Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-89332-090-5 ISBN 5-89332-094-8 (IVт.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 4. — СПб.: Гиперион, 2004. — 976 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Четвертый том дневников охватывает период с 1899 по 1904 гг.

© К. Накамура, сост. текста, коммент., вступ. ст., 2004

---

1/14 мая 1903. Четверг. Токио.

В одиннадцатом часу утра был уже у себя дома на Суругадае. Нашел на столе между другими письмо о. Вениамина вместе со списком церковных вещей, сданных на хранение нагасакскому консулу князю Гагарину, и с подписью князя, что вещи им приняты. Значит, мне остается только послать ему дорожные в Россию.

Послал в банк Мицуи чек на 250 ен в уплату долга в контору сего банка в Кёото и получил мою расписку, уже высланную оттуда.

Пришлось много раз и разным рассказывать об освящении Храма в Кёото, чем все так интересуются и чему радуются.

В мое отсутствие померла и похоронена мать о. Романа Циба, долго лежавшая в постели старушка, о чем, впрочем, я получил телеграмму, будучи в Кёото.

2/15 мая 1903. Пятница.

Целый день справление корреспонденции: послал о. Вениамину в Нагасаки дорожные в Россию и прощальный привет ему; написал об увольнении его донесения в Святейший Синод и в Совет Миссионерского Общества, также о. Феодору Быстрову — последнему с выпискою нескольких мест из письма ко мне князя Гагарина.

3/16 мая 1903. Суббота.

Послал письмо о. игумену Пантелеймону, настоятелю Мироносицкой Пустыни в городе Царевококшайске, Казанской губернии. Зову его сюда. Пусть подает прошение в Святейший Синод о назначении его членом здешней Миссии, если желание его не переменилось и если нет других препятствий.

Господь Бог да сотворит Свою Волю о нем!

Кирилл Мори, кончающий курс в Семинарии, сын покойного о. Никиты, приходил просить об отправлении его в Академию, да как хитро!

— Я буду там на своем содержании, — говорит.

— Где же вы возьмете его? — спрашиваю.

— Одно лицо будет давать мне.

— Это так же, как Даниила Кониси? Богач Козаки, его родной отец, обещал содержать его в Академии и обманул, предоставив мне лично тратиться на то; и мне воспитание Кониси в России стоит около двух тысяч рублей, а он еще, вернувшись, тоже обманул — бросил службу Церкви. Не хотите ли повторить эту историю? Только я не согласен.

— Меня будут содержать не японцы.

— Кто же?

— Не могу сказать. Мне он запретил это.

— Как же вы хотите, чтоб я ходатайствовал о допущении вас в Академию, не будучи уверен, что ваше содержание там обеспечено?

Затем я говорил ему, что ему думать об Академии вовсе не следует: способности у него посредственные, здоровье ненадежное; пусть воодушевится желанием послужить ближним тем, что уже приобрел; ему двадцать два года — служить уже пора и прочее, и прочее. Но едва ли не к стене горох.

4/17 мая 1903. Воскресенье.

После Литургии зашел, между другими гостями, Иоанн Фукасе, из Цуяма, и говорил про то, что «о. Якова Мацуда с семейством нужно перевести из Окаяма в другое место, иначе болезни в его семье не прекратятся. Там слишком дурная вода; природные жители от нее не страдают, а пришлые — все; так болел там о. Никита Мори и помер, все время были больные в семье о. Игнатия Мукояма, ныне двое детей о. Якова лежат в заразном госпитале. Хлопочут там об устройстве водопровода, и, вероятно, года через три он будет; тогда можно поместить там священника; ныне же непременно надо убрать его оттуда, или же послать туда бессемейного священника, потому что взрослый может уберечься — будет пить прокипяченную воду, детей же нельзя уберечь — они бродят по улицам и пьют везде, где захочется». Правда. На будущем Соборе посоветуемся об этом, и о. Якова, быть может, в Цуяма переместим.

5/18 мая 1903. Понедельник.

Георгий Абе, из Оцу, восхищенно пишет: семнадцать человек у него крестил о. Игнатий Мукояма, и он счастлив этим успехом своей проповеди.

«В Оотавара я умирал от бесплодности моих стараний, здесь же ожил», — пишет. Просит много книг и брошюр, так как еще много новых слушателей у него; послано, хотя не в таком количестве, как просит; он из увлекающихся — не всякое слово надо понимать буквально.

Павел Кацумата из своего захолустья просит принять двух в Женскую школу. Впрочем, на их содержании; можно записать кандидатками.

6/19 мая 1903. Вторник.

День рождения нашего Государя.

В половине одиннадцатого часа отправился в Посольство к Литургии, после которой был благодарственный молебен. Затем завтрак у барона Р. Р. Розена, где увиделся с князем А. А. Гагариным, прибывшим сегодня из Нагасаки и говорившим, что о. Вениамин уже уехал в Россию. После князь был у меня и повторял об о. Вениамине все то неприятное, что недавно излагал в письме, распространяя разными добавлениями; тут же были два секретаря Посольства; неприятно было слушать. Хорошо, что о. Вениамин оставил Миссию.

7/20 мая 1903. Среда.

Утром корреспонденция. Вечером с Накаем продолжение перевода. — Вечерня Сретения Господня идет.

8/21 мая 1903. Четверг.

Утром корреспонденция. Вечером всенощная пред завтрашним праздником. Пели оба хора. Я выходил на литию и величание.

О. Вениамин, оказывается, не уехал, а еще в Нагасаки. Сегодня получил от него расписку в получении им 200 ен на дорогу. Это уже, надо надеяться, последнее от него. Скатертью дорога! А ведь какие вначале письма писал, какие надежды возбуждал! Тщетно все призрачное, дым — все наши надежды, основывающиеся на видимости! Теперь уж кто бы и что бы ни пел — не порадует. Столько раз радовался и столько раз комичным изумлением кончалась радость, что уж больше разыгрывать теленка было бы непростительно. Буду тянуть лямку до конца, который уже и близок, а там, что Бог даст! Приедет кто на смену — ладно, не приедет — как Богу угодно! Его дело, Его и Воля.

9/22 мая 1903. Пятница.

Праздник Святителя Николая Мирликийского.

С семи часов обедня, молебен, поздравления, угощения. Последние с нынешнего года без вин, ибо прошлогодним Собором определено «угощений вином не делать и не принимать». Очень разумное и нужное правило, которому, конечно, должен следовать и я. И для катихизаторов, особенно молодых, и для самих священников — это очень полезное постановление. Пусть оно отныне всегда неизменно исполняется! Лимонад и прочие невинные воды пусть заменяют вина во время угощений, как бы оные важны и торжественны ни были.

10/23 мая 1903. Суббота.

До обеда перевод. С часу — на концерте нашего «Общества молодых людей (Сейненквай)», устроенном в протестантском доме «Сейнен- квай», недалеко от Миссии, по причине тесноты наших помещений. Устроил Василий Ямада, начальник «Сейненквай»’я, для сбора на расходы по случаю имеющего состояться в июне прибытия сюда русских учеников и туристов из Владивостока, имеющих главною целью осмотреть выставку в Нагасаки, но ожидаемых и здесь. Пели наши семинаристы и старшие ученицы Женской школы вместе с молодыми учительницами и даже некоторыми кончившими курс и ныне рассеянными по городу — или у своих родителей, или замужем. К семинаристам тоже присоединились из города умеющие петь катихизаторы, и даже совсем посторонние, как Евграф Кураока, когда–то ученик Семинарии, потом солдат, потом чиновник в Хакодате, ныне ученик Русской Правительственной школы. Пели под управлением двух дирижеров — Ивана Накасима и Петра Тоокайрин. Спелись предварительно отлично, каждый день последнее время одна или две спевки слышались здесь, в доме Миссии. Пели: Накасима с хором — «Херувимскую», «На Реках Вавилонских», один ирмос; Тоокайрин (по–русски) — «Милость мира» и «Кресту Твоему». Пропели безукоризненно хорошо. Публика наполняла зал; большею частью была молодежь из разных школ; все пропетое сопровождаемо было аплодисментами. Начали концерт почти в два часа, кончили в половине пятого. Из иностранцев был я один. Вчера посетившая меня посланница и другие русские из Посольства взяли билеты и деньги заплатили, но на концерте, к сожалению, никто не был. Несомненно, были бы многие протестантские миссионеры, так восторгающиеся нашим церковным пением, но объявлений на английском языке не было сделано, да и японские объявления были очень скромны и ограниченны: боязнь была, что на концерте могут устроить неприязненную демонстрацию, если станет известно, что дается в пользу русских учеников — теперь все газеты так неприязненно настроены относительно русских из–за Манчжурии. В промежутках нашего пения были: игра на фортепьяно, вместе на фортепьяно и скрипке, соло пения Ив. Накасима, игра трех слепцов с пением на кото. Все серьезное и серьезно исполненное.

По окончании концерта все наши певцы и певицы собрались здесь на чай, выпрошенный для них вчера Василием Ямада. Пред чаем Ив. Накасима просил меня поблагодарить их за труд, а также сказать, чтобы вперед, хоть раз в неделю, собирались делать любительскую спевку, на случай подобных концертов, не как ныне, когда ежедневными усиленными спевками утомили голоса. Чай был приготовлен Никанором с бисквитами в клубе «Сейненквай» — для кавалеров, в противолежащей столовой миссионерской — для барышень. Я вошел, когда еще чай не налит был всем, вызвал всех в соседнюю классную залу и произнес им речь, сущность которой следующая: «Пятнадцать лет тому назад капитан Макаров, ныне знаменитый русский адмирал, услышавши наше пение на Литургии, на которой он был в мое отсутствие, когда я отлучался в Сендай, настаивал, чтоб я заявлял наших певчих вне Миссии — и на пользу Православной Веры, и на пользу эстетического развития Японии. Я отвечал ему, что еще рано. Ныне, по–видимому, настало для этого время. Вы, поя так прекрасно, как ныне пели, действительно и являете, что Православная Церковь обладает самым лучшим способом восхваления Бога и выражения всех других подобающих чувств при богослужении, чем все другие христианские общины, и служить своему Отечеству ознакомлением всех с самым высшим родом искусства в области музыки… Вокальная религиозная музыка в России из всех стран света наиболее развита, пересаживайте же ее сюда и для пользы вашего Отечества, и во славу вашей собственной уже Православной Церкви. Не нравится мне одно — что вы с духовными песнями в концерте соединили светские; в России это не водится; благочестивые русские осудили бы это. Но здесь пока еще и тени мысли нет ни у кого о неприличии сего. Итак, пусть это на сей раз пройдет незамеченным. Даже и впредь может случиться это. Но желательно, чтобы на нашем духовном концерте вперед пелось одно духовное. Все светское — и кото, и скрипку, и фортепьяно, и светские песни — все имеют возможность слышать во множестве других мест. Пусть у нас слышится только духовное, чего не могут нигде в другом месте услышать, и я уверен, что и на наши такие концерты будут собираться не менее, чем ныне собрались…»