Пенни Самнер - Дерево ангелов

• Название: Дерево ангелов
• Автор: Пенни Самнер
• Издательство: Ред Фиш. ТИД Амфора
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-483-00156-7

Эпический роман о трех поколениях эмигрантов переносит нас из дореволюционной России в истерзанную войной Англию, а оттуда — в тропические леса Австралии.

* * *

Нарядный, словно ларец тончайшей работы, дом; сказочный сад, написанный на стене; ангел в листьях пальмы — вот лишь некоторые из чудес русской помещичьей усадьбы, где растет Нина Карсавина с чудаком отцом, красавицей матерью, старшей сестрой Катей и экономкой Дарьей, которая знакомит ее с русскими народными сказками и традициями.

Но когда мать умирает, а отец постепенно теряет рассудок от горя, Нина принимает нелегкое решение навсегда покинуть родину.

Накануне Первой мировой войны девушка попадает в Англию, где ей предстоит освоиться в совершенно новой для нее жизни.

Русская революция и две мировые войны разбросают Карсавиных по всему свету.

И лишь когда Нинина внучка, художница Джулия, принимается за поиск собственных корней, трагическая история семьи наконец складывается в единое целое…

---

У Кирилла пересохло во рту: что, если кто-нибудь из тетиных подруг тоже был у театра?

— Даже не знаю. Из-за болезни я чувствовал себя так странно, что толком не разобрался, что к чему. По-моему, я даже заговаривался.

Тетя пристально посмотрела на него, но больше ничего не сказала о концерте, и Кирилл поймал себя на том, что в который раз проклинает собственные слабости. Он знал, что унаследовал их от матери. Однажды он играл на пианино перед гостями, и один из них спросил у тети: «А вы тоже одаренная музыкантша, миссис Грегори?» Она какое-то время молчала, а потом медленно ответила: «Нет, этот дар перешел к Кириллу не по нашей линии родства».

Но пусть его мать была малодушной эгоисткой — зато отец был сильным и пожертвовал жизнью на войне. Кирилл очень надеялся, что когда-нибудь станет таким же сильным, как отец. Поэтому он будет работать в банке и вообще бросит заниматься музыкой. При мысли об этом на глаза ему навернулись слезы, но он твердо решил так поступить, пока лежал в постели все эти дни после концерта. Мечта об учебе в консерватории была наивной, детской фантазией. И потом, он на опыте убедился, к чему приводит потакание собственным желаниям. Тогда, у театра, у него помутился разум. В тот момент ему казалось, что это свобода, но на самом деле это было безумие. У него перед глазами вдруг возникла рыжеволосая скрипачка, она как будто с грустью наблюдала за ним, но Кирилл отогнал ее образ. Нет, он пожертвует музыкой, и это будет первым серьезным шагом на пути самодисциплины.

Это решение стоило ему адских мук, но в то же время принесло чувство огромного облегчения, показывая, что он способен перебороть собственную натуру. Тетя Анна рассказала ему о безумии матери лишь самую малость, но этого было более чем достаточно. В прошлом году они в школе проходили «Короля Лира», и строчка «Остерегись! Там — темное безумье» стала его суровым девизом.

А его увлечение ботаникой? Нет, от него отказываться совсем не обязательно. Школьные учителя всегда твердят, как полезно иметь хобби — некоторые из них собирают марки, другие строят модели кораблей из спичек, — так что он по-прежнему может интересоваться ботаникой. Тем самым он будет чтить память дяди Джереми.

Тут Кирилл снова вспомнил о змее и вдруг представил себе, как пытается спасти ее до прихода Фреда. На потолке в прачечной есть лаз, и если он выберется через него на чердак… Змея, раздувшаяся от проглоченного опоссума, будет спать, обвившись вокруг основания одного из стропил. Вялую и медлительную, поймать ее будет нетрудно. Естественно, она испугается и, может быть, даже попытается его укусить, но если он не будет шуметь и мешкать, то успеет схватить ее. Кирилл так и видел, как тихо, осторожно подбирается в темноте к спящей змее, а потом с быстротой молнии хватает ее одной рукой за шею, а другой с трудом разгибает тугие кольца ее тела, несколько раз обвившегося вокруг бревна. Затем он кидает змею в мешок, который прихватил с собой. В саду он выпустит ее из мешка, и она, поняв, что он не собирался причинять ей вреда, уползет прочь, преисполненная благодарности.

Но даже в то время как Кирилл рисовал себе все это, он уже знал, что из его затеи ничего не выйдет. Тайком на чердак ему не забраться — тетя обязательно узнает, да и вообще провернуть все это отнюдь не так легко. Нет, сурово сказал себе Кирилл, это глупость, более того, это слабость — жалеть какую-то змею. Фред поймает ее и отрубит ей голову лопатой. Потому что именно так положено поступать со змеями, даже с такими, которые нестрашны для человека. «Если бы каждую змею, которая попадется на глаза, убивали, — говорил Фред, — на свете больше не осталось бы змей и жить стало бы намного приятнее, верно я говорю?»

Фред прав. Впредь Кирилл будет стараться быть таким же, как Фред, сильным и лишенным сентиментальности. Труд и самодисциплина станут его жизненными девизами, и тогда можно будет не бояться, что он уронит себя или подведет других.

Часть третья 1990

Страннолюбия не забывайте; ибо чрез него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам.

Новый Завет, К евреям, 13:2

Глава двадцать шестая

Брисбен, апрель 1990

Психиатрическая лечебница Маунтвью находилась в сорока пяти минутах езды от центра города. Рассказывая кому-нибудь о том времени, когда она там лечилась, Джулия Трулав обращала все в шутку. «Когда я была подростком, у меня съехала крыша, — смеялась она над бокалом вина. — Я была совсем с приветом». Если же ее спрашивали, зачем она до сих пор туда наведывается, Джулия не задумываясь отвечала: «Я езжу туда подумать».

Изначально в Маунтвью располагался мужской монастырь, и англиканские монахи, прибывшие сюда из Англии столетие назад, сделали его территорию идеальным местом для размышления. На постройку монастыря у них ушло два года, а потом они принялись за разбивку английского сада с цветниками, который был точно нежная, благоуханная молитва ласковому, добродушному Господу посреди суровой местной природы.

Сегодня утром, сжимая руль, Джулия вспомнила, как впервые ехала в Маунтвью. Это было двадцать лет назад, ей тогда было пятнадцать. Что бы она теперь ни говорила о своей подростковой невменяемости, тогда ей было не до смеха. Она понуро сидела на заднем сиденье — изрезанные руки замотаны бинтами, а впереди ее мать, Хейзел, не в силах сдержаться, нервно барабанила пальцами по приборной доске. «Не гони, Кирилл! — умоляла она. — Здесь такие опасные повороты!» Отец хранил злое молчание, вписывая их «хоулден» в крутые изгибы дороги.

Когда они приехали в Маунтвью, родители ушли поговорить с врачами, а Джулия выскользнула в сад. Тогда все и началось; постепенно она научилась слушать гуденье пчелиных ульев, радоваться, проводя пальцами по зернистым стенам из песчаника. В то, первое посещение ее приняли в лечебницу на три недели, а затем последовали два года регулярных, каждые две недели, встреч с доктором Дороти Дженкинс, старшим психиатром. До или после этих встреч Джулия обычно проводила немного времени в саду; летом она скрывалась в тени с альбомом для зарисовок, а зимой загорала, привалившись к валунам, в компании с «плащеносными» ящерицами, греющимися на солнышке. Кривя губы, она шептала сама себе все ругательства и неприличные слова, какие только знала. «Дерьмо собачье!.. Херня!..»

Монастырю было двенадцать лет, когда произошла какая-то заваруха в английском руководстве их ордена, и братьев-англичан отозвали обратно в Сомерсет. После ухода монахов один богатый скотовод по имени Кларенс Прайд выкупил у церкви собственность бывшего монастыря для своей жены Джанет, которая занялась расширением сада, и под ее руководством были разбиты обширные розарии, саженцы для которых доставили из самого Королевского ботанического сада в Сиднее. Когда Джанет умерла, Маунтвью превратился в отель, а затем, в начале пятидесятых, в штаб-квартиру клуба мотогонщиков. В конце концов здесь разместилась психиатрическая лечебница — клиника Маунтвью.

Джулия знала все это потому, что в прошлом году местное историческое общество издало брошюру о Маунтвью и попросило у нее разрешения использовать в оформлении обложки одну из ее ранних гравюр под названием «Женщина в саду». Этой женщиной, сидящей на скамейке и печально глядящей через лужайку, была ее мать.

Свернув с шоссе направо, Джулия повела свою маленькую «хонду-сивик» по привычному маршруту в гору и нашарила темные очки — меж высоких деревьев прорезалось солнце. Джулия не планировала ехать сегодня в Маунтвью, вместо этого она собиралась разузнать, нельзя ли сдать кому-нибудь ее дом — было бы безумием оставить его пустым на целый год. Но потом принесли почту, да и разговаривать с риэлтером не хотелось, и она позвонила в Маунтвью и спросила, ожидается ли сегодня доктор Дженкинс. Дороти недавно вышла на пенсию, но все еще проводила большую часть времени в клинике. По телефону сообщили, что доктор Дженкинс сегодня непременно будет. Джулия бросила, не просмотрев, остальную почту и запрыгнула в машину.

— Черт!

Глупо, что этот паспорт, пришедший с сегодняшней почтой, так вывел ее из равновесия. Как только она вскрыла конверт, то утро вернулось, и все чувства, которые она испытала тогда, двенадцатилетней девочкой, вновь нахлынули на нее.

Это было в первый день летних каникул. Годами они проводили каникулы в одном и том же месте, к северу от Брисбена, в одном из сбившихся в кучку ярко окрашенных дачных домиков. Мама укладывала провизию и одежду, папа загружал портативные холодильники и рыболовные снасти в багажник микроавтобуса, и они отправлялись в путь. Джулию в машине укачивало, а Пол, сидя рядом с ней на заднем сиденье, всю дорогу играл с ней в слова, чтобы развлечь ее. Он был на семь лет старше ее, поэтому они не грызлись друг с другом, как другие братья и сестры.