Эжен Сю - Тайны народа

• Название: Тайны народа
• Автор: Эжен Сю
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-486-03953-9

Мари Жозеф Эжен Сю (1804–1857) — французский писатель. Родился в семье известного хирурга, служившего при дворе Наполеона. В 1825–1827 гг. Сю в качестве военного врача участвовал в морских экспедициях французского флота, в том числе и в кровопролитном Наваринском сражении. Отец оставил ему миллионное состояние, что позволило Сю вести образ жизни парижского денди, отдавшись исключительно литературе. Как литератор Сю начинает в 1832 г. с авантюрных морских романов, в дальнейшем переходит к романам историческим; за которыми последовали бытовые (иногда именуемые «салонными»). Но его литературная слава основана не на них, а на созданных позднее знаменитых социально-авантюрных романах «Парижские тайны» и «Вечный жид». В 1850 г. Сю был избран депутатом Законодательного собрания, но после государственного переворота 1851 г. он оказался в ссылке в Савойе, где и окончил свои дни.

В данном томе публикуется роман «Тайны народа». Это история вражды двух семейств — германского и галльского, столкновение которых происходит еще при Цезаре, а оканчивается во время французской революции 1848 г.; иначе говоря, это цепь исторических событий, связанных единством идеи и родственными отношениями действующих лиц.

---

— Ах, господин Лебрен, как я удивлен, но еще более счастлив тем, что вы говорите!

— Все еще удивлены? Бедный Жорж! Но почему же? Потому, что есть буржуа, вот многознаменательное слово, буржуа республиканцы-социалисты. Разберем, Жорж, серьезно, разве интересы буржуазии не связаны с интересами пролетариата? Я был вчера еще сам пролетарий, и если счастливый случай помог мне встать на ноги, то разве несчастье не может вызвать полного разорения и я или мой сын снова не можем сделаться нищими? Разве я и все мелкие купцы не зависим от произвола крупных промышленников и банкиров, подобно тому как наши предки были во власти благородных баронов, сидевших в своих крепких замках? Разве мелкие собственники не так же угнетаются и эксплуатируются этими герцогами банка, маркизами ссудной кассы и князьями процента? Разве нам, всем мелким купцам, не угрожает каждый день разорение вследствие малейшего кризиса, несмотря на всю нашу честность, труд, экономию и ум? Что произойдет с нами, если вследствие страха, алчности или каприза сатрапам столицы вздумается закрыть нам кредит и отказаться от учета наших векселей, как бы они ни были надежны? Разве, если бы кредит, вместо того чтобы быть монополией небольшой кучки, был бы на демократических началах организован государством и был бы доступен самому бедному из нас, разве, говорю я, мы подвергались бы ежеминутным опасностям полного разорения из-за нехватки оборотного капитала, из-за непомерных учетных процентов, из-за нечестной и беспощадной конкуренции? Разве все мы не подвергаемся опасности на старости лет очутиться в беспомощном положении вашего деда? Разве у меня, если я разорюсь подобно другим купцам, может быть уверенность, что мой сын всегда будет иметь возможность зарабатывать средства к жизни, что он не будет, подобно вам, Жорж, и всем прочим пролетариям, обречен на существование впроголодь? Нет-нет, Жорж, мыслящие буржуа, а их много, не отделяют своих интересов от интересов своих братьев из народа. Пролетарии и буржуа в течение столетий сражались бок о бок за свою свободу, их кровь смешалась, чтобы скрепить этот священный союз побежденных против победителей! Союз слабых и лишенных наследия против силы и привилегий! Каким образом, наконец, интересы буржуа и пролетариев могли бы быть не общими? У них всегда были одни и те же враги. Но довольно политики, Жорж, поговорим о вас и о моей дочери. Волнение в Париже началось вчера вечером, сегодня утром оно достигло своего апогея. Наши части уже предупреждены, с минуты на минуту ждем, что придется взяться за орудие. Вы знаете?

— Да, меня уведомили вчера.

— Сегодня вечером или ночью мы пойдем на улицу. Моя дочь и жена не знают этого, но не потому, что я сомневаюсь в них, — прибавил торговец полотном, улыбаясь, — ибо это истинные дочери Галлии, достойные своих матерей, тех славных женщин, которые ободряли жестами и словами своих отцов, братьев, сыновей и мужей, идущих в битву! Но ведь вам известно, что устав нашего общества вменяет нам в обязанность абсолютную тайну. Жорж, ранее трех дней Луи-Филипп будет низложен, или наша партия еще раз будет разбита, но не сломлена, поскольку будущее принадлежит ей. Во время этого вооруженного восстания, мой друг, вы, или я, или мы оба можем погибнуть на баррикаде.

— Таковы всегда шансы во время войны. Но да пощадит она вас!

— Если сказать теперь моей дочери, что я согласен на ваш брак и что вы ее любите, то это удвоило бы ее горе, если бы вы погибли в этой борьбе.

— Это справедливо.

— Поэтому я прошу вас, Жорж, подождать исхода борьбы, прежде чем сказать ей все. Если я буду убит, моя жена знает мое последнее желание. Оно состоит в том, чтобы вы женились на Велледе.

— Господин Лебрен, — проговорил Жорж глубоко растроганным голосом, — трудно передать то, что я чувствую в эту минуту. Могу сказать только одно: да, я буду достоин вашей дочери, буду достоин вас. Бремя благодарности меня не пугает. Поверьте, я всей жизнью своей постараюсь доказать это.

— Я верю вам, мой честный Жорж, — ответил купец, горячо сжимая руки молодого человека в своих. — Еще несколько слов… У вас есть оружие?

— У меня есть винтовка, спрятанная здесь, и пятьдесят патронов, которые я приготовил в эту ночь.

— Если сражение начнется, что кажется неизбежным вечером, мы забаррикадируем улицу как раз против моего дома.1 Место превосходное. У нас есть большой запас оружия и пороха, я осматривал сегодня военные припасы, относительно которых мы полагали, что о них проведали сыщики, но все в порядке. При первом же движении возвращайтесь к себе домой, Жорж. Я вас извещу, и мы пойдем вместе прямо на баррикады! Скажите, ваш дед умеет хранить тайну?

— Я отвечаю за него, как за себя, господин Лебрен.

— Он там, в комнате?

— Да.

— Хорошо, позвольте мне сообщить ему большую радость.

И Лебрен вошел в комнату старика, продолжавшего курить свою трубку подобно паше, как он выражался.

— Дядюшка, — сказал ему торговец полотном, — у вашего внука такое доброе и благородное сердце, что я отдаю ему свою дочь, в которую он безумно влюблен. Прошу вас только сохранить это в секрете в течение нескольких дней, после чего вы получите право надеяться, что сделаетесь прадедом, а я — дедом. Жорж объяснит вам все. Прощайте, дедушка! До свиданья, Жорж!

Простившись с Жоржем и стариком, Лебрен направился к графу де Плуернелю, драгунскому полковнику, который ждал его до полудня, чтобы уговориться с ним относительно крупного заказа полотна.

Глава IV

Гонтран Неровег, граф де Плуернель, занимал прелестный маленький особняк на улице Паради-Пуассоньер, построенный его дедом. По изяществу этого жилища во вкусе рококо можно было угадать, что оно должно было быть выстроено в середине XVIII столетия и служило гнездышком любви. Квартал Рыбаков (des poissoniers), как говорили во времена регентства, очень пустынный в ту эпоху, вполне подходил для этих таинственных убежищ, посвященных культу Венеры.

Де Плуернель завтракал тет-а-тет с очень красивой девушкой двадцати лет, смуглой, живой и насмешливой, по прозвищу Праделина.

Де Плуернель пригласил накануне ее и нескольких своих друзей к себе на ужин. После ужина, длившегося до трех часов утра, нельзя было отказать Праделине в ночлеге, а утром ее пришлось угостить завтраком. Праделина и де Плуернель уселись за стол в маленьком будуаре во вкусе Людовика XV, смежном со спальней. В мраморном камине пылал огонь, толстые занавеси из бледно-голубого дама, усеянного розами, смягчали дневной свет, в больших фарфоровых вазах красовались цветы. Воздух был теплый, напоенный благоуханием. Вина были тонкие, кушанья изысканны. Праделина и де Плуернель отдали должную честь тому и другому.

Полковнику было около тридцати восьми лет. Он был высок ростом, тонок, но в то же время силен. Черты его лица, немного утомленного, но отличавшегося гордой красотой, изобличали в нем тип германской или франкской расы, характерные черты которой столько раз описывали Тацит и Юлий Цезарь: белокурые волосы, длинные рыжие усы, светло-серые глаза, орлиный нос.

Де Плуернель, одетый в великолепный домашний костюм, казался не менее веселым, чем молодая девушка.

— Ну, Праделина, — сказал он, наливая рюмку старого бургундского, — за здоровье твоего любовника!

— Какая глупость! Разве у меня есть любовник?

— Ты права. За здоровье твоих любовников!

— Ты не ревнив, мой друг?

— А ты?

При этом вопросе Праделина быстро осушила свою рюмку.

— Так как ты не ревнива, моя крошка, — продолжал де Плуернель, — то дай мне совет… дружеский совет. Я влюблен, влюблен до безумия. Это значит, что ее родители имеют лавку. Тебе должен быть известен этот мир, его нравы, привычки. К какому средству посоветуешь ты мне прибегнуть, чтобы добиться успеха?

— Посмотрим. Прежде всего скажи, эта лавочница очень бедна? Она сильно нуждается? Голодает?

— Как голодает? Черт возьми, что ты хочешь этим сказать?

— Полковник, я не могу отрицать твоих качеств. Ты красив, остроумен, мил, любезен, приятен. Но для того чтобы бедная девушка могла тебя оценить как следует, надо, чтобы она умирала с голоду. Ты не можешь себе представить, до какой степени голод содействует тому, что начинаешь находить людей достойными обожания.

— Моя прекрасная лавочница не голодает, — возразил граф.

— Она кокетлива? Любит наряды, драгоценности, зрелища? Вот тоже отличные средства, чтобы погубить бедную девушку.

— Она, вероятно, любит все это, но у нее есть родители, за нею, должно быть, хорошо смотрят. У меня явилась идея…

— У тебя? Наконец-то! Какая же идея?

— Я хотел купить у них побольше товара, одолжить им даже в случае нужды денег, ибо этим мелким торговцам всегда приходится туго!

— Ты, значит, думаешь, что они продадут свою дочь… за наличные?