Энтони Берджесс - Уильям Шекспир. Гений и его эпоха

• Название: Уильям Шекспир. Гений и его эпоха
• Автор: Энтони Берджесс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-227-01302-0

Нашумевшая биография Уильяма Шекспира, написанная известным английским писателем Энтони Берджессом. Автор предлагает новую, максимально приближенную к реальности, версию детства, зрелости и смерти поэта, черпая доказательства в редких записях церковно-приходских книг, свидетельствах современников и анализе бессмертных произведений Шекспира. Не умалчивая о «скандальных» сторонах жизни великого Художника, Берджесс создает противоречивый, но удивительно яркий портрет британского гения.

Максимально приближенная к реальности версия биографии великого поэта и драматурга!

Энтони Берджесс — известный английский писатель, автор бестселлеров «Заводной апельсин» и «Влюбленный Шекспир», в новой книге предстает как знаток мельчайших деталей биографии Уильяма Шекспира.

На основе редких записей церковно-приходских книг, свидетельств временников, исследований творчества поэта Энтони Берджесс воссоздает образ британского гения поэзии, чье творчество — отражение эпохи, в которой довелось жить художнику. В книге ярко и красочно описаны нравы творческой богемы, взаимоотношения Шекспира с собратьями, соперниками по искусству, даны блестящие политические портреты британских и европейских деятелей периода реформации. Книга богато иллюстрирована, многие репродукции знаменитых живописных полотен и документальные материалы в России публикуются впервые.

---

«В начале апреля она приехала в Лондон и, возвращаясь домой 22-го указанного месяца, простудилась, и у нее произошло расстройство на одной стороне лица… и хотя она пришла в страшное отчаяние от этого, однако, слава Богу, поправилась за шестнадцать дней, как следовало… на шею клали припарки с aqua vitae, в которой были настой мускатного ореха, корица, гвоздика, перец; она часто ела мускатные орехи. В том же году, 24 мая, ее поразила перемежающаяся лихорадка: порой ее охватывал жар, она все время потела, потом становилась холодной, все это в течение получаса, и так это изводило ее часто в течение дня… Так она была избавлена от смерти и страшной болезни и была здорова в течение многих лет».

Тон записи, кажется, указывает, что врач испытывает облегчение от эффективности какого-то средства, которое необязательно могло оказаться действенным. Человеческое тело выносливо и способно выдержать любое количество выбранных наугад препаратов. Холл пользовался высокой репутацией, несмотря на применение припарок и слабительных. Он был прав, вознося хвалу Господу.

Считалось, что визиты Сьюзен, жены доктора, к больным оказывают на них благотворное воздействие, ее благочестие сравнивали с благочестием ее мужа и видели в ней наследницу «остроумия», или ума, своего отца. Она была общительна и энергична и имела по меньшей мере одного врага. Это был Джон Лейн из Олвстона, в двух милях от Стратфорда, который по злому умыслу сказал, что миссис Холл «вела себя распущенно и имела порочную связь с Ралфом Смитом». «Вести себя распущенно» означало носить дома брюки; «быть порочной» означало совершить прелюбодеяние. Смит был торговцем галантерейными товарами и шляпочником, как Уильям Харт, муж тетки Сьюзен, и занимал более низкое социальное положение, чем врач.

Сексуальные прелюбодеяния такого рода находились в ведении церковного суда, и в июле 1613 года Сьюзен выиграла дело против Лейна, которого осудил за клевету консисторский суд в Вустерском кафедральном соборе (она унаследовала от отца готовность искать защиты закона). Лейн явился в суд и был наказан отлучением от церкви за клевету на честь госпожи. Невиновность Сьюзен получила отмщение: ее имя Сьюзен (Сусанна) оказалось пророческим.

Сьюзен была яркой, сообразительной, образованной, ее уважали в городке. Ее сестра Джудит производит впечатление глупой, а также и неудачливой: самое худшее из всех проклятий, которыми судьба награждает при крещении. Почти точно доказано, что она не умела ни читать, ни писать: кресты, которые она нацарапала на двух свидетельских показаниях в 1611 году, не указывают в ее случае на простое нежелание возиться с подписью. Сьюзен расписывалась всегда с уверенной вычурностью; почему же ее младшая сестра, в конце концов, дочь великого образованного человека, не делала так же? Только потому, что не умела. Бедная девушка, вероятно, была достаточно сообразительна и подозревала, что она постоянно напоминает своим родителям о горестной утрате сына и, возможно, даже вызывает беспричинное негодование: ее близнец, Гамнет, умер; само ее существование являлось жестоким напоминанием об этом. Вероятно, она не блистала красотой. Иначе почему же она, дочь состоятельного стратфордского горожанина, до тридцати лет не вышла замуж? Молодые люди должны были бы облизываться на перспективу богатого приданого и хорошей доли в правосубъектности и недвижимости, которые достанутся после смерти старого лысого рантье, утверждавшего, что он писал пьесы для театра в Лондоне. Но Джудит засиделась в старых девах даже дольше, чем ее обделенная приданым мать.

Печальная история ее замужества прояснится позднее, поскольку она началась всего за десять недель до смерти ее отца. Итак, удалившись от дел, Шекспир видел Джудит весь день, и каждый день в течение нескольких лет, и считал это само собой разумеющимся. К Сьюзен он относился иначе. Она навещала своих родителей только тогда, когда у нее появлялась свободная минутка, ее время было занято собственной дочерью и обязанностями деловой жены врача. Когда она приходила пообедать или просто забегала на часок поболтать, то, должно быть, была одета с иголочки, новая прическа восхитительна, маленькая дочка избалована и обласкана. Джудит, находившаяся в доме почти на положении прислуги («Принеси еще вина, девочка, мадеры с Канарских островов, а не той дряни от Квинси»), в душе негодовала и, возможно, иногда плакала перед сном. Это была не жизнь для молодой женщины брачного возраста.

Уилл, дедушка, души не чаял в маленькой Элизабет, родившейся в 1608 году, но по мере того как проходили годы и Сьюзен не производила на свет других детей, а перспектива выдать замуж Джудит становилась все более маловероятной, он, должно быть, все чаще задумывался над тем, что на его семье лежит проклятие: родовое имя, Шекспир, похоже, было обречено на вымирание, и не только имя, но под любым другим именем продолжение рода по мужской линии. Судьба и без того уготовила ему бессмертие, и чересчур щедрым подарком для него была бы еще и передача по наследству своего генетического фонда: судьба, как и образованный Лондон, еще не понимала, насколько велик был Шекспир. Для Уилла мужская линия семьи была важнее, чем мужская работа. Что касается его работы, то судьба выполнила свою работу, дав ему возможность заявить о величии рода. Все остальное должно было остаться в безвестности.

Если посмотреть на хронику семьи Шекспира между 1607-м и 1613 годом, можно понять истоки суеверия Уилла. Мэри Шекспир умерла в сентябре 1608 года, пережив, таким образом, своего мужа ровно на семь лет. Но в декабре 1607 года в Лондоне умер Эдмунд Шекспир, в возрасте всего двадцати семи лет. Актер, как и его брат, но не член королевской труппы (хотя мог им быть, Уилл пользовался достаточным влиянием), он был похоронен на актерском участке при церкви, которая сейчас является кафедральным собором в Саутуорке. Он не был женат, но, кажется, имел незаконного сына. Гилберт умер в феврале 1612 года — сорока пяти лет, неженатым; Ричард — в феврале следующего года — тридцати восьми лет, вновь неженатым. Запись удивительная для тех брачных дней.

С тех пор как Уилл поселился на землях «Нового места», наблюдая за ростом тутового дерева, у него появилось много времени для размышлений. Уходили в небытие люди и вещи, и каждому предстояло научиться великому дару смирения. Этому помогало чтение некоторых авторов, если они не философствовали слишком скучно или благочестиво. Уилл, будучи дворянином, имел, должно быть, библиотеку, но он не собирался пополнять ее философскими сочинениями Боэция и размышлениями богословов. Его экземпляры Плутарха в переводе Норда и «Хроник» Холиншеда были изъяты: он больше не хотел черпать нравственные уроки из истории. Чаще всего он читал изречения Мишеля де Монтеня в переводе Джона Флорио, дополненные и опубликованные в 1603-м, в год великих перемен: короткие, они как раз подходили, чтобы провести часок за книгой; годились для этой цели и более лаконичные записи Фрэнсиса Бэкона. Были поэты, которых он перечитывал: великий Эдмунд Спенсер, например, но «Царица фей» была как-то скучна и, казалось, имела дело с миром давно умершим. Джона Донна он читал с интересом: в его стихах были страсть и интеллектуальная изощренность, эти качества трогали Уилла до глубины души. Правда, Уилл мог читать его только в рукописи; когда они еще дождутся публикации? Некоторые из поэтов прошлых лет, вроде Чосера и Гауэра, писали на странном английском, но их истории были хороши. В «Исповеди влюбленного» Гауэра он прочитал историю, которая, вероятно, идеально подошла бы для сцены, — «Аполлоний из Тира». «Аполлоний» звучал слишком похоже на Полония: имя надо было бы изменить. Хоть он и удалился на покой в Стратфорд, но, очевидно, не расстался окончательно с театром. Слишком многие истории в его библиотеке предлагали сюжеты для пьес: например, рассказ о Джинерве в «Декамероне» Боккаччо. А также и «Пандосто» бедняги покойного Грина. Он уже простил Грина. Он был готов простить каждого или почти каждого. Но он не собирался объявлять недействительными денежные долги, об этом не могло быть и речи.

Глава 19 ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

Вернемся все же в лондонский театр…

После отъезда Шекспира, естественно, возник вопрос, кто будет властвовать на сцене. Талант Бена Джонсона, наконец, полностью раскрылся, в нем видели истинного наследника Марло. В ранних комедиях его лирическое дарование находилось под спудом, в пьесах для придворного театра масок оно проявляется блестками безыскусного очарования. Теперь, в «Вольпоне» в 1606 году и в «Алхимике» в 1610 году, он сумел воссоздать величественность Марло в сатирах, действие которых не ограничивается современным Лондоном и в которых он выводит на сцену расцвеченные яркими красками, всегда злободневные образы мошенников и неувядающие образы простаков. Вольпона, старый лис из Венеции, притворяется, что он богат и в то же время находится при смерти. Его богатство состоит только из даров, которые он получает от людей, надеющихся стать его наследниками. Вот какую речь произносит этот «умирающий» на смертном одре: