Фернандо Триас де Без - Повелитель звуков

• Название: Повелитель звуков
• Автор: Фернандо Триас де Без
• Издательство: Аст
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-053566-8

Нет повести печальнее на свете, чем история трубадура Тристана и королевы Изольды, по ошибке пригубивших колдовского эликсира, который навсегда связал их узами любви, страдания и смерти. Но даже смерть не может преодолеть могущественные чары слепого влечения — столетия спустя любовный эликсир проникает в кровь Людвига Шмидта, подарив ему власть над звуками земли.Однако божественный дар таит в себе заклятие, несущее страшную муку для Повелителя звуков…

---

Через несколько месяцев мне прислали либретто и партитуру оперы «Тристан и Изольда». Первым делом я внимательно прочел текст либретто, написанный самим маэстро, который вдохновлялся средневековыми поэмами. История почти полностью совпадала с той, что поведал мне волшебник Тюршток, за вычетом некоторых деталей. На одну из них я хотел бы обратить ваше внимание. Эликсир смерти… Об эликсире смерти не упоминали ни Бероул, ни Фома, ни Готфрид Страсбургский. Это была находка гениального маэстро! А как он ее преподнес!

Легенда гласит, что Брангена, служанка Изольды, принесла эликсир любви по небрежности, вместо вина, о котором просили Тристан и Изольда. Но маэстро изменил эту часть истории следующим образом: когда Изольда приплыла в Корнуолл, где должна была вступить в брак с королем Марком, она захотела отравить Тристана зельем, приготовленным из ядовитых трав. Изольда ненавидела Тристана: он получил ее как награду за совершенный им подвиг, а теперь собирался передать королю. Изольда попросила Брангену подать им эликсир смерти. С помощью этого эликсира она желала умертвить Тристана и умереть сама, чтобы избежать позора. Но Брангена не могла смириться с мыслью, что Изольда умрет, и поэтому подменила эликсир смерти эликсиром любви. Мало того что Брангена подменила зелье! Поданный ею эликсир обладал еще одним свойством: отведав его, Тристан и Изольда должны были умереть в один день и обрести… Вечную любовь! Мое возбуждение возросло до крайности. Гений из гениев добавил к эликсиру любви эликсир смерти. Я изумился, обнаружив, как точно уловил маэстро двойственность вечной любви, с какой невероятной правдоподобностью удалось передать ему истинную природу наследников Тристана. Либретто Вагнера было превосходным. Оно как будто родилось из изречения Шопенгауэра: лишь в смерти возможна вечная любовь. Разве не то же происходило и со мной? Отведав эфирный эликсир моего голоса, женщины стремились к жидкому эликсиру моего семени.

А потом… Потом музыка! Какая это была музыка, святой отец, какая музыка! Все музыкальные произведения пишутся в определенной тональности. Вы знаете, что это значит, отец? Вы знаете, что существует всего двадцать четыре тональности? Это целая вселенная, святой отец, – вселенная звуков; это двадцать четыре измерения, без которых невозможна никакая музыка, двадцать четыре точки, ограничивающие пространство композиции, двадцать четыре алькова, которые покидает и в которые возвращается композитор. Это вселенная музыки, отец. Любая композиция должна быть исполнена в одной из двадцати четырех тональностей, все ее здание держится на одном из двадцати четырех столпов, она убегает и возвращается в одну из двадцати четырех точек. Двадцать четыре системы координат, относительные и в то же время абсолютные. Я уже упоминал о том, как, изучая расположение нот в гаммах вместе с учителем Клеменсом, я смог упорядочить свой внутренний хаос. Так вот, маэстро первым бросал дерзкий вызов самому понятию музыкальной гармонии. Мне было достаточно взглянуть на первые такты увертюры, чтобы понять это. Новый аккорд, волшебный, без тональности, без исходной точки, – это еще один шаг вперед в истории музыки, полный разрыв с тем, что было прежде. Этот аккорд – иероглиф, знак мертвого языка, непостижимая тайна, столь же невероятная, как Тайна Святой Троицы: фа, си, ре‑диез и соль‑диез. Дьявольский аккорд, гармоническая фигура, которую невозможно описать в терминах тональной гармонии. На протяжении всего действия этот аккорд звучит без мелодических продолжений, он венчает собой оперу.

Я начинал утверждаться в мысли, что в опере заключена моя судьба. На эту мысль навел меня один темный стих либретто: смех и плач, страсть и раны… Это был единственный фрагмент, значения которого я не понимал. Он встречался в сцене, когда Тристан, умирая, ждет, когда Изольда присоединится к нему. Почему «смех и плач»? Почему «страсть и раны»? Что это может означать? Я чувствовал, что, поняв этот стих, я смогу освободиться от мучительных оков вечной любви.

Но непонимание этих слов могло помешать мне освоить соответствующий пассаж партитуры. На мой взгляд, в этих стихах, написанных маэстро… отсутствовал смысл. Я спросил об этом у директора придворного театра, но тот, по неизвестной мне причине, увиливал от ответа. Казалось, он что‑то скрывает.

Из воспоминаний Рихарда Вагнера

По причине до сих пор мне непонятной я, в конце концов, столкнулся с невозможностью осуществить в придворном театре Карлсруэ постановку моего «Тристана», которого я завершил уже летом 1859 года.

Что же касается Людвига Ш., то, как мне сообщили, несмотря на великий пиетет, испытываемый передо мной, он счел неприемлемыми условия, предъявляемые исполнителю главной партии в последнем акте. Кроме того, мне написали, что состояние его здоровья вызывает серьезные опасения: он изменился до неузнаваемости, сильно потучнел. Образ, вызванный последним комментарием, произвел на меня особо неприятное впечатление.

49

Прошло несколько месяцев. Я был расстроен известием о том, что премьера «Тристана и Изольды» откладывается на неопределенный срок. В один из дней я получил странное письмо:

Господину Людвигу Шмидту фон Карлсбургу

Ты ищешь спасения и не можешь найти. Так вот оно.

Подобно тому, как существуют наследники Тристана, существуют и наследницы Изольды – женщины, обладающие той же властью, что живет в тебе: способностью разъединять звуки и воплощать их в своем голосе. Наследницы Изольды также могут слышать в чреве звук вечной любви и, предположительно, передавать его в пении. Те же, кто слышит их пение, немедленно влюбляются в них, подобно тому, как это происходит с тобой. Да, мужчины, услышав голос наследницы Изольды, обречены совокупиться с ней. Но ядовитая смазка в ее лоне, влагалищная жидкость, вызывает смерть, как только наследница Изольды достигает пика страсти.

Каждому Тристану суждено повстречать свою Изольду. Твоя Изольда жива. Она покорила все сцены Германского союза несравненным сопрано. Ты узнаешь ее по голосу, равно как и она узнает тебя. Есть способ разрушить заклятие Тристана, что живет в твоем теле. Лишь отыскав наследницу Изольды, ты сможешь изгнать звук любви, поработивший тебя. В наследнице Изольды сокрыта тайна твоего спасения. Но будь осторожен, ее смертельный эликсир опасен для тебя, равно как и твой для нее.

Под посланием не было подписи. Кто бы мог его написать? Может быть, это был знахарь, которого я посетил в Мюнхене? Доктор Шульц? Волшебник Тюршток? Кто бы он ни был, мне нужно было найти его!

По телу пробежала дрожь. В Германии жила женщина, обладавшая тем же даром, что и я! Женщина с великолепным голосом, женщина, способная влюблять, женщина, которая убивает, дойдя до пика страсти, наследница Изольды, чье лоно хранит эликсир вечной любви. Где она живет? Как ее найти? Сколько мужчин падали перед ней ниц, сраженные голосом, и умирали, совокупившись с ней?

Я уже отрекся от своей воли, думая, что обречен до конца дней. Я был рабом своего ядовитого семени, одиночество и гнев шли за мной по пятам. И вдруг это письмо! Луч надежды… И что же мне теперь делать?

Из воспоминаний Рихарда Вагнера

Когда я впервые оказался в Карлсруэ летом 1861 года, я вновь стал подумывать о постановке «Тристана», чему немало способствовало дружеское расположение ко мне великого герцога, хотя размолвки относительно роли Тристана дались мне с большим трудом. Особое неудовольствие вызвали у меня предложения Людвига Ш.

Я заявил, что ни под каким предлогом не желаю знать этого певца, а он, в свою очередь, боялся, что телесное уродство, вызванное ожирением, может затмить в моих глазах его талант тенора.

50

Однажды, находясь в Карлсруэ, я получил предложение от немецкого аристократа, который собирался вступить в брак с русской княгиней. Чтобы порадовать невесту, он намеревался устроить сольный концерт четырех лучших голосов Германского союза. Концерт должен был состояться в Мюнхене, на родине аристократа, на большом балу в честь предстоящего бракосочетания. Мой друг Дионисий также оказался в числе тех четырех. Женские голоса представляли одна знаменитая берлинская контральто и молодая сопрано, недавно имевшая громкий успех в придворном театре Дрездена. Девушку‑сопрано звали Марианна Гарр. Для сопровождения был нанят секстет, и, поскольку мы были лучшими из лучших, нам не требовались репетиции.

Придворный театр Карлсруэ предоставил мне отпуск при условии, что я вернусь до следующей постановки «Лоэнгрина», которую предполагалось осуществить тремя днями позже. Таким образом, времени у меня хватало лишь на сольный концерт, и я не успевал навестить тетю Констанцию и зайти в консерваторию, где когда‑то учился. Я встретился с Дионисием за городской стеной, у Нейхойзерских ворот, и вместе мы отправились в имение аристократа, расположенное в нескольких километрах от Мюнхена. Ближе к вечеру мы стояли перед огромным дворцом в ренессансном стиле, с высокими окнами и роскошными гардинами. От дворца разбегались во все стороны дорожки, влекущие путников в тенистую прохладу аллей. Повсюду из земли вырастали башенки любых размеров и форм, били фонтаны, росли цветы, наполняя воздух благоуханием. Казалось, владения хозяина простираются далеко за горизонт.