Аркадий Адамов - Личный досмотр. Черная моль

• Название: Личный досмотр. Черная моль
• Автор: Аркадий Адамов
• Жанр: Детектив
• Год: 1992

Книгу составили широко известные в 60-е годы детективные произведения: повесть "Личный досмотр" и роман "Черная моль", рассказывающие о борьбе советской милиции с преступностью в нашей стране.

Содержание:

Личный досмотр

Черная моль

---

Кажется, все рассчитано. Плышевский убежден, что при первой встрече Коршунов не арестует Доброхотова, ни в коем случае не арестует, он человек смелый и, кажется… горячий, он захочет узнать все, и Доброхотов ему на это намекнет. Коршунов непременно клюнет. О, Доброхотов — мастер разыгрывать спектакли, тем более, если обещан такой гонорар и уже вручен аванс! Да, он, Плышевский, на этот раз превзошел самого себя в щедрости. Ну, а если Доброхотов и будет задержан — в ресторане или потом, на даче, — Плышевский уверен: он никого не выдаст.

И все-таки план рискованный, очень рискованный. Здесь придется балансировать буквально на острие ножа. Но другого выхода нет. С Коршуновым надо кончать во что бы то ни стало. А для этого Плышевскому нужен сейчас Козин, до зарезу нужен, немедленно. Но как подступиться к Гале с этим разговором?

Плышевский долго еще расхаживал по кабинету. Он то и дело останавливался у двери, прислушивался. Тишина. Дочери даже не слышно. «Уткнулась в свои проклятые конспекты, зубрит! — раздраженно подумал Плышевский. — И сама, конечно, не зайдет, не заговорит».

Он вышел из кабинета, прошел в кухню и заварил себе кофе. На обратном пути Плышевский приоткрыл дверь столовой и сухо сказал:

— Галя, зайди, пожалуйста, ко мне на два слова.

Он прошел в кабинет, поставил кофе и нарезал тонкими ломтиками лимон.

Дверь приоткрылась, вошла Галя и остановилась у порога. Тоненькая, в темном платье, бронзовые волосы рассыпались по плечам, лицо усталое, строгое, под глазами легли тени.

— В чем дело?

Плышевский опустился в кресло и, сцепив пальцы, внимательно посмотрел на дочь, потом с расстановкой произнес:

— Позвони сейчас своему хахалю. Чтоб вечером пришел… кофе пить.

— Не подумаю даже. Он больше сюда не придет.

— Придет. Даже прибежит! Учти: он попал в очень тяжелое положение, и ему грозят крупные неприятности.

— Пусть он скажет за это спасибо тебе. Это ты виноват, ты!

Щеки девушки порозовели, большие темные глаза смотрели на отца с вызовом.

Плышевский усмехнулся.

— Он не стоит такой горячей защиты. Виноват не я, а он сам, его дрянной, мелкий характер. Удивляюсь, как ты этого не разглядела.

— Зато я разглядела твой характер, до конца разглядела!

— Галя, — строго сказал Плышевский, — ты слишком много себе позволяешь.

— Ты сам начал этот разговор. А я не привыкла скрывать свои мысли, как ты.

— Ты хочешь окончательно со мной поссориться? — тихо спросил Плышевский.

Галя опустила глаза и так же тихо ответила:

— Мы с тобой разные люди, папа. Совсем разные. Я не хочу жить так… я не умею так жить.

Плышевский снисходительно улыбнулся:

— Ладно. О жизни мы поговорим в другой раз…

— Нет, нет. Больше я не буду говорить об этом.

— Я повторяю: ладно! — холодно произнес Плышевский. — А сейчас ты позвонишь своему Михаилу. Имей в виду, на этот раз я поступаю в его же интересах.

Галя пристально посмотрела на отца.

— Я тебе не верю. Ты всегда поступаешь только в собственных интересах.

— Не веришь? Тогда я расскажу, в чем дело, хотя этого бы не стоило делать, опять же в интересах твоего Михаила. Но нам необходимо повидаться сегодня же вечером, и поэтому я хочу, чтобы ты мне поверила.

Плышевский говорил все тем же бесстрастным, очень спокойным тоном, и казалось, слова дочери нисколько не поколебали его душевное равновесие: он превосходно умел владеть собой.

— Видишь ли, Михаил Ильич, к сожалению, отличается изрядной болтливостью, кроме того, он очень любит прихвастнуть и порисоваться. Об этом я ему и напомнил прошлый раз, а он изволил обидеться. Но боюсь, что все это скоро станет известно его начальству, и тогда… Ты же понимаешь, он работает в учреждении особого рода.

Плышевский с удовлетворением отметил, что при последних его словах в глазах дочери мелькнул испуг. Она слушала внимательно, боясь пропустить хоть слово, и это тоже было хорошим признаком.

— Так вот, — продолжал Плышевский, — сейчас у меня появилась возможность оказать ему важную услугу. Я случайно кое-что узнал о человеке, которым МУР очень интересуется. Если эти сведения доставит туда Михаил Ильич, то его положение сильно укрепится. Это все, что я могу тебе сообщить. А теперь решай сама, будешь ты ему звонить или нет.

Галя приложила ладони к пылающим щекам и жалобно посмотрела на отца.

— Но ведь ты опять меня обманешь! Ты, наверно, задумал совсем-совсем другое, а вовсе не помочь Мише! — И еле слышно прошептала: — Боже мой, неужели ты и сейчас меня обманешь?

— К сожалению, — развел руками Плышевский, — я больше ничего не могу тебе сказать. Ровным счетом ничего. Решай сама.

Галя повернулась и стремительно выбежала из кабинета. Спустя минуту Плышевский поднялся и, крадучись, вышел в коридор. Подойдя к двери столовой, он прислушался. Да, так и есть. Галя звонила по телефону.

…Саша Лобанов снял трубку как раз в тот момент, когда он обдумывал головоломную задачу: как использовать Козина на очередном задании. И дело было не только в том, что Михаил после истории с неумелым допросом Привалова получил выговор и был отстранен от самостоятельной работы… Нет, дело было глубже. Саша внутренне все больше терял почему-то доверие к этому парню. Взять хотя бы непонятную историю с какой-то Галей. Ну, а последние две недели Козин вел себя очень странно. Ходит какой-то подавленный, растерянный. Он и внешне сильно изменился: побледнел, осунулся, рубашка не отутюжена, как обычно, галстук плохо завязан. Непонятно, что творится с парнем. И как же все-таки с ним поступить?

Вот в этот момент мысли Лобанова и прервал телефонный звонок. Приятный, чуть взволнованный девичий голос попросил:

— Позовите, пожалуйста, товарища Козина.

— Михаила? — переспросил Саша, пытаясь собраться с мыслями. — Он, знаете, вышел на минуту, — и уже в обычной своей шутливой манере добавил. — Но я ему обязательно передам, что вы звонили.

— Вы же не знаете, кто говорит, — невольно улыбнулась Галя.

— Совершенно верно, — с готовностью откликнулся Саша. — К сожалению, не знаю. Но ведь это не секрет? Меня, например, зовут Саша Лобанов.

— А меня Галя.

— Галя? — насторожился Саша. — Простите, а ваша фамилия не Скворцова? — Он назвал первую пришедшую ему в голову фамилию.

— Нет, что вы! Моя фамилия Плышевская. Так вы передадите Мише, что я звонила?

— Да, да, конечно.

Саша повесил трубку. «Ну и ну! Неужели эта Галя — дочь самого Плышевского? Может быть, поэтому Михаил и старался скрыть свое знакомство».

Саша еще не успел по-настоящему даже разобраться в своем ошеломляющем открытии, когда в комнату вошел Козин. Саша призвал на помощь всю свою выдержку и самым безразличным тоном сказал:

— Тебе звонила какая-то Галя. Просила позвонить.

Козин испуганно поднял голову:

— Звонила?

— Да.

— Хорошо. Спасибо…

Он принялся нетерпеливо искать что-то у себя в столе, выдвигая один ящик за другим и перебирая бумаги. Но Сашу трудно было провести: Козин просто ждал, когда он выйдет из комнаты.

Как только за Лобановым закрылась дверь, Михаил сорвал трубку телефона и набрал номер.

— Галя, ты? Это я, Михаил. Так… так… — По мере того, как он слушал, лицо его все больше хмурилось, и наконец он с ожесточением произнес: — Хорошо же. Я приеду. Обязательно приеду.

Кажется, никого еще в своей жизни Михаил Козин не ненавидел так, как Плышевского. При воспоминании о своем последнем разговоре с ним он бледнел от унижения и ярости. Как нагло, как бесстыдно вел себя тогда Плышевский и каким жалким выглядел при этом он сам, Михаил!.. Да, Плышевского он ненавидел, но винил во всем только себя, себя одного. И еще у него сжималось сердце при мысли о Гале…

С того страшного вечера он не находил себе покоя. Что он наделал! Как мог он хоть на секунду поверить в порядочность этого человека, как мог так распустить себя, столько наболтать? Минутами Михаил ненавидел себя не меньше, чем Плышевского. Да, конечно, он жалкий болтун, дурак, нет, даже хуже, — он действительно преступник! Но что же делать? Как ему жить теперь? И Михаилу порой казалось, что жить ему теперь незачем. Надо пустить себе пулю в лоб — и конец. А может быть, пойти и все рассказать? Разоблачить Плышевского? Но, в самом деле, что он о нем знает? Ничего, ровным счетом ничего. Но рассказать все-таки надо. Одно из двух: или пулю в лоб, или все рассказать и принять заслуженное наказание, вполне заслуженное.

Сколько раз за эти дни Михаил подходил к кабинету Зотова, но в последний момент мужество покидало его!

По ночам он рисовал в своем воображении этот разговор. Он рассказывал полковнику о своем преступлении, и настоящие, а не воображаемые слезы текли у него по щекам, голова горела, начинался озноб, а он все говорил и говорил в подушку честные, беспощадные слова о самом себе, о своей жизни.