Людмила Шапошникова - Тайна племени Голубых гор

• Название: Тайна племени Голубых гор
• Автор: Людмила Шапошникова
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Я ехала в автобусе по Майсурской дороге. На одной из остановок в машину влез Наждоць, брат Пеликена. Он втащил за собой большой бидон с молоком.

— Алтышша, амма? (Как поживаешь?) — приветствовал он меня.

— Хорошо, — ответила я по-тамильски. — Ты куда собрался?

Наждоць объяснил, что едет в чайную лавку, которая стоит на перекрестке, в двух милях отсюда. Он продаст в лавке молоко и купит рис в Утакаманде.

Минут через двадцать автобус остановился у чайной лавки. Наждоць спрыгнул и зашагал с бидоном к лавочнику. Лавочник, молодой парень с прицеливающимся взглядом, поманил Наждоця пальцем. Что произошло в лавке, я не видела. Через несколько мгновений оттуда появился Наждоць с пустым бидоном и растерянно остановился у автобуса.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я.

— Он не дал мне денег. Сказал: «Будешь возвращаться из Ути, возьмешь».

Но и на обратном пути Наждоць ничего не получил. Когда он возмутился, лавочник пригрозил ему, что вообще не будет покупать у него молоко.

— Разве это справедливо? — жаловался Наждоць. — Я приношу ему молоко каждый день, а он мне платит раз в три дня.

В последнее время у тода появились другие возможности сбывать молоко. С 1946 года в Утакаманде существует Кооперативное общество по снабжению молоком. С 1960 года в него стали привлекать тода. Для того чтобы стать членом общества, надо заплатить 25 рупий. Не у каждого тода есть такая сумма. Поэтому в обществе всего тридцать девять тода. Члены кооперации имеют ряд преимуществ. Они свободны от произвола рыночных торговцев и лавочников. Общество предоставляет своим членам кредит. Но все дело в том, что цена, которую платят в кооперативе за литр молока, ниже рыночной. Это заставляет многих тода, даже членов этой организации, сбывать часть молока на рынке. В обществе дают 8 анн за литр, а на рынке можно получить рупию, а иногда и больше. Каждый день тода сдают в общество около 475 литров молока. Его отправляют в Мадрас. Каждую неделю по вторникам у приземистого здания кооператива пестрят путукхули. В этот день тода получают деньги за проданное молоко. Расчет ведется строгий. Все записано. Каждый член имеет свой счет. В небольшой конторке рядом с цементированным прохладным залом, где хранится молоко, сидит молодой парень — клерк. Он раскрывает передо мной счетную книгу и старательно водит пальцем по строчкам.

— Тода, тода… — шепчет он про себя. — Вот посмотрите, они приносят нам молоко ежедневно, но каждый раз разное количество. Некоторые сдают два литра, а некоторые — тридцать. Часть молока они все-таки продают на рынке. Больше всего мы получаем от них в дождливый сезон. Наша машина курсирует по шоссе и забирает молоко. Самим тода проехать в это время в город на рынок очень трудно.

Потом выясняется, что и машина общества не может охватить много мандов. Она ездит по Майсурской дороге, а там к шоссе подходят только десять мандов.

За приоткрытой дверью конторки мелькнули путукхули и скрылись. И наконец сквозь узкий дверной проем протискиваются сразу две фигуры: Мутикен и Нельдоди. Они чинно садятся на деревянную скамью напротив нас. Светлые глаза Нельдоди полны любопытства, от нетерпения он теребит бороду, но спросить ни меня, ни клерка ни о чем не решается. Мужчина тода должен быть выдержанным.

Я прихожу ему на помощь:

— Как дела, Нельдоди?

Теперь он может вступить в разговор.

— Хорошо, — быстро отвечает он. — А ты что здесь делаешь? Хочешь купить молоко? Да?

— Нет. Просто интересуюсь, как идут дела тода в кооперативе.

Нельдоди хмыкает в бороду и смотрит на Мутикена.

— Спросите у них, — вмешивается клерк, — почему они не продают все молоко в кооператив.

Почему не продают? Мутикен и Нельдоди начинают объяснять.

Все тода кому-нибудь должны, а кредиторы часто требуют уплату долга молоком. Они перепродают это молоко. Если тода не принесут им молока, они будут требовать деньги. Из сетей кредитора не вырвешься, это не каждому под силу. Лавочники не хотят, чтобы тода вступали в кооператив.

— Разве общество не может помочь тода освободиться от задолженности? — спрашиваю я клерка.

На его лице появляется выражение неподдельного ужаса. Он хватается за голову, потом воздевает руки.

— Разве можно разобраться в их долгах? Нам нужно будет судиться с каждым лавочником и ростовщиком. Бог мой, откуда у нас силы для этого?

Нельдоди кивает головой. Откуда, действительно, взять эти силы?

— Удойность буйволов очень низкая, — сокрушается клерк. — Каждая буйволица дает один-два литра в день. Если подкармливать буйволиц, они дадут больше.

— Подкармливать? — переспрашивает Мутикен. — Чем? У нас отняли пастбища. А за корм на рынке надо платить. Чем?

В самом деле, в обществе тода в среднем выручает пять рупий в день. На эти рупии надо накормить семью, а не буйволов.

В кооперативе тода иногда получают кредит, но он еще незначителен. За 1963 год только двадцати тода был дан заем по двести рупий. Но двести рупий на семью в год — очень немного. На них тоже не купишь корма. Кроме того, заем предоставляется под довольно высокий процент — семь в год. Снова клерк старательно водит пальцем по строчкам конторской книги. Нельдоди и Мутикен завороженно смотрят на эту толстую и непонятную книгу. Время от времени они покачивают головами. И трудно понять — в знак одобрения или осуждения.

Общество по снабжению молоком — не единственный кооператив, в котором участвуют тода. Все, кто видел путукхули тода, поражаются искусной вышивкой, заполняющей пространство между черными и красными продольными полосами. Творцы этой вышивки — женщины племени. Если вы придете в любой манд, то всегда увидите вышивающих женщин. Они сидят неподалеку от хижин на солнечных пригорках и аккуратно кладут стежок за стежком. На ткани рождается сложный орнамент, выполненный красными, черными и синими нитками. Это традиционные цвета тода. Я видела много путукхули, но не помню, чтобы хоть на одном из них повторился орнамент. Каждая вышивальщица — подлинный художник. И сочетание цветов, и линия чудесного узора каждый раз по-новому рождаются в голове мастерицы. Она творит орнамент сама, не имея перед глазами никаких заранее установленных образцов. Так работали создатели древних ковров.

Несколько лет тому назад в Утакаманде был создан кооператив вышивальщиц. Здание кооператива помещается на одной из центральных улиц. Тут же находится и центр по продаже вышитых изделий. На прилавках и столиках разложены занавески, полотенца, салфетки и путукхули. Кооператив снабжает вышивальщиц материалом, нитками и иногда предоставляет кредит. «Но вот беда, — жалуются работники центра, — женщины тода очень неохотно берут заказы».

— Как? — удивляюсь я. — Ведь они так любят вышивать!

— Видите ли, — объясняет мне дородная заведующая, — то, что они делают, не удовлетворяет наших покупателей. Мы хотим, чтобы они вышивали по узорам, которые мы им даем, а они не желают. Вы даже представить не можете, как упрямы эти женщины. Поэтому они у нас ничего не зарабатывают.

— Покажите, пожалуйста, узоры, которые вы им предлагаете, — прошу я.

— С удовольствием, — оживляется заведующая. — Вы-то поймете разницу между вот этим, — она бросает пренебрежительный взгляд на путукхули с традиционной вышивкой, — и тем, что я нам покажу. Утакаманд — город европейский, у нас развитые вкусы, — с гордостью добавляет она.

Разницу, действительно, я сразу увидела. Альбомы, разложенные передо мной, заполнены аляповатыми, безвкусными цветами, бабочками, кошками и тому подобным. Рыночная продукция Европы. У плантаторов Утакаманда «своеобразный» вкус. Помимо воли я резко отталкиваю альбом.

— Вам не нравится?

— Видите ли, — осторожно начинаю я, боясь оскорбить «развитой» вкус утакамандцев, — у тода ведь своя традиция. Это подлинное творчество… Они, по всей видимости, не могут и не хотят подражать другим. Каждая из ваших вышивальщиц — самобытный художник.

— При чем тут традиция и творчество? — женщина в сари обиженно поджимает губы. — Они просто ленивы. Да, да, — упрямо и жестко повторяет она, — ленивы и не понимают, что мы хотим сделать им добро и вытащить их из нищеты.

И тут я вспоминаю Ликипуф. Когда я пришла в ее манд, она сидела с вышиваньем около хижины. Я окликнула ее. Ликипуф подняла голову и улыбнулась мягко и задумчиво.

— Вот, амма, — сказала она, расправляя на коленях кусок ткани, — это сделала я. Нравится?

— Очень.

Геометрический орнамент переливался на солнце яркими красками. Замысловатый его узор полз между красной и черной полосами ткани.

— Долго ты вышиваешь это?

— Уже третий месяц. Когда есть настроение, я вышиваю, а когда нет — тогда вышивать нельзя. Все испортишь и узор не получится.