Даниель Нони - Калигула

• Название: Калигула
• Автор: Даниель Нони
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00700-6

Почему именно Калигула, а не кто-то иной получил верховную власть? Какую роль при этом играла семья Калигулы, включая его сестер и их мужей? Каковы были рамки взаимоотношений между новым принцепсом и сенатом? Был ли Калигула обязан сенату своим назначением? Что стало при этом с римским народом, к тому времени фактически отстраненным от власти Тиберием? Какую роль он играл в воцарении Калигулы? Большие надежды, возлагаемые на нового принцепса, придавали ему уверенность, однако никто не мог предугадать, сможет ли он их оправдать. Как бы то ни было, начиналась новая эпоха.

Жизнь Калигулы подтверждает справедливость афоризма, который гласит, что абсолютная власть развращает абсолютно. Этот единственный урок извлекли из его короткого правления (37-41 гг. н.э.) римляне, жившие в I веке. Правитель «принципата», получивший должность по наследству, а не назначенный народом, был кровожадным и безрассудным деспотом. Несомненно, Калигула был нужен: действуя смело, хотя и во многом неосознанно, он окончательно победил сенат. Наступил век автократии.

Две семьи — Юлиев и Клавдиев — отныне будут вершить дела в Риме.

Родившийся в 1937 г., доктор исторических наук и бывший член Дома Веласкеса, Даниель Нони заведует кафедрой Истории Рима в университете Париж-Пантеон — Сорбонна. Соавтор книги, вместе с М. Кристоль, «От возникновения Рима до вторжения варваров» (1974), он также работал под руководством Клода Николе над книгой «Рим и завоевание мира Средиземноморья» (1978).

Нони Д. Калигула. — Ростов на Дону : Феникс, — 1998. — 350 с. — (След в истории). Тираж 5000 экз.

---

Конечно, сдержанность не относилась к числу добродетелей Калигулы, и когда в 39 году его политика стала вызывать недовольство, что сопровождалось злословием и откровенной клеветой, это вызывало, соответственно, его ответную реакцию.

XIII. Первые подозрения

Поведение молодого человека подвергалось критике, и действительно, он был далек от того, чтобы вести себя как принцепс. В первый год, вероятно, следуя хорошим советам, он проявил себя как умелый и милосердный правитель: были реабилитированы политические осужденные, освобождены заключенные, уничтожены компрометирующие судебные архивы, снижен непопулярный налог, реализованы завещания Ливии и Тиберия. При этом, как обычно, шли празднества и проводились игры.

В этих условиях общественное мнение спокойно приняло самоубийства, на которые были спровоцированы юный Гемелл и старик Силан. Объясняя их, говорили, что империю нельзя поделить на части, и что то было не убийство, а законная защита со стороны принцепса. Само провидение хотело смерти Гемелла, потому что его сторонники угрожали стабильности государства. Что же касается Силана, то рассуждали так: «Смешно считать, что тесть имеет столько же власти над зятем, как отец над сыном. Этот глупец, который уже и тестем-то не был, нескромно вмешивался в то, что его совершенно не касалось, не понимая, что после смерти своей дочери он уже ни на что не может претендовать. Принцепс и он стали отныне чужими, и Силан не пользовался вниманием Калигулы» (Филон, Legatio, 68-72).

Во второй год правления принцепс проявил гораздо меньше щедрости. Был отменен налог на продажи, а в середине сентября, когда пожар опустошил римские кварталы, принцепс сам руководил пожарными командами, а гвардейцы-преторианцы помогали в тушении пожара. Самоубийство Макрона и его жены было встречено спокойно. Говорили так: «Префект был слишком чванливым. Он претендовал на роль ближайшего советника, а ситуацию не понимал. Он что, хотел передвинуть Гая на второе место, чтобы самому стать правителем?» (Филон, Legatio, 69).

В 39 году, на третий год правления, в казне императора денег стало меньше, однако Калигула продолжал свою политику зрелищ. С одной стороны, он понуждал магистратов и сенаторов к щедрости в театральных представлениях, бегах, гладиаторских боях, с другой — публика стала считать, что качество этих зрелищ заметно понизилось.

Первое противодействие началось, видимо, среди сенаторов, которые договорились в целях уменьшения расходов на выборы не выставлять кандидатов в магистратуры. Они, как и всадники, были также недовольны тем, что Калигула предпочитает спектакли и зрелища делам управления. Недавно еще Макрон, опекая принцепса, контролировал его поведение на зрелищах, стараясь, чтобы тот не проявлял излишних эмоций, а вел себя в соответствии со своим званием. Филон свидетельствует, что сенаторы говорили принцепсу: «Нельзя, чтобы ты вел себя, как все присутствующие здесь зрители. Благодаря своему положению, ты должен стоять выше всех этих людей и вести себя соответственно.

Неуместно, чтобы тот, кто правит землей и морями, поддавался пению, танцам, декламации и прочим делам такого же рода, вместо того, чтобы всегда сознавать, что он — правитель. Именно управление — самое главное для тебя искусство. Вознесенный судьбой к самым вершинам, ты — лоцман челнока всего человеческого рода, и нет у тебя иного долга и иной радости, чем быть благодетелем для всех подданных» (Legatio, 43-51).

И что же вместо этого? Принцепс, пристрастный к вину и лакомствам, с ненасытным аппетитом, предпочитающий поглощать блюда баснословной стоимости, пить растворенные в уксусе дорогостоящие жемчужины, подавать еду на золоте, строить галеры, украшенные драгоценными камнями, пировать дни напролет. Светоний впадал в самые разнузданные фантазии, описывая неповторимый образ жизни императора. Что же касается любовных подвигов Гая, то они общеизвестны.

В эту весну 39 года Калигула был в поисках женщины и кровосмешение, на которое он претендовал со своей сестрой Агриппиной и к которому он хотел прибавить кровосмешение с Юлией, не носило характера новизны. Текст часто цитируемого Светония связывает его эротические проявления с пиршествами, где он стремился унизить сенаторские семьи:

«Ни одной именитой женщины не оставлял он в покое. Обычно он приглашал их с мужьями к обеду, и когда они проходили мимо его ложа, осматривал их пристально и не спеша, как работорговец, а если иная от стыда опускала глаза, он приподнимал ей лицо своею рукою. Потом он при первом желании выходил из обеденной комнаты и вызывал к себе ту, которая больше всего ему понравилась. Вернувшись со следами наслаждения на лице, он громко хвалил или бранил ее, перечисляя в подробностях, что хорошего или плохого нашел он в ее теле и какова она была в постели. Некоторым в отсутствие мужей он посылал от их имени развод и велел записать это в ведомости» (Светоний, Калигула, 36). Супружеские измены трудно отрицать, современные авторы также их упоминают, но это было обычно в аристократическом обществе. Последнее же замечание Светония показывает, что основная забота Калигулы состояла в том, чтобы встретить женщину не только приятную, но и плодовитую. Его четвертая жена Милония Цезония принадлежала к сенаторской семье. Ее мать Вестилия была знаменита своей плодовитостью, от шести удачных браков она имела семь детей; по крайней мере двое из ее мужей получили консулаты, и по меньшей мере трое из ее сыновей получили должность при Клавдии и Нероне. Калигула взял эту мать троих дочерей как хозяйку дома и ждал обещанного наследника, чтобы избежать разочарования от своих предыдущих браков. Вероятно, что эта женщина, которая не считалась большой красавицей, имела скрытые достоинства. Светоний утверждает, что она была далека от разврата и пороков, но он хорошо знает, что стоит добродетельность эпохи Антониев. Эта связь, начавшаяся весной 39 года, была продолжительной, потому что Калигула сильно привязался к Цезонии и держал ее около себя; злые языки говорили, что он даже показывал ее голой своим друзьям и своим солдатам, верхом на коне в плаще, со щитом и в каске, как будто его супруга разделяла его склонность к нелепым нарядам.

Освободившийся от всех наставников после смерти Макрона, Калигула, по-видимому, в этом 39 году, третьем в его принципате, вел жизнь, состоящую из пиров, спортивных состязаний и празднеств, по крайней мере, об этом говорят древние авторы. Пренебрегал ли он своими обязанностями императора? Вероятно, нет, но в этой сфере у него совершенно отсутствовало воображение. В сущности, если можно говорить о «эпохе Нерона», чтобы выявить политическую или культурную перемены, то об «эпохе Калигулы» говорить не приходится. Калигула не был «интеллектуалом», каким был позднее его племянник Нерон, или «административным маньяком», каким проявил себя его дядя Клавдий. Он был более близок к своему отцу Германику и деду Тиберию, т.е. прежде всего он был человеком действия, решительным, но без любезности или примиряющего ума Германика, и без переменчивости Тиберия. Он не смущался ни перед какими запретами и попирал приличия. Его привычки, относящиеся к одежде, шокировали; он одевался по-своему, говорят, как актер в театре, и не очень приспосабливал свою одежду к обстоятельствам. Он не очень уважал тогу, которая давала достойную осанку, но стесняла все его беспорядочные движения. Светоний вкратце изложил то, что ему казалось беспорядком в одежде, отражающим беспорядок в уме, в то время как речь вести надо о его беззаботности, свободе и презрении к униформе магистрата:

«Одежда, обувь и остальной его обычный наряд был недостоин не только римлянина и не только гражданина, но и просто мужчины и даже человека. Часто он выходил к народу в цветных, шитых жемчугом накидках, с рукавами и запястьями, иногда — в шелках и женских покрывалах, обутый то в сандалии или котурны, то в солдатские сапоги, а то и в женские туфли; много раз он появлялся с позолоченной бородой, держа в руке молнию, или трезубец, или жезл — знаки богов — или даже в облачении Венеры. Триумфальное одеяние он носил постоянно, даже до своего похода, а иногда надевал панцирь Александра Великого, добытый из его гробницы» (Светоний, Калигула, 52).

Более того, Калигула на публике не ходил медленно, а бежал без остановки; он не слушал советов, он высмеивал, он старался расстроить, привести в растерянность и в этом очень преуспел. Взбешенный членом городского муниципалитета (эдилом) в 38 году, потому что улицы были грязными, он приказал солдатам выбросить в грязь тогу этого магистра, будущего императора Веспасиана. Позднее, несомненно, увидят в этом эпизоде предзнаменование того, что боги указали на Веспасиана, после убийства Нерона, затем Гальбы, когда Вителлий и Отон предавались братоубийственной войне. Но в то же время здесь явно виден оскорбительный жест по отношению к магистру римского народа. Калигула, однако, не питал никакой личной злобы по отношению к Веспасиану, который быстро делал карьеру. Насмехаясь над эдилом Веспасианом, чьи способности он знал, обливая его грязью, Гай нападал на «нового» сенатора и не на великого нобиля, он ссылался на пример, который пользовался популярностью у римского народа и надеялся вернуть себе популярность.