Герберт Уэллс - Глазастый Джимми — бог

• Название: Глазастый Джимми — бог
• Автор: Герберт Уэллс
• Издательство: Вокруг света
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1928

Волею судьбы герою рассказа пришлось побыть богом дикарского племени на затерянном в океане острове.

---

Он замолчал.

— Ведь я поднял его! — сказал он опять. — Вот настолько! Сорок тысяч фунтов чистым золотом! Золотом! От радости я так заорал в своем шлеме нечто вроде «ура», что у меня в ушах зазвенело. Однако, я чертовски устал и одурел в конце концов; вероятно, я пробыл внизу минут двадцать пять, а то и больше; для первого раза достаточно. Я опять стал подниматься из каюты по лестнице; когда мои глаза находились на уровне палубы, громадный рак сделал от меня такой истерический прыжок в сторону, что я даже испугался.

Стоя опять на палубе, я закрыл винт за шлемом, чтобы набравшийся воздух поднял меня обратно наверх. Там я слышал какие-то глухие удары, как будто воду волновали рулем. Но я вовсе не глядел туда. Я думал, что это подают мне сигнал для подъема.

Вдруг мимо меня пронеслось что-то тяжелое и дрожа застряло в половицах палубы. Я всмотрелся и узнал длинный нож, который часто видел в руке младшего Сандерса. Я подумал, что он уронил его, и изрядно выругал этого парня, — ведь он мог меня весьма серьезно поранить. В это время начинаю подниматься кверху и почти уже достиг верхушки мачты «Океанского Пионера», как вдруг — бумс! Я на что-то наткнулся; это «что-то» спустилось ниже, и о мой шлем спереди ударился сапог. Над моей головой шевелилось и боролось что-то тяжелое и, не будь сапога, я принял бы это за какое-нибудь большое животное. Но ведь оно сапог не носит. Все это, конечно, длилось одно лишь мгновение. Тут я снова почувствовал, что опускаюсь, а когда вытянул руки, чтобы сохранить равновесие, то тяжесть перекатилась через меня и нырнула вглубь. Тогда я начал опять подниматься.

Он сделал паузу.

— Через какое-то черное голое плечо я увидел лицо младшего Сандерса. В самой середине его глотки торчала стрела и точно бледные красные клубы дыма струились в воде из его рта и шеи. Оба погружались, в судорожном обхвате, — они уже слишком далеко зашли, чтобы выпустить друг друга. Мгновение спустя шлем мой так треснулся о дно лодки с неграми, что едва не лопнул. Да, то были негры! Две полных каноэ!

Это были лишь секунды, должен вам сказать! Через борт свалился Олвейз, продырявленный тремя стрелами. В воде около меня трепыхались ноги трех-четырех чернокожих. Многого я увидеть не мог, но зато ясно понял, что все было кончено! Как безумный завертел я своим винтом и в водовороте отпрянул в сторону, вслед за этим несчастным парнем, Олвейзом. Я весь был одно смятение и ужас, проскользнул мимо все еще боровшихся и теперь опять поднявшихся вверх чернокожего и младшего Сандерса. В ту же минуту я вновь очутился на палубе «Океанского Пионера».

— Силы небесные! — думаю я. — Это называется влопаться. Чернокожие! Сначала мне представлялось только два пути, задохнуться здесь, внизу, или быть порешенным там, наверху. Сколько воздуху у меня еще оставалось, я в точности не знал, но чувство у меня было такое, что долго я выдержать не могу. Мне было душно, голова кружилась независимо от тисков, в которых я торчал. О мерзких туземцах — этих проклятых папуасах — мы вообще ничего не думали! Вылезать мне на этом месте не имело смысла. Но что-нибудь да надо же было предпринять. И вот, под влиянием момента, я перелез через перила судна прямо в водоросли, стараясь убраться отсюда возможно скорее. Еще один раз я приостановился, встал на колени, с усилием повернул свою голову в шлеме в сторону и взглянул наверх. Там царил совсем особенный зелено-голубой свет, а те две каноэ и лодка плыли в виде какой-то истерзанной Н. Мне стало прямо тошно от этого вида; я знал, что значит качание и верчение этих троих…

Мне кажется, ужаснее этих десяти минут я за всю жизнь ничего не переживал. В темноте я то и дело спотыкался… Ужасная тяжесть, как будто я в песок зарыт… От испуга совсем больной… И как только я вдыхая воздух, то ничего — креме запаха рома и резины. Только немного погодя я заметил, что лезу на довольно крутой откос. Еще раз я повернул голову, чтобы посмотреть, что сталось с каноэ и с лодкой. Когда же голова моя находилась всего на какой-нибудь один фут от поверхности, я остановился и попробовал выбрать направление, но, конечно, кроме отсвечивающего дна я ничего не разглядел. Тут я высунул голову — точно сквозь зеркало… Теперь моим глазам представился плоский берег с лесом невдалеке. Я оглянулся: бриг и чернокожие находились за вздыбившейся кучей лавы. Как самый последний дурень, я задумал удрать в лес. Шлема я не снял, а только открыл одно из окошечек и вылез из воды. Как легко и вкусно дышалось! Вы и представить себе не можете!

Что и говорить, у кого ил ногах четыре вершка олова, а на голове медный шар, величиной с футбольный мяч, тот не годится, конечно, для бега взапуски. Я бежал как крестьянин за плугом. Тут, на половине дороги, я увидел идущих мне на встречу дюжину или больше негров, разинувших рты от удивления…

Я застыл на месте и от всего сердца стал проклинать свою глупость. Уйти обратно в воду? Да я мог сделать теперь это с таким же успехом, как печеная черепаха. И вот — я только снова завинтил открытое мною окошечко, чтобы иметь свободные руки, и принялся ждать. Больше мне ничего не оставалось делать.

Они тоже не очень спешили подойти ко мне ближе. И постепенно я догадался, почему.

— Ага! — сказал я. — Этим я обязан твоей красоте, Глазастый Джимми!

Думаю, что все эти опасности сделали меня легкомысленным, а кроме того, этот проклятый давящий воздух!

— Ну, чего уставились? — сказал я, как будто дикари могли понять меня. — За что же вы меня, однако, принимаете? Подождите-ка, я вас заставлю сейчас глаза вытаращить! — С этими словами я выпустил из пояса сжатый воздух и стал ждать, пока я не раздуюсь как лягушка. Должно быть, выглядел я весьма внушительно. И поистине, ни один не подошел ко мне близко. Один за другим они начали падать передо мною ниц, кто на колени, кто на руки. Они не знали, что со мной делать, а потому были особенно любезны. В сущности, это было самое разумное с их стороны. Меня все еще тянуло повернуть и убежать обратно в море, но такое предприятие выглядело слишком безнадежным. И тогда — только от отчаяния — я начал подходить к ним медленными, тяжелыми шагами, торжественно помахивая своими вздувшимися руками. А внутри себя я был так мал, так мал, словно карлик…

Но ничто так не помогает человеку выбраться из трудного положения, как внушительная внешность. Я всегда это находил, да и после этого случая. Человек, привыкший с малых лет к виду водолазного костюм, прямо не сможет представить себе, какое он производит впечатление на наивного дикаря. Некоторые из них просто удрали. Остальные пробовали как можно скорее раздробить себе череп о землю. А я шагал и шагал, медленно и торжественно, по-дурацки театрально, как старый кровельщик.

Одно было ясно: они считали меня за что-то сверхъестественное.

Вдруг один из них вскочил и, тыкая в меня пальцем, стал делать какие-то странные жесты, и все остальные принялись теперь делить свое внимание между мною и морем.

— Гм! Чтобы это значило? — сказал я. И медленно, не забывая своего достоинства, я обернулся и увидел огибающую острый выступ скалы нашу бедную старую «Гордость Баньи» на буксире двух каноэ. От этого вида я прямо заболел. Но так как кругом меня, очевидно, ждали какого-нибудь подтвердительного жеста, то я замахал руками, стараясь яснее выразить отрицание. И, обернувшись, я опять зашагал к деревьям. Я знаю, что в тот момент я молился, как сумасшедший: «Господи! Вызволи меня! Вызволи меня!»

Чернокожие же совсем не были настроены отпустить меня гулять на свободе. Они принялись отплясывать вокруг меня какой-то верноподданнический танец и постепенно оттеснили меня на пролегавшую среди деревьев тропинку. Одно мне было понятно: чтобы они там обо мне ни думали, британским подданным они меня не считали, я, в свою очередь, меньше чем когда-либо был воодушевлен назваться сыном своей родины.

Если вы не привыкли к дикарям, то едва ли поверите этому, но бедные, темные, заблудшие существа сразу повели меня к месту святыни, чтобы там представить меня своему старому, черному фетишу. Постепенно я стал постигать всю непроходимую глубину их неведения и, едва только узрел божество, как понял, что мне нужно было делать. Я испустил баритональный вой — «вау-вау» — по возможности длиннее и монотоннее и принялся размахивать руками. Затем, очень медленно и церемонно, я сверг их идола и сам уселся на его место. Я жаждал присесть; водолазные костюмы не совсем пригодны для тропиков. Или еще лучше — слишком пригодны! Я видел, как у них дух заняло, когда я усаживался на место фетиша. Но не прошло и минуты, как они уже спохватились и усердно принялись мне молиться. Уверяю вас, несмотря на тяжесть, лежащую на моих плечах и ногах, это было мне настоящим облегчением, как только я увидел, что все идет так гладко.

Я боялся лишь одного, что скажут обо всем этом те черти в каноэ, когда они воротятся. Если они меня видели в лодке, без шлема, прежде чем я спрыгнул в воду, — ибо кто их знает, может быть они уже всю ночь шпионили за нами — то, конечно, они взглянут на дело совершенно другими глазами, чем вот эта братия. Поистине я чувствовал себя чертовски скверно, время казалось мне бесконечным, пока, наконец, раздался вой прибывших.