Александр Ежов - Преодолей себя

• Название: Преодолей себя
• Автор: Александр Ежов
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1989
• ISBN: 5-289-00433-5

Повесть «Преодолей себя» посвящается партизанским разведчикам в годы Великой Отечественной войны. Через драматические обстоятельства познаются характеры героев, их выдержка и преданность Родине.

---

Настя подошла к окну и замерла от неожиданности: в доме за столом сидел Гаврила, сидел один. «Вот и хорошо,— подумала Настя,— если Синюшихин один, то и взять его будет легче, без посторонних глаз».

— Вроде один,— сказала, подойдя к Афиногену,— матери нет.

— Значит, попал в ловушку.— Настя заметила, как в темноте заблестели глаза у Афиногена. Он даже скрипнул зубами.— Чего ждать? Надо брать его тепленьким...

Чакак подошел к двери и начал стучать. Громко крикнул:

— Открой!

— Кто там? — послышалось из-за двери.

— Свои!

— А кто свои? Кто такие?

— Из полицейской управы,— уточнил Чакак.— Срочно вызывают тебя, Гаврила. По важному делу.

— По какому такому важному? Больной я. Не могу явиться.

— Ну, открой! Объяснишь, что там и как.

Синюшихин не открывал, видимо, почувствовал что-то неладное, боялся.

— Не откроешь — хуже для тебя,— припугнул его Чакак.— Как дезертира расстреляют.

За дверью щелкнул крючок, и дверь распахнулась. Синюшихин попятился, глаза его округлились. Увидев Настю, он сразу понял, что это конец, что пришло возмездие. Стал умолять:

— Не виноват я. Пожалейте, христа ради. Не виноват. Простите!

Он упал на колени, спина его тряслась не то от рыданий, не то от страха. Настя с брезгливостью глядела на Синюшихина, приосмотрелась: в избе было полутемно, на столе чадила коптилка, в переднем углу почерневшие образа, большая печь, на шестке — закоптелые чугунки и кринки. Пахло кислыми щами, сивушный дурманом, затхлой овчиной. На столе — недопитая бутыль самогона, фарфоровая чашка, недоеденный огурец, ломоть черного хлеба. Дышать было тяжело. Едва привыкнув к спертому воздуху, она спросила:

— А мать где?

— Мамаша? Она к Цыганковым ушла,— ответил плаксиво полицай. — Сейчас вернется. А что со мной?

— Отведем куда следует,— ответил Афиноген. — Сбежал-то откуда?

— От партизан.

— Так вот к партизанам опять и отправим.

— Зачем? Я не хочу. Не хочу!

Синюшихин опять бросился в ноги Афиногену, затрясся в конвульсиях, зарыдал.

— Отпустите, ради бога! Простите! Настя, прости! — Он смотрел на Настю умоляюще, увидев пистолет в ее руке, сник.

— Вставай, пошли,— приказал ему Чакак. — Одевайся, нам ждать некогда.

— А куда пойдем-то? — снова спросил полицай и начал поспешно напяливать на плечи мундир.

Одевшись, он покорно вышел в сени. Оказавшись на улице, бросился бежать. Настя, вскинув пистолет, устремилась за беглецом. .

— Стой! Стой! — закричала она. — Стрелять буду! Остановись, гадюка!

Спина Синюшихина еле различалась в полутьме, он бежал и, словно бы ныряя,

спотыкался. Настя еле поспевала за ним и страшно боялась потерять его из виду. Потом выстрелила из пистолета. Попала в него или нет, она не знала, а сама споткнулась и распростерлась плашмя на сырой земле. И в этот момент мимо нее вихрем промчался Чакак. Он стрелял на ходу и кричал:

— Остановись, гад! Все равно не уйдешь! Не уйдешь, предатель!

Потом он, видимо, догнал Синюшихина, послышался еще выстрел — и все затихло, замерло, оцепенело.

Чакак вернулся, когда она уже поднялась, чувствуя острую боль в правой ноге: падая, ударилась о что-то твердое.

Чакак тяжело дышал и, поддерживая Настю за руку, спрашивал:

— Не сломала ногу?

— Нет, нет, только ушиблась. А он там как? Синюшихин?

— Именем закона и народа приговор приведен в исполнение. С негодяем покончено,— сказал он просто, так просто и обыденно, как будто бы ничего и не случилось.

Стояла мертвая тишина, черная и тягучая. Настя с облегчением вздохнула, словно сбросила тяжкий груз, но сердце стучало громко и тревожно, звало куда-то. Хотелось поскорей уйти от этой захолустной деревеньки Нечаевки, уйти к своим...

— Пойдем,— сказала она Афиногену и взяла его за руку.

Он покорно зашагал рядом. Над землей висела густая и влажная темень, почти ничего не было видно, накрапывал мелкий холодный дождь.

Глава семнадцатая

Наконец пришло предписание свыше отправить группу Усачевой по определенному маршруту и с определенным заданием. Настя получила соответствующие инструкции, и разведчики двинулись в путь. Шли пешком до деревни Глебово, километров пятнадцать. Пауль нес радиостанцию, Настя и Паня шли следом, часто отдыхали, а когда пришли в деревню, там для них была уже подготовлена подвода. Радиостанцию уложили на сани, прикрыли сеном и в тот же день двинулись снова в путь.

Снежок выпал неделю назад, слегка подмораживало, лошадка бежала не очень ходко, а когда переходила на шаг, Настя соскакивала с дровней и шла позади пешком. Пауль тоже шел рядом, хлопал ладошкой Настю спине, подбадривал:

— Так-так, невеста, пойдем на самый край света. А там, глядишь, обвенчаемся. Муж и жена — согласна на это?

— Согласна,— отшучивалась Настя. — Как говорят: кто жить не умел, того помирать не выучишь.

— Смерть от нас в сторонку уйдет, и мы еще долго жить будем. Очень долго... Так что,

Настя, будь веселой. Впереди счастливая дорога, и длинная-предлинная.

— Ой ли, Пауль, твоими бы устами да мед пить. Дай бог нам удачи. А дорога все же разухабистая.

Путь и на самом деле предстоял опасный. Они понимали, что могут возникнуть рискованные ситуации: остановит патруль, начнется проверка документов. И что самое страшное — начнут обыскивать подводу. Ведь под сеном на санях — радиостанция. Обнаружат — что тогда? Провал.

И все же Настя надеялась, что этого не случится, — она и Пауль отлично говорят по-немецки, так что с любым патрулем можно свободно объясниться. Сама она теперь — Анна Мюллер, немка по происхождению. Пауль — жених. Куда едут? Известно куда — к родственникам в Латвию, там у Анны проживает тетя. Версия была продумана до мельчайших подробностей.

В первый день их останавливали только два раза, все сходило благополучно, Настя

отшучивалась, а Пауль серьезным тоном вставлял нужную реплику. Документы у них — носа не подточишь. Гурьянов постарался.

Ночевали в глухой деревушке и на другой день должны были двинуться дальше. Подъехали к железнодорожному полотну — у шлагбаума скопилось подвод пять или шесть. Настя насторожилась: переднюю подводу обыскивали. Она еле слышно предупредила своих:

— Готовьте, друзья, оружие. Назад пути нет. — И, просунув руку в потайной карман, потрогала дуло пистолета.

Минуты тянулись томительно долго. Пауль, держа вожжи в правой руке, соскочил с телеги и пристально всматривался, что делается впереди. Там шла тщательная проверка первой подводы, другие ждали своей очереди.

Наконец очередь дошла и до них.

— Что везете? — спросил патрульный. Рядом с ним стоял немолодой лейтенант, наблюдал за проверкой

— Сами себя везем,— ответила Настя по-немецки, — да вот сено коню под хвост.

Часовой опешил, услышав немецкую речь. Он не знал, по всей видимости, что ответить, и ждал приказаний лейтенанта. Тот подошел к подводе и, пристально глядя на Настю, спросил в свою очередь:

— Кто такая? Почему хорошо говоришь по-немецки?

— Я немка, Анна Мюллер, а это мой жених — Пауль Ноглер.

— Что, он тоже немец? А не партизан, одетый в немецкую форму?

— Нет, я солдат немецкой армии,— ответил Пауль,— лежал в госпитале. Сейчас еду в Латвию с невестой Анной. Вот мои документы,— и он показал их лейтенанту.

Офицер вертел их в озябших руках так и этак и, вернув Паулю, потребовал документы Насти, а затем Кудряшовой. Опять долго просматривал и, убедившись, что документы не поддельные, вернул их законным владельцам. Весело заулыбался, подошел к Паулю, хлопнул его ладонью по спине, сказал:

— Красива, солдат, невеста! Где такую прихватил?

— Это секрет, господин лейтенант,— сказал Пауль. — Боюсь потерять, если снова пошлют на фронт.

Лейтенант засмеялся и махнул рукой:

— Доброго пути. Валяй...

И они поехали. У Насти отлегло от сердца, будто бы она вырвалась на простор из дремучего леса, стало легко и радостно на душе. «Пронесло!.. — пело у нее в голове, звенело колокольчиком, переливалось малиновым перезвоном... — Прекрасно! Теперь я немка, невеста солдата немецкого вермахта. Облапошили часовых так ловко и складно, что даже не верится. Поверили и отпустили...»

До Аксатихи добрались на третий день. Тут жила знакомая Пани подпольщица Дуся Скворцова. Приехали поздно вечером. Паня постучала в окно Скворцовым. Дуся была дома. Все обошлось как нельзя лучше. Рация была спрятана на чердаке. Настя и Пауль должны были передохнуть немного и двинуться в путь дальше, а Паня останется здесь, в Аксатихе, до тех пор, пока не поступит распоряжение сверху о передислокации узла связи.

Дуся Скворцова жила с матерью Прасковьей Васильевной. Сыновья тети Паши воевали на фронтах. Муж ушел в партизаны. Хлебосольная хозяйка наварила картошки, достала из подызбицы огурцов, и пир получился на славу. Огурцы вкусненько похрустывали на зубах у Насти, картошка была горячей, она обжигалась, ела с таким аппетитом, точно прилетела с голодного острова. Понравилась картошка и Паулю, он ел и похваливал хозяйку, а когда закончили ужинать, все расселись по скамейкам и разговор пошел о всякой всячине. Пауль уже довольно сносно говорил по-русски, но с большим акцентом, иные слова получались не совсем удачно, и, коверкая их, он неуклюже шутил, потом правой рукой ловко откинул волосы на высокий лоб, подбежал к печке, достал уголь, подрисовал усы, выпучил глаза — и перевоплотился в Гитлера: