Владимир Качан - Опять ягодка (сборник)

• Название: Опять ягодка (сборник)
• Автор: Владимир Качан
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-74846-4

В новую книгу В. Качана вошли произведения, главная тема которых – гимн любви, исцеляющей душу, меняющей человека и его судьбу.

«Опять ягодка» – повесть о женщине, возраст которой с давних пор был предметом добрых подшучиваний: «сорок лет – бабий цвет», «сорок пять – баба ягодка опять». Двадцатилетние таких просто не замечают. Тридцатилетние думают о них со страхом. Но всем рано или поздно исполняется сорок. И можно сколь угодно часто цитировать «в сорок лет жизнь только начинается», а вот найти свое счастье в этом возрасте не так просто. Но героине повести В. Качана судьба дает такой шанс.

---

– Так знаешь, какая? Сказать?

Я кивнул. И она произнесла, как заклинание:

– Мир во всем мире.

Я поперхнулся глотком кофе. Смеяться было нельзя. Да и зачем? Радоваться надо, что на свете сохранились такие чистые и наивные люди. Без налипшего на них слоя бесстыдства и неверия, сопровождающего нас во всей нашей сегодняшней жизни. Будто явилась Катя на миг из середины прошлого века, из пионерских лагерей, из выцветших фотографий наших родителей и их родителей, «девушек с веслом», открыток «Привет из Сочи», из любви и веры в скорую победу коммунизма. Вместе со скучным словом «порядочность» и почти позорным нынче словом «сентиментальность». И остро почувствовал я в эту минуту, что когда совсем исчезнут такие, как Катя, вот именно тогда и должна наступить окончательная фаза апокалипсиса.

Сначала был короткий позыв хохотнуть. Но сразу вслед за этим – неожиданный спазм в горле и… потребность спрятать глаза.

– Ты что, что ты? – забеспокоилась Катя. – Ты чего, плачешь?

Я улыбнулся через силу, встал и обнял Катину голову, спрятав лицо в ее волосах. И какого черта стыдиться сентиментальности, если она не что иное, как драгоценнейшая на сегодня способность быть растроганным! Редчайшая – и потому дорогая.

Вот так прошли три года. Катя через какое-то время почувствовала, что она, конечно же, нужна мне, но все-таки не так, как хотелось бы молодой и привлекательной женщине, которая вправе рассчитывать на бо́льшее, на другое внимание и другую привязанность своего мужчины. Да и «свой» ли он, этот самый мужчина? Нет, видит Бог, я не хотел никакого расставания с нею, но когда все катится, словно по инерции, по заведенному распорядку, ситуация становится опасной, готовой к взрыву. Скучная обыденность наших встреч по всему давила на Катю, лишала свободного дыхания настоящей любви. Встречались утром или днем, когда у сына были занятия; изредка ходили в кафе, реже – в кино, и тоже днем, так как мне вечером непременно нужно было возвращаться домой. А ей предстояло оставаться одной…

В общем, наши слишком простые отношения, уже давно без тени романтики, мне были вполне удобны и приятны, а вот романтичную Катю они не устраивали. Как бы ни было хорошо, любовь к нам не заходила, прошла мимо. Я ее не любил, и она это знала. Катина цельная и вместе с тем наивная натура, ее старомодная порядочность не могли допустить долгого и нудного внебрачного сотрудничества. И она решила порвать. То лето стало летом нашего финала. Наивность Кати проявилась и в момент прощания. Она постаралась сделать его драматичным. А я, который и сам не знал, как закончить поделикатнее, должен был ей подло подыграть.

Она позвонила и голосом, сулившим неприятности, запинаясь и мучаясь, сказала, что нам надо серьезно поговорить. Когда кто-нибудь сообщает, что надо серьезно поговорить, у меня за пазухой возникает и растет тоска.

– Можешь ко мне прийти в 19 часов?

Она так и спросила – не вечером, не в семь, а именно в 19, что придавало вопросу какой-то дурацкий официальный тон, совершенно не принятый между нами. Я встревожился еще больше, но быстро догадался, о чем может пойти речь.

– Я купила вина, – продолжала Катя. – И испекла яблочный пирог.

«Торжественно, – подумал я. – В таких случаях сообщают либо о беременности, либо о разрыве». Я склонялся ко второму варианту, ибо такой серьезный человек, как Катя, никогда не опустилась бы до дешевого ультиматума – мол, либо твой развод, либо ребенка не будет. Но мне хотелось как-то облегчить ей предстоящее объяснение, скрасить его юмором, сделать расставание легким. Поэтому, попытавшись спародировать официоз, я ответил в том же ключе, придавая голосу чиновничью твердость:

– Я всенепременно буду у вас в 19 ноль-ноль, чтобы отведать вашего пирога. В парадной одежде.

Я хотел облегчить и упростить, а она не хотела категорически; она хотела, чтобы день этот стал знаменательным, важным, поэтому тут же пресекла мою вялую попытку пошутить:

– Миша, не надо хохмить, прошу тебя. Это очень и очень серьезно.

У меня снова тоскливо заныло в груди. Я ответил:

– Хорошо, договорились, – и отключил трубку.

Ровно в семь я стоял перед Катиной квартирой с букетом из четырех роз и одной розой отдельно. Она открыла дверь и удивилась, поглядев на цветы, но я пояснил, что одна роза – для нее, а четыре – на могилу нашей любви. Катя молча взяла цветы, присоединила один цветок к остальным, но когда я объяснял, почему четыре розы, мне показалось, что она меня сейчас ударит. Я вошел в комнату и увидел, что стол сервирован нижеследующим образом: посередине – бутылка французского вина «Божоле», два хрустальных бокала, две свечи перед каждой тарелкой (они были уже зажжены, и их пламя прощально покачивалось в такт моим шагам); рядом с бутылкой красовался пышный яблочный пирог. Катя часто его пекла для меня, зная, что это любимое мое блюдо. А получался он у Кати лучше всех яблочных пирогов, когда-либо мною испробованных. Все это, надо полагать, способно было подчеркнуть важность момента. Мы сели, я разлил вино.

– За что пьем? – спросил я с обреченной полуулыбкой, которая мне всегда отлично удавалась при расставаниях с женщинами.

– За разлуку, – как и следовало ожидать, ответила Катя.

Я пожал плечами. Мы выпили.

– Почему за разлуку? – спросил я.

– Потому что она заставляет острее чувствовать. А еще облагораживает отношения, – ответила Катя и, покрутив бокал в руке, посмотрела прямо и огласила приговор: – Мы расстаемся, Миша… Я решила тебя бросить.

Я чуть не рассмеялся, но быстро взял себя в руки и опустил глаза, якобы переживая свалившееся на меня горе.

Наивные и гордые девочки! Наивные и обидчивые мальчики! Сколько же их, всех тех, для которых крайне важно, кто первее бросит. Кто кого бросит первым! Вот и Катя, с ее одиночеством, нелепыми попытками выйти замуж, всем тем, что обостряло ее и без того болезненное самолюбие, просто не перенесла бы, наверное, если бы я первым объявил, что бросаю ее. Ее гордость понесла бы тяжелые, необратимые потери, что привело бы к скверному результату – совсем заниженной самооценке. Поэтому мне следовало казаться подавленным и расстроенным.

Пирог, впрочем, я решил доесть, хотя правильная драматургия происходящего диктовала совсем другое поведение: мне следовало сразу же после Катиного вердикта встать и, если и не с глухими рыданиями, то, во всяком случае, потускневшим голосом сказать что-то вроде: «Извини, я пойду. Мне сейчас надо побыть одному». Но тогда она, возможно, пожалела бы меня и, не дай Бог, взяла бы свои слова обратно. А вот молча допить вино и доесть пирог, чтобы она видела, как в самый что ни на есть высший момент любовной драмы человек жрет и пьет, как топчет все прожитое слоновьими своими толстокожими ногами; как лирику, поэзию чувств растворяет в своем желудочном соке, – это очень правильный ход, который только укрепит Катю в принятом решении и убедит в том, что мужчины, даже самые лучшие и умные, – все равно животные.

Итак, я доел и молча направился к выходу. В тот раз я даже тапки не надел. В дверях меня догнал всё тот же вскрик подстреленного зайчика, с которого у нас всё и началось. И это было символично.

– Но мы же останемся друзьями, Миша, разве нет?!

Я обернулся и, мягко улыбнувшись, ответил:

– Ну конечно, Катя. Живи спокойно. Мы даже можем изредка встречаться. Но… – я повел подбородком в сторону дивана, – без этого. То есть все то же самое минус секс. Хотя жаль.

Тут я позволил себе маленькую долю переживания, но в меру.

– Жаль… Ведь все было прекрасно, так ведь?

Катя кивнула, и по ее щекам обильно потекли слезы. «Самое время уйти», – подумал я и захлопнул за собой дверь…

Дружбы, во всяком случае, тесной дружбы у нас не получилось. Мы встречались все реже, главным образом в кафе, и рассказывали друг другу, какие перемены в жизни у нас произошли. Однажды я проснулся с чувством, что мне чего-то не хватает, чего-то очень привычного. «А-а-а-а, – догадался я через минуту, – она во дворе больше не кричит «гули-гули!» Наверное, это как-то было связано с тем, что последние недели три она мне не звонила, пропала куда-то. Может быть, кого-то себе нашла. Сообщила бы. А я бы порадовался за нее.

Прошел еще месяц, и Катя объявилась. Веселым таким голосом она поинтересовалась, могу ли я сегодня с ней встретиться. Мы встретились в «нашем» кафе, и она поведала мне интересную и поучительную историю, которая с ней два месяца назад произошла.

Ехала она на велосипеде по парку (Катя каждый вечер совершала такую велосипедную прогулку, если погода позволяла), нашла там какой-то декоративный мостик, прислонила к перилам велосипед и просто стояла, смотрела на скромную московскую природу.

– Вы одна? – раздался сзади голос с еле заметным кавказским акцентом.

– Одна, – неожиданно для самой себя вдруг ответила Катя, даже не обернувшись.

Человек, стоявший у нее за спиной, будто читал ее мысли и знал про нее все, как экстрасенс или ясновидящий.