Джеймс Делингпоул - Едва замаскированная автобиография

• Название: Едва замаскированная автобиография
• Автор: Джеймс Делингпоул
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00531-8

Вы молоды, амбициозны, наивны и циничны одновременно. Вы любите женщин, но теорию с практикой пока не соединили. Вы только что поступили в Оксфорд, а на дворе — 1984 год. И открытия, которые вас ждут, вполне могут быть открытиями как восхитительными, так и… э-э… не очень.

Но попробовать стоит.

---

— Взгляды? Актерские способности? Обаяние? Остроумие?

— Ну да… — Долгий глоток, глубокая затяжка, краска стыда.

— Не обращай на него внимания, Джош, — говорит Кейт.

— Ничего страшного, — говорю я, умолкая.

— Тебя полезно подразнить, чтобы посмотреть, как ты весь съеживаешься, словно нежный цветок. Но ты, пожалуйста, продолжай, а я больше не скажу ничего неприятного, — говорит Джулиан.

— Просто это нечестно, когда все эти люди смотрят на тебя как на вошь, не думая, что ты тоже талантлив, не менее талантлив, чем они. — Затяжка, затяжка, глоток, глоток. — Может быть, это не столь уж плохо, потому что в один прекрасный день я скажу, что с меня хватит, я докажу вам всем, как вы не правы, и стану еще более знаменитым, чем вы все. И тогда я, наверно, действительно примусь за эту книгу.

— Надо полагать, это будет роман, — говорит Джулиан.

— Да.

— Попробую угадать. Автобиографический роман из жизни лондонской золотой молодежи.

— Нет. Как ни смешно, об этом будет мой второй или даже третий роман, а первый будет построен вокруг идеи, которая однажды возникла у меня в оксфордском пабе. О ресторанном критике, который увяз в работе, которую он на самом деле ненавидит, — говорю я.

— Тогда это не совсем лишено черт автобиографии, — говорит Джулиан.

— Гм, да. В какой-то мере.

— И что там происходит? — спрашивает Кейт.

— Вы действительно хотите знать?

Джулиан заманчиво улыбается. Но я уверен, что он настроен иронически.

— Я представлю вам переработанный вариант. Итак, есть некий ресторанный критик, который начинает писать о ресторанах, которых в действительности не существует…

Наутро, когда приходят неизбежное похмелье и чувство вины, эта история становится самым отвратительным воспоминанием о предшествующем вечере. И как только я мог, КАК Я МОГ вести себя так по-хамски, самовлюбленно, жалким выскочкой, чтобы рассказывать сюжет своего романа, который не написан и, возможно, никогда не будет написан, тому, кто по-настоящему занимается такими делами, делает это постоянно и действительно хорошо. Тому, кто, кроме того, едва ли интересуется поклонниками с безумными взглядами, докучающими ему своими сырыми литературными планами, кто, может быть, поверил, что хоть этот раз, один лишь раз, он проведет вечер с людьми, которые не станут изводить его своей жалкой претенциозной чушью, с которыми для разнообразия можно поговорить о чем-нибудь интересном.

Я обыскиваю закоулки своего увядшего и трепещущего мозга в тщетном старании вспомнить моменты, в которые я не продемонстрировал себя полным дураком. Но вспоминаются только примеры того, как именно это я и делал. Например, когда я пытался произвести на Джулиана впечатление своим знанием вин и спутал бордо с бургундским. Или когда я пытался рассказать собственный анекдот, вспомнив посредине, что рассказываю его человеку, который разбирается в комедии лучше, чем Бергсон, чувствует ритм лучше, чем Макс Миллер, и более остроумен, чем Оскар Уайлд и Ноэл Кауард после двойного мартини и грамма кокаина, и, сообразив, что моя идея была неудачна, совершенно испортил кульминацию. Или когда принесли счет и я хвастливо схватил его, напомнив, что обещал угощение, изучал несколько секунд с возрастающим ужасом, понял, что никогда в жизни мне не оплатят как представительские расходы яйца чайки, паштет из гусиной печенки, две бутылки марочного кларета и три стакана выдержанного коньяка, побледнел, прикинул, сколько потребуется моих зарплат после вычета налогов для отработки этих денег, и был спасен словами: «У меня было некоторое подозрение, что твое намерение несколько высокомерно. Будь добр, верни его мне».

Когда я появляюсь на работе, все спрашивают у меня, как прошел вечер, потому что я, конечно, хвастался о нем целую вечность.

— Замечательно, — отвечаю я подавленно.

— О чем вы говорили? Каков он вблизи? Давай выдай нам все сплетни.

— Ну, он такой же, как на экране. Может быть, немного выше.

— Ты провел вечер с Джулианом Трентом, и это все, что ты можешь рассказать?

— Что вы хотите от меня услышать? В основном мы выпивали.

— И он действительно такой?

— Какой такой?

— Ты же знаешь, что рассказывают о Джулиане Тренте.

— Положим, это не большой секрет.

— Все-таки деликатная тема.

— Я… — Хочется сказать, что мы там были с его сестрой, но вместо этого говорю: — Думайте что хотите. — Потому что пусть лучше думают, что у меня роман с Джулианом Трентом, чем узнают ужасную правду: меня отвергли из-за того, что я скучный.

Однако мрачные мысли не покидают меня. Работать оказывается совершенно невозможным. Не могу думать ни о чем, кроме своего крупного провала, потому что понял: Джулиан Трент — воплощение всего того, чем я больше всего хочу быть, поэтому, раз я ему не понравился, значит, у меня нет с ним ничего общего; значит, я не обладаю его достоинствами; значит, я полное ничтожество, у меня нет никаких надежд достичь своих целей и самое время сдаться.

— Ты хоть что-то в состоянии делать? — спрашивает Ротвейлер.

— Думаю, что нет.

— Да-а, если такие результаты дают обеды со знаменитостями, то это был последний раз, когда я спустил тебя с привязи.

— О, не беспокойся, — говорю я со злобой, — я думаю, этого больше не повторится.

Потом, уже дома, после нескольких крепких джинов с лаймом, я наконец-то чувствую в себе силы позвонить Кейт, чтобы услышать разбор прошедшего вечера. То, что она была настолько смущена, что не позвонила мне на работу, укрепляет худшие мои подозрения.

— Кейт, привет. Это я, Джош.

— Дорогой мой! У тебя ужасный голос.

— Немного мучает похмелье.

— Ох, меня тоже. Я только что встала. Но какой чудесный был вечер!

— Ты так думаешь?

— Да, а тебе так не показалось?

— Гм. Да. Да, конечно.

— И Джулиану тоже понравилось. Он прекрасно чувствовал себя. Никогда не видела его таким раскованным.

— Серьезно?

— Ты знаешь, эти вечные поклонники и прилипалы или соперничество и грызня, когда два-три известных человека собираются вместе. По-моему, для него было большим облегчением пообщаться с кем-то нормальным.

— Нормальным…

— По-моему, ему ужасно нравится твоя открытость и то, что ты не боишься показаться дураком.

— О, господи, что еще я там натворил?

— Успокойся. Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Послушай, ты очень нравишься Джулиану. И мне тоже. Ужасно не хочется сейчас лезть в календарь, но позвони мне в конце недели, и мы спланируем еще один вечер в ближайшее время. Ты согласен?

Я кладу трубку. Если бы я уже не накачался к этому моменту, то, пожалуй, выпил бы в честь такого события. И даже сплясал бы джигу на ковре.

Я действительно нравлюсь Джулиану Тренту.

* * *

В самом деле? Вспоминая это время, я не могу припомнить ни одной секунды, когда я был абсолютно в этом уверен. Это неотъемлемая проблема дружбы со знаменитостями. Ваши отношения всегда неравные.

Можно говорить себе, что они нравятся вам как личности. Но невозможно избавиться от гнусного подозрения, что ты участвуешь в этом, только чтобы на тебя пал отблеск славы, обращения по имени, чтобы вечером тебя провели к лучшему столику и метрдотель искусно показал, что делает это в такой же мере для тебя, как и для знаменитости, с которой ты пришел.

А если у тебя и не возникнет такого подозрения, оно наверняка возникнет у твоего знаменитого друга. В конце концов, знаменитые люди инстинктивно сверхчувствительны и подозрительны. И как может быть иначе, если почти все, с кем ты встречаешься, либо горько завидуют, либо тошнотворно восхищаются, и всех интересует не то, кем ты являешься в действительности, а только твой образ?

Вот почему известные люди выходят компаниями. Благодаря этому они находятся в обществе людей с одинаковыми неврозами, не чувствующих неудобства из-за их славы, не собирающихся тут же выдать их тайны прессе. Потому что, в отличие от обычных смертных, эти люди все понимают.

Хотя, мне кажется, было бы неправдой сказать, что мы с Джулианом Трентом друзья, но я близок с ним настолько, насколько это возможно для обычного, незнаменитого человека. Например: у меня есть номер его специального телефона; Джулиан собственноручно заваривал мне чай у себя на кухне и мне было позволено заглянуть в его спальню; я ездил с ним в его ягуаре ХК120 на концерт подростковой группы, которая нравится Джулиану, где я достал ему пропуск за кулисы и провел на вечеринку, чем Джулиан и группа были очень довольны; когда я подхожу к нему на премьерах или первых представлениях, он обычно показывает, что рад меня видеть, ну если только не разговаривает с какой-нибудь суперзвездой, вроде Майкла Стайпа или Тома Хенкса, и тогда он со мной холоден.

Да, вот тут вы как раз и видите барьер между знаменитостью и обычным человеком в действии. И хотя жаловаться особенно не на что — на его месте я поступал бы точно так же, — но в такие моменты все-таки чувствуешь унижение. Потому что они говорят больше о ваших отношениях, чем тысяча поездок на ХК120 или заваренных для тебя кружек чая: вы не два друга, а известная личность и безвестная личность, звезда и прилипала.