Чарльз Рууд - Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин

• Название: Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин
• Автор: Чарльз Рууд
• Издательство: Издательский центр «ТЕРРА»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00370-0

Герой этой книги – Иван Сытин – благодаря упорству, практической сметке и ловкости стал богатым и влиятельным издателем России. Он стал одним из первых предпринимателей, активно насаждавших грамотность в народе.

---

Там же Дорошевич изложил в общих чертах свои планы по расширению круга читателей. «1903 год есть под похода на провинцию», – писал он, ибо недалек был тот день, когда именно в провинции предстояло «делать половину, три четверти дела «Русского слова». Поэтому Туркину следовало выжимать все что можно из газетных «казаков, нашей легкой кавалерии», то есть из губернских корреспондентов, поскольку лишь они могли «захватить места», добившись того, чтобы жители провинции с увлечением читали про самих себя.

Как и Сытин, Дорошевич стремился превратить «Русское слово» в крупную газету, подстать крупнейшим ежедневным изданиям Запада. Под влиянием наступательного порыва и родилась военная метафора в письме к Туркину, однако позднее, когда «Русское слово» его усилиями уже раскупалось нарасхват и было самой широкочитаемой газетой в России, он описывал свою тактику ведения дела в более мирных выражениях. Вот что он говорил о созданной им газете: «Утром вы садитесь за чай. И к вам входит ваш добрый знакомый. Он занимательный, он интересный человек»[203]. То же относится – и к его фельетонам, где «о тебе идет дело. Твое дело»[204]. Именно этот стиль задушевной беседы с глазу на глаз снискал Дорошевичу любовь и преданность массовой аудитории, с лихвой окупавшие его высокие гонорары. Когда впоследствии он отошел от редактирования и только писал в «Русское слово», Сытин по-прежнему платил ему большие деньги.

Введенный в заблуждение его популярностью, Сытин допустит ошибку, проведя в 1906 году через фирму «Сытин и К°» собрание журналистских публикаций Дорошевича в девяти томах. Поскольку газетные материалы быстро устаревают и, переизданные отдельной книгой, теряют остроту, это собрание получило вялые отзывы в прессе и плохо раскупалось. Один литературный критик назвал книгу Дорошевича «милейшей, приятнейшей, удобнейшей» и посоветовал читать ее урывками «в трамвае, между обедом и кофе»[205].

Что касается других законодателей вкуса, то поэтесса Зинаида Гиппиус снисходительно признала успех Дорошевича у «обывателя», но считала, что смешно даже говорить о его литературных достоинствах[206]. Зато Д.П. Мирский в своей «Истории русской литературы» утверждает без ссылки на какие-либо источники, что Толстой ставил Дорошевича на второе место среди современных писателей после Чехова[207].

По московским гостиным ходил в свое время анекдот о Дорошевиче, как нельзя лучше отражающий его двойственное положение в литературе. Впервые приехав в Петербург для работы в газете «Россия», Дорошевич пришел на собрание философского кружка, созданного Н.А. Бердяевым и другими мыслителями. Там писатель Н.К. Михайловский заметил Дорошевичу, что у того хороший слог, но мало идей. По рассказам, Дорошевич ответил под общий смех: «У меня каждый день новая идея… этого, по-вашему, мало?»[208]

Как бы то ни было, Сытин понимал, что Дорошевич талантлив, и предоставил своему редактору полную творческую свободу. В течение пятнадцати лет они будут плодотворно работать вместе, хотя не обойдется и без размолвок.

Сразу после прихода Дорошевича в редакцию Сытин предпринял еще один шаг для развития газеты: построил «Русскому слову» на Страстной площади новое здание, выходящее фасадом на Тверскую. Открылось оно, когда набирала силу революционная волна, в мае 1905 года, и напоминало, по словам Гиляровского, «большую парижскую газету», нечто «неслыханное в Москве»[209]. Длинные коридоры с кабинетами для каждого из крупных сотрудников позволяли им работать без помех. По старому русскому обычаю, Сытин поселился в том же доме, в просторной квартире на третьем этаже, поближе к редакции и типографии.

В главном помещении редакции на втором этаже он распорядился в память о Чехове, скончавшемся 2 июля 1904 года в Берлине, повесить большой портрет писателя, который взирал сверху на редакторов «Русского слова»[210]. За полтора месяца перед тем, 19 мая, Сытин навещал возвратившегося в Москву Чехова[211]. В мае предыдущего года, когда Чехов также был в Москве и подумывал, не остаться ли на зиму, Сытин предлагал ему поселиться в его имении[212]. Однако в июле Чехов уехал обратно в Ялту, где жил до весны, если не считать поездки в Москву на репетиции и премьеру своей последней пьесы «Вишневый сад».

Теперь Сытину ничто не мешало открыто заявлять, что инициатором «Русского слова» был Чехов. Портрет как бы подкреплял его слова. Стоя под ним, Сытин тем более проникновенно призывал своих сотрудников быть достойными Чехова.

Нет сомнения, что в жизни Сытина на шестом десятке лет «Русское слово» занимало центральное место, а особенно по нраву ему были громадные возможности газеты. Ведь, как писал зять Сытина Благов, «ему нужны новые дела, новые муки организатора, новое кипение, новые бессонные ночи в думах о предстоящем деле, об его опасностях и сопряженном с этим риском именно для предприятий старых, налаженных»[213]. Поэтому он применил к «Русскому слову» свой «закон сохранения энергии и экономической силы»[214]. То есть во избежание малейшего риска для «Товарищества» Сытин вел газету как сугубо частное предприятие до тех пор, пока оно не стало безусловно преуспевающим.

По мере того как поднимался новый дом для редакции «Русского слова», Сытин подвигнул на расширение и свою фирму, в результате чего в Москве выросло четырехэтажное, на целый квартал, здание, построенное по проекту А.Е. Эриксона для издательского комбината на Пятницкой. При его открытии в 1904 году Сытин ввел в строй новые литографские машины и станки для высокой печати, а также подземную котельную во дворе нового корпуса, которая давала типографии пар. (Кроме того, в фирму влилось предприятие М.Т. Соловьева с тринадцатью печатными машинами; некогда Соловьев работал у Сытина, затем открыл собственное дело, а теперь был поставлен во главе литографско-художественного отдела и приобрел достаточно паев «Товарищества», чтобы войти в правление). Во время ночных смен это огромное сооружение напоминало большой океанский лайнер: во чреве его гудят машины, палубы светятся огнями, и он бороздит темные морские воды.

Сытин оснастил оба предприятия по последнему слову техники, и в конце революционного 1905 года его мастера обслуживали 40 процентов (или 9 из 23) новых сложных наборных машин, имевшихся тогда в Москве. Еще в те годы, когда Сытин только открыл свою первую литографскую мастерскую, он пристрастно относился к технической стороне печатного дела, ныне же он посещал ведущие европейские компании, и от него не ускользало ни одно новейшее достижение. К примеру, в одну из таких поездок по Германии, едва увидев новую ротационную машину для цветной печати, Сытин тотчас решил купить ее[215].

В год прихода Дорошевича в «Русское слово» Сытин столкнулся с первыми проявлениями надвигающейся волны забастовок, главным образом в типографии на Пятницкой. В то время вообще среди рабочих нарастало недовольство, а на таких крупных предприятиях, как книгоиздательский комбинат Сытина, оно словно бы сгущалось, хотя сам Сытин был великодушным хозяином. На рубеже веков в результате инфляции рост заработной платы отставал от роста цен. К тому же Сытин слыл «либералом», и тем смелее его рабочие требовали улучшения оплаты и условий труда и применяли тактику давления, перенятую у своих собратьев из Западной Европы.

С 90-х годов, несмотря на запреты, в России то здесь, то там вспыхивали стачки. Первая стачка на сытинском предприятии началась 12 февраля 1902 года, когда 124 переплетчика отказались приступить к работе, пока не получат 15-процентной прибавки к заработной плате[216]. Они были сдельщиками и, подобно многим другим в типографии, не имели твердого жалованья; однако никто не поддержал их, и, побежденные, они вернулись на свои рабочие места.

Тем временем, предоставив полиции усмирять непокорных в подобных заурядных случаях, охранное отделение выявляло радикалов, которые могли раздуть из недовольства рабочих пламя революции. В его архивах за 1902 год есть донесения о подозрительной деятельности в книжной типографии Сытина и в «Русском слове»[217]. В июне московской охранкой было вскрыто первое из серии неподписанных писем, присланных из Европы в редакцию «Русского слова» лицам, обозначенным лишь инициалами. Осенью того же года охранке удалось, наконец, установить личность отправителя – П.И. Нечаев, двадцати четырех лет, рисовальщик, уехавший из России после участия в студенческих демонстрациях. К тому времени были уже перехвачены и письма, посылавшиеся Нечаеву из «Русского слова».

В письме от 29 мая к Н. и В.И., то есть к старшим сыновьям Сытина Николаю и Василию, Нечаев обмолвился, что его адрес можно узнать «у кого-нибудь из [сытинских] рисовальщиков». И вдобавок к двум молодым Сытиным охранка занесла в свой реестр подозрительных лиц еще восемь человек из книжной типографии; там же Нечаев сообщал, что поехал в Европу для изучения демократии, конституций и прав человека[218].