Елена Ванслова - Ралли «Конская голова»

• Название: Ралли «Конская голова»
• Автор: Елена Ванслова
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5-278-00187-9

Сборник лучших научно-фантастических произведений советских и зарубежных писателей о роли спорта в жизни общества и каждого человека, об использовании достижений науки и техники для реализации скрытых физических возможностей человека, о вырождении спорта в эксплуататорском обществе.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Содержание:

Ванслова Е. Г. Спорт с научно-фантастических высот

Константин Ковалев. Чиканутый

Джордж Байрам. Чудо-лошадь(перевод с англ. Марина Ковалева)

Найджел Болчин. Она смошенничала(перевод с англ. М. Бирман)

Ант Скаландис. Последний спринтер

Вячеслав Куприянов. Соревнования толп

Тимоти Зан. Пешечный гамбит(перевод с англ. Виктор Вебер)

Леонид Панасенко. Побежденному — лавры

Герберт Франке. Зрелище(перевод с нем. Нина Литвинец)

Кир Булычев. Коварный план

Вид Печьяк. Дэн Шусс побеждает(перевод со словенск. Елена Сагалович)

Олдржих Соботка. Ариэль(перевод с чешск. Ирина Гусева)

Кейт Лаумер. Запечатанные инструкции(перевод с англ. Михаил Гилинский)

Василий Головачев. Волейбол-3000

Мак Рейнольдс. Гладиатор(перевод с англ. Михаил Гилинский)

Алексей Плудек. Отречение лорда Вилланина(перевод с чешск. Тамара Осадченко)

Валерий Перехватов. Теннисная баталия со счастливым концом

Уильям Гаррисон. Ролербол(перевод с англ. Нина Емельянникова)

Владимир Михановский. Шахимат

Ярослав Петр. Ахиллесовы мышцы(перевод с чешск. Тамара Осадченко)

Гюнтер Теске. Талантливый футболист(перевод с нем. Ирина Кивель)

А. и К. Штайнмюллер. Облака нежнее, чем дыханье(перевод с нем. Нина Литвинец)

Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин. Бег на один километр

Альберто Леманн. Онироспорт (перевод с итал. Лев Вершинин)

Маурисио Хосе Шварц. Война детей(перевод с испанск. Ростислав Рыбкин)

Эдуард Соркин. Спортивная злость

Джордж Алек Эффинджер. В чужом облике(перевод с англ. Нина Емельянникова)

Джеймс Типтри-младший. «…тебе мы, Терра, навсегда верны» (перевод с англ. Ростислав Рыбкин)

Энцо Стриано. ПБ 7-71  (перевод с итал. Лев Вершинин)

Роберт Хайнлайн. Угроза с Земли (перевод с англ. Наталья Изосимова)

Адам Холланек. Очко(перевод с польск. Михаил Пухов)

Евгений Филимонов. Ралли «Конская голова»

Составитель: Ростислав Леонидович Рыбкин

---

На скамейках было полно народу. Я повернулся и неспешным шагом пошел к дому. От меня в сторону Никитских ворот убегал какой-то сухопарый лысый мужчина, одетый, как и я, в тренировочный костюм и синие адидасовские кроссовки.

Назавтра я позвонил Пруднику на работу — мне не терпелось узнать, видел ли он что-либо подобное, где был в тот момент, когда топал на мои глазах по бульвару, но секретарша сказала, что шеф уехал в лекционное турне по провинциальным заокеанским университетам. Добрый месяц он будет морочить голову веснушчатым студентам из штата Индиана, как следует понимать пространство и время в свете нынешних концепций, которые ему, Слону, известны лучше, чем кому бы то ни было.

Вечером, надев спортивный костюм, я вновь отправился на Тверской. Хватит выдумывать себе синдромы. Пора разобраться, что к чему. Авось, и без Дока сумею.

Когда я добрался до места, которое назвал для себя точкой перегиба, меня вновь крутануло, но теперь я уже знал, чего можно ждать от пространства и времени в этой точке. Опять вместо МХАТа стояло недостроенное чудище, и это не удивило меня, потому что так и должно было быть, и бежал я не один, а в компании своих одноклассников, что тоже было в порядке вещей.

Я узнал их всех, разве что не смог припомнить все фамилии. Класс растянулся на полсотни метров, замыкал группу, конечно, Слон, потому что он был Слоном. Еще, по настроению, он был Жирный-Поезд-Пассажирный. Впереди, оторвавшись от группы, мчался, скупо работая руками, длинноногий жилистый Санька Карюхин. А рядом, по центральной аллее, вдоль скамеек бодро бежала Четэри с секундомером в одной руке и с жестяным рупором в другой. Физически она была подготовлена что надо, бежала наравне с нами и что-то кричала на бегу в свою жестяную дудку. Мне показалось, что она обращается ко мне: "Коленки подымай, подымай, говорю, коленочки, не спи на ходу!"

А я не спал. Я подымал коленочки выше некуда. Потому что очень хотел догнать Саньку Карюхина. Догнать, обойти и первым оказаться у Пушкина. Мне это было нужно — вот так. Позарез.

Обучение в те годы, как вы помните — или знаете понаслышке, — было раздельным. Девочки учились в соседней школе. Но бегали они по тому же Тверскому бульвару, правда, не километр, а меньше, потому что они девочки. И у них была форма, похожая на нашу, только майки не синие, а белые. А трусы тоже черные, но широкие, как паруса, вроде коротких шаровар, на резинках снизу. Ужасно смешные трусы: в них даже самые изящные девочки выглядели неуклюже, у худеньких ноги казались еще тоньше, чем были на самом деле.

Только одну девочку, одну-единственную, казалось мне, не могли испортить даже эти дурацкие трусы. Я знал, что она сейчас сидит с подругами на скамейке у финиша, но все ее подруги были для меня на одно лицо, так что добежать первым мне надо было только из-за нее. Кстати, я не знал даже, как ее зовут. Никогда с ней не разговаривал. Не подходил близко. Пока я не обгоню Саньку Карюхина, пока не добегу первым, знал я, у меня губы не шевельнутся, чтобы сказать ей "привет" или что-то в этом роде.

Такая была у меня внутренняя установка. Наверное, и у нее есть красивое название.

Эту девочку я увидел в первый раз зимой, когда Четэри привела нас на Тверской с лыжами. Я запомнил вишневый байковый костюм и вязаную вишневую же шапочку. Девочки всегда прибегали раньше нас — у них же дистанция короче — и сидели на лавочках у финиша, отдыхали. Я много раз давал себе слово подойти к ней, мне казалось, что и она этого ждет, но я не мог пересилить себя, пока этот тощий Санька Карюхин опять и опять приходил первым.

Но что сказать ей, когда я обгоню наконец Карюхина? Я не мог ничего придумать. Да и надо ли придумывать, если Саньку все равно не обогнать!

Как давно это было, однако!

Всякий раз, выкладываясь до последнего, я приходил к Пушкину вторым.

Четэри говорит, что я не бегун, а борец, потому что ноги у меня тяжеловаты. И еще, говорит она, мне не хватает злости.

Вот если бы эта девочка с Тверского пришла к нам в зал, когда мы тренируемся на матах! Я бы припечатал всех на лопатки, одного за другим, дожал бы и того десятиклассника, который здорово держится на "мосту". Но Саньку Карюхина с его ходулями никакой злостью не возьмешь. И я уходил с Тверского, не оборачиваясь, и спиной чувствовал, как кто-то провожает меня взглядом…

Почти каждый день я ходил теперь на бульвар бегать в прошлое. Повидаться с одноклассниками, украдкой посмотреть на девочку — у нее такой серьезный и чуть укоризненный вид, — и конечно же побыть самим собою, таким, каким я был до института, до женитьбы, до работы и всего прочего, что сделало меня таким, каков я сегодня.

А каков я сегодня? Не о полноте речь, тем более какая там полнота — так, склонность. Я знаю то, умею это, разбираюсь кое в чем, что-то игнорирую, может быть, напрасно, но в чем моя нынешняя суть? Зачем я хожу на работу на теннисный корт, для чего болтаю о разных пустяках с Прудником, почему решил отказаться от белого хлеба и начал бегать? Разве от двух — трех лишних килограммов что-то внутри у меня переменится?

С того дня, когда я снова увидел на бульваре ту девочку в смешных трусах и спина Саньки Карюхина опять замаячила передо мной, я бегал, наверное, ради того, чтобы получить ответ хотя бы на один из этих вопросов. Если не видно разгадки в сегодняшнем дне, может быть, она отыщется в прошлом.

Это прошлое крутилось, как видеолента. Все знакомые тех лет прошли передо мной, и я не видел только одного — самого себя. Действие разыгрывалось вовне, а внутри я был мужчиной за пятьдесят, и не было рядом зеркала, чтобы разглядеть себя четырнадцатилетнего. Да и надо ли?

Жена была уверена, что я слегка свихнулся на почве бега, однако относилась к моим занятиям доброжелательно, поскольку считала, что каждый человек в определенном возрасте обязан иметь какое-нибудь странное пристрастие. Она, например, собирала камни и каждый год показывала их на очередной выставке коллекционеров-любителей. Мне приходилось ездить на открытие, выслушивать скучные речи и делать вид, будто я разделяю всеобщее восхищение какими-то особыми халцедонами. Но я посещал эти выставки исправно, и моя жена, хотя и с усмешкой, тоже благословляла меня на забеги по Тверскому. К счастью, она ни разу не пришла посмотреть, как я справляюсь со своим километром.

Единственное недоразумение возникло после того, как я вернулся с бульвара не в своих кроссовках с тремя полосками, а в темно-синих тапочках из парусины на черной литой подошве. Я даже не припомню, когда видел в последний раз такие тапочки в магазинах, их, должно быть, давным-давно перестали делать. А в школе мы всегда бегали в таких, разве что иногда попадались не темно-синие, а коричневые, изредка с красной окантовкой. Не знаю, как это получилось, но после поворота в настоящее — мы брели тогда по аллее с юным Слоном и он доказывал мне, что Эйнштейн подходит к единой теории поля не с того конца, а я соглашался, хотя и не знал толком про Эйнштейна, потому что в те годы его в школе не проходили, — так вот, оказавшись в настоящем времени, я обнаружив что кроссовки по непонятной причине остались там, в прошлом, а я шагаю в темно-синих тапочках, которые, как ни странно, даже не жали. В них я и пришел домой, заготовив по дороге объяснение для жены, каким образом произошла такая перемена. Кажется, я сказал ей, что выручил одного провинциала и разукрасил это происшествие романтическим орнаментом, ввернув несколько слов о любви провинциала к уральским самоцветам, — и вопрос был исчерпан.

Гораздо труднее было найти объяснение тому, что происходило со мной почти ежедневно. В физике я не очень силен, но мне помогли здравый смысл и общая эрудиция, которую признает даже Док, — правда, в своеобразной форме. "Ты очень нахватан", — говорит он. Однако, когда ему надо узнать, как звали того парня, который первым построил самодельный радиотелескоп, он не лезет в энциклопедию, а звонит мне.

Я прокручивал в голове десятки вариантов и отбрасывал их один за другим, пока не наткнулся на элементарное объяснение. Удивительно, до чего оно оказалось простым. Смотрите. Мы живем в трехмерном мире и всю жизнь мечемся в пространстве меж трех осей. Есть еще четвертая, ось времени, вдоль которой метаться возбраняется, а можно лишь плавно и равномерно двигаться к неизбежному концу. Или, если брать человечество в целом, то к прекрасному будущему.

Возможно, вы слышали об искривлении трехмерного пространства. Тогда совсем нетрудно представить себе такой изгиб, при котором точка — пусть для ясности этой точкой буду я сам — сместится во времени, скользнет по его оси. Вперед или назад — это дела не меняет.

Непонятно? Тогда эксперимент на пальцах. Упростим все до предела, пусть будет не трехмерное, а двухмерное пространство, скажем лист бумаги. Нарисуем на нем две пересекающиеся линии, оси координат, и в любом месте поставим точку. Эта точка — я в двухмерном пространстве. Или вы, если так будет понятнее. А теперь приставим к началу координат спицу и проткнем ею бумажный лист насквозь. Острие спицы укажет то направление, в котором Движется время. Но попробуйте смять произвольным образом нанизанный на спицу бумажный лист, и вы увидите, что точка, которой вы себя обозначили, оказалась уже впереди прежнего положения, то есть в будущем. Или, с той же вероятностью, позади, в прошлом.