно было залюбоваться, и Платон — военная косточка — не отводил глаз.

Сам он был при новых генеральских эполетах, полученных им еще в августе прошлого года за сражение под Кульмом, где отличился его эскадрон.

Рядом с Платоном были прусские и австрийские высокие воинские чины — так называемые союзные комиссары, коим предстояло сопровождать необычного пленника к месту пребывания.

Волнение не раз прерывало слова бывшего императора, обращенные к цвету Великой армии. Не было сомнений — его душили слезы. Он бы хотел сейчас обнять каждого из стоявших перед ним, но сделать это было, конечно, невозможно. Он так и сказал им, его солдатам, его «старым ворчунам», преклонив колено, поцеловал знамя.

Экипажи ждали тут же, во дворе Фонтенбло. Граф Павел Андреевич Шувалов, назначенный императором Александром старшим от российской стороны, велел Каблукову садиться в ту карету, к которой подошел Наполеон.

— Ваше величество, извольте взойти, — обратился Каблуков к Наполеону и сам устроился на сиденье напротив, вместе с генерал-адъютантом Шуваловым.

Наполеон ответил на приветствие русского графа, с которым встречался не раз сначала во время войны в Вене, затем а Париже, куда Павел Андреевич нередко был посылаем царем.

Однако внимание императора прежде всего привлек Платон, в котором он безошибочно угадал давнего своего знакомца.

— Поздравляю вас генералом, господин Каблуков. Мне всегда доставляет удовольствие видеть, как молодые воины быстро меняют эполеты. Такое бывает с теми, кто проявляет себя героем.

— Похвала великого полководца — самая высокая награда для воина, — произнес Платон.

Голова Наполеона слегка откинулась назад, глаза чуть прищурились.

— Кажется, именно эти слова вы или князь Репнин сказали мне тогда, на поле под Аустерлицем? — Память, оказывается, его не подводила.

Ошиненные железом колеса кареты стучали по булыжной мостовой. Шувалов, глянув в оконце, задернул штору.

— Всюду возбужденные толпы, — промолвил он. — Как бы не бросились останавливать кортеж.

— Вы полагаете, они намерены меня освободить? — попытался пошутить император.

— Боюсь, ваше величество, что у них иное на уме, — ответил Шувалов. — Слышите крики?

Снаружи донеслось:

— Долой Наполеона! Позор…

Вчерашнего владыку мира отшатнуло в угол, лицо его побелело.

— Ваше величество, накиньте на себя вот это. — Платон протянул офицерский плащ.

— Что? — удивился Наполеон. — Форма русского офицера?

— А вы предпочитаете быть узнанным, оставаясь в своем привычном для толпы мундире егерского полковника? — возразил Каблуков. — Надеюсь, вы не доставите удовольствия какому-либо сброду оскорбить и унизить ваше императорское величество.

Наполеон благодарно взглянул в лицо Каблукова и накинул на плечи русское одеяние.