Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

— Селямун алейкюм, соседи! — поздоровался он.

— Алейкюм селям, Муртаза-по-уши-в-дерьме.

— Чего ты обзываешься?.. У меня худые новости.

— Какие же это? У нас в стране война началась?

— Я обещал, что никому не скажу.

— Кому обещал?

— Тюремщику Яшару-ага.

— Ну и не говори. Завтра твои вести дешевле чеснока будут. Никому их не продашь.

— Ну и что? Я обещал, что не скажу. Худые новости.

Муртаза погнал осла дальше, стараясь настичь другую группу, метрах в двухстах впереди.

К нему подъехал на своем ишаке Кавал Осман.

— Что там у тебя за новости? Расскажи, племянничек.

— Поклянись, что не разболтаешь!

— Зачем клясться? Я и так не скажу. Валлахи.

— Давай чуточку вперед отъедем. Чтобы никто не слышал.

— Ну а теперь рассказывай. Аллахом молю.

— Есть у нас в Инджели такой Бедирхан — знаешь?

— Муж Дженнет?

— Он самый. Тот, что в тюрьме сидит. Так вот, его отправили в Анкару, в больницу.

— Ножом пырнули? Или побили до смерти?

— Нет, джаным. У него, видишь ли, большая шишка вскочила на носу… Ну, ему ее и отхватили. А заодно и нос.

— Вот как? Под самый корешок?

— Тюремщик говорит, немного оставили. Смотри только, не протреплись. Узнает Дженнет — расстроится!

— Я же обещал тебе.

Муртаза продолжал подгонять своего ишака. Кавал Осман, наоборот, поотстал. Куда спешить? Не все ли равно, на десять минут раньше или позже? Еще и солнце не зашло. Вскоре его нагнали идущие сзади.

— Худые вести, соседи… Есть в деревне Инджели такой Бедирхан…

— Ну?..

— У него вскочила большая шишка на носу… Его отправили в Анкару… в больницу. А доктора там — чик — и оттяпали. Надзиратель предупредил, чтобы никому не говорили.

— Уж раз надзиратель сказал, значит, так оно и есть, — заметил Нуреттин (он и сам сидел три года за контрабандный провоз табака).

— Конечно. Он же государственный служащий. Для чего ему врать Муртазе?.. Вы, ребята, помалкивайте. Не дай бог, дойдет до Дженнет, расстроится.

— А как оттяпали? Под самый корешок?

— Шишка-то была не простая, зловредная. Такая уж это хворь. На пальце вскочит — палец отрежут. На руке вскочит — руку отрежут. Чтобы дальше не пошло…

Одолевая холм за холмом, они добрались наконец до деревни. Коровы и лошади только-только возвращались с выпасов. Но куры уже сидели в курятниках. Вода была запасена еще днем, и теперь на очагах булькали горшки с пшеничным супом и кашей. По улицам с веселыми криками носилась малышня.

Весь день Дженнет полола фасоль и теперь, не успев хорошенько отмыть руки от зелени, доила корову. В трех шагах от нее стояла старшая дочь Эсме, с теленочком на руках. Из верхнего махалле спустился старший брат Дженнет — Ибрагим. У самой калитки он остановился и позвал:

— Дженнет-аба[98], ты где?

В его голосе слышались какие-то странные нотки. У Дженнет екнуло сердце.

— Здравствуй, Ибоч! Опять дурные новости?

— Да, не очень хорошие, Дженнет-аба.

Дженнет поставила подойник на ступеньку лестницы и заторопилась навстречу брату. Эсме продолжала стоять с теленком на руках. Ей тоже было любопытно послушать, что скажет дядя.

— Когда ты в последний раз ходила к моему зятю?

— Недели три назад. Все некогда. Трудно мне одной. Измаялась я, истосковалась.

— Как он себя чувствовал? Про шишку не говорил?

— Нет. А что — у него шишка?

— Да. На носу. Его отправили в Анкару. В больницу.

— Кто это сказал?

— Тюремщик сказал. Нашему Муртазе-по-уши-в-дерьме.

— Вот еще беда на мою голову!

— Шишка оказалась зловредная. Вот ему и оттяпали.

— Что оттяпали?

— Весь нос.

— Неужто так?

— Так.

— Вот горе-то какое!

— Сделали укол, усыпили и оттяпали. Чтобы болезнь дальше не пошла, понимаешь? На ухе вскочит — ухо отхватят, на руке вскочит — руку отхватят. Потому как шишка зловредная. Ты небось слышала о такой болезни.

— Что ты несешь? Ты, часом, не рехнулся?

— Я-то тут при чем? По всей деревне разговор идет.

— Несчастье-то какое! Что же мне теперь делать, куда пойти?

Привязав теленка к боковине лестницы, Эсме подошла к матери.

— Что случилось, мамуля? — спросила она с тревогой.

— Горе, беда! — рыдала Дженнет. — Нашему папочке нос отрезали.

Заголосила и Эсме.

— Ах, папочка! Бедный папочка!

— Да замолчи ты, — прикрикнул на девочку Ибрагим. — А ты, аба, успокойся. Перед чужими людьми стыдно.

— Плевать я на них хотела.

— Надо бы тебе сходить, порасспросить, аба…

Дженнет вытерла слезы краем покрывала.

— Скажи, Ибоч. Этот Муртаза-по-уши-в-дерьме сам видел твоего зятя?

— Нет, джаным. Он ходил сажать деревья и на обратном пути спросил у тюремщика: «Как там наш Бедирхан?» Тот ему все и разобъяснил.

— Не реви, Эсме, — сказала Дженнет. — Отнеси подойник наверх, а теленка отвяжи: пусть покормится, вымя пососет. Да присмотри за детьми. А я пока сбегаю, потолкую с Муртазой.

Эсме, вся в слезах, выполнила все, что велела ей мать, и поднялась наверх. Между братишками шла потасовка. Она разняла их и принялась вытирать и мыть младшего — Фейзуллаха, который успел обмараться.

— Может, и мне с тобой? — вызвался Ибрагим.

— Пошли. Вдвоем-то оно веселее. Скоро ночь.

Семейство Муртазы ужинало перед дверью веранды. Рты у взрослых и детей были набиты булгуром. При виде нежданных гостей Султан, жена Муртазы, поднялась.

— Добро пожаловать, дорогие соседи.

Она знала наперед, о чем пойдет речь: Муртаза и ей все рассказал.

— Ешьте, ешьте, — поспешил сказать Ибрагим. — Да будет у вас всегда полно еды!

Дженнет всхлипнула.

— Успокойся, Дженнет-аба, — сказала Султан.

Муртаза зачерпнул булгур ложкой, еще и еще.

— Добро пожаловать, — прошамкал он набитым ртом. — Да минуют вас все напасти… До чего же трепливый народ в нашей деревне! Я же строго-настрого предупреждал: держите язык за зубами. А они все разболтали. Нехорошо это. Вас встревожили. Ну, стоило ли тащиться сюда в такое позднее время?

— Что поделаешь? — сказал Ибрагим. — Земля слухом полнится. Вот мы и узнали.

— Ты сам говорил с Бедирханом? — спросила Дженнет.

— Нет. Я проезжал мимо ворот тюрьмы. Вижу: сидит Яшар-ага. Ну, я поздоровался как положено, спрашиваю: «Как там наш Бедирхан?» А он бормочет не пойми что, несуразицу какую-то. Тут я его и припер: «Ты что-то от меня скрываешь. Не верти, говори правду». Ну, он и брякнул: так, мол, и так. И я еще сказал нескольким парням, только велел, чтобы держали язык за зубами. «Дойдет до Дженнет, — говорю, — расстроится, бедная!..»

— Еще бы! — вставила Султан. — Под самый корешок оттяпали.

— Сам ты, значит, не видел нашего зятя? — уточнил Ибрагим.

— Врать не буду, не видел.

— А безбольный укол ему делали? — спросила Дженнет.

— Ясно и понятно: делали. Без этого нельзя, — уверенно ответил Муртаза. — Когда я еще служил солдатом, у одного из наших ребят чиряк вскочил в паху. И не какой там зловредный, самый что ни есть обыкновенный. Так и ему безбольный укол делали, прежде чем вырезали.

— Чтоб им всем пусто было, коновалам этим! — выругалась Дженнет. — Зачем же под самый корешок-то? Могли бы и оставить хоть малость.

— Тюремщик говорит: оставили.

— Пойдем домой, Ибоч, — сказала Дженнет. — А то дети там одни, напроказничают.

— Пошли, аба, — кивнул Ибрагим.

— Я вам огурчиков принесла с огорода. Поешьте, гости дорогие.

— До еды ли тут? — замахала руками Дженнет. — Мы еще и хлебушка не ели, а вы огурцы предлагаете. Кушайте сами.

— Да не убивайся ты! Так, стало быть, предначертано Всевышним. Роптать не подобает.

Дженнет, не переставая плакать и сетовать, поплелась домой. Ибрагим — за ней.

— Завтра мы пойдем в тюрьму и сами все выясним, — сказал сестре Ибрагим.

— Завтра? — вскинулась Дженнет. — Чтобы я ждала до завтра? Ну уж нет. Сейчас ты зайдешь ко мне, поужинаешь и вместе с Эсме отправишься в касаба. Разузнаешь в тюрьме, что случилось, — и домой.

— К чему такая спешка? Отрезали так отрезали, снова не вырастет.

— Вырастет, не вырастет — не твоя забота. Ты только повидайся с ним, поговори.

— Кто же меня пустит в тюрьму, да еще на ночь глядя?

— Проси, умоляй, может, и пустят. А будут артачиться, ты их пропесочь: почему, мол, свиньи этакие, не сообщили нам, что приключилось, почему не прислали бумагу: «Твой муж заболел, навести его»?

— Да я и дорогу-то не найду в такой темени, аба. Нельзя ли погодить до утречка?

— Нет. Если ты откажешься, я сама пойду, возьму ребенка и сама пойду.

— Ладно, — сдался Ибрагим. — Забегу домой, предупрежу Кезибан — и к тебе.