Георгий Березко - Знамя на холме (Командир дивизии)

• Название: Знамя на холме (Командир дивизии)
• Автор: Георгий Березко
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1946

Начало литературной деятельности Георгия Березко — военные и первые послевоенные годы. Творческой самобытностью писателя-баталиста отмечены его повести «Знамя на холме» («Командир дивизии») и «Ночь полководца». Они рассказывают о мужестве и железной стойкости советских людей, творивших во время Великой Отечественной войны бессмертные подвиги.

---

— Что вы, товарищ полковник…

— Замерзла, поди?

— Нет, — решительно сказала девушка.

Строгость к себе самой возрастала у нее по мере того, как обстоятельства становились более трудными. Испытания, выпадавшие на долю девушки, были обычными и поэтому не заслуживали внимания, в то время как сделанное другими и технически недоступное Шуре казалось ей плодом поразительного умения или высоких духовных качеств. Девушка робела перед большими командирами не потому, что боялась взыскания, но их мужество представлялось ей настолько превосходящим ее собственное, насколько выше по положению стояли эти люди.

— Давно в армии? — спросил комдив.

— С сентября сорок первого года товарищ полковник.

— Где раньше работала?

Шура помолчала, опустив глаза в пол.

— В яслях… уборщицей, — с усилием выговорила она.

Богданов на секунду повеселел и взглянул на Машкова.

— Какова, а? Молодец! — сказал комдив.

Он с удовольствием снова поглядел на лицо девушки, круглое, с широко расставленными темными и теплыми глазами, быть может даже миловидное, о чем было трудно теперь судить.

— Ну, иди, иди, отдыхай, — сказал он.

Девушка вскочила с табурета.

— Разрешите быть свободной? — громко спросила она.

— Значит, настроение у людей боевое, — сказал комдив, хотя разговора о настроении бойцов не было.

— Боевое, товарищ полковник!

— Я так и думал… Ну, иди, — повторил Богданов.

Беляева откозыряла и пошла, счастливая тем, что беседа, страшившая ее, кончилась. Присев на лавке в ожидании чая, предложенного связным, Шура во второй раз отвечала на вопросы о своем батальоне. Теперь она говорила свободнее и больше, потому что не боялась слушателей. Неожиданно она почувствовала смутное беспокойство. Люди, окруженные в лесу, вели неравный бой, и лишь немедленная помощь могла предотвратить их гибель. Именно об этом Шура не сказала комдиву, хотя точно передала донесение. Более того: ее ответы Богданову находились как будто в противоречии с действительностью. Они не были неискренними и все же оказались неправдивыми, потому что у полковника могло теперь создаться слишком благополучное представление о событиях на высоте «181». Как это получилось. Шура не понимала. Встревожившись, она в молчании допила свой чай, и бойцы, решив, что девушка утомлена, понемногу оставили ее.

Глава четвертая. Преступление Белозуба

Полковник Веснин заканчивал свой доклад Богданову. Как и все в штабе, Веснин мало спал последнюю неделю, но был особенно шумлив и подвижен. Его правильная, громкая, немного крикливая речь едва прерывалась на точках, однако в самой ее быстроте слышалась непонятная запальчивость. Даже похвалы начальника штаба звучали, как порицания, тем более заметные, что к ним в докладе не было оснований. План операции выдержал бы академическую критику, и подготовка к атаке происходила в согласии с планом.

Полки своевременно перегруппировались на рубежах. И артиллерия, менявшая ночью огневые позиции, только что известила о своей готовности.

Перед комдивом и начальником штаба снова лежала на столе большая, уже помятая карта, испещренная красными и синими квадратами, кружками, стрелками. Оба командира время от времени наклонялись к ней и подолгу смотрели, словно пытались найти то, что еще было скрыто от них. Ибо приказ командарма оставался пока невыполненным.

Богданов и Веснин видели перед собой все ту же гряду высот, простиравшихся с запада на северо-восток и обозначенных на карте коричневой краской. Укрепленная немцами, она прикрывала шоссе с юга и лишь спереди казалась открытой для атаки. Слева противник был защищен от обхода голубоватыми, заштрихованными пятнами болот, непреодолимых даже зимой. Направо находилась безыменная высота — одинокий, выдвинутый вперед бастион узловой немецкой позиции. Еще правее начиналась граница соседней дивизии, наступавшей в зеленых квадратах лесного массива. Уже теперь одинокая высота угрожала стыку обоих соединений, как бы нависая над ним своими огневыми точками. Овладение ею было, по плану Богданова и Веснина, необходимым предварительным условием успеха. И исполняя этот замысел, полк майора Белозуба безуспешно дрался на южных скатах безыменной высоты. Подойдя почти вплотную к вершине, он все еще не мог сбросить немцев на обратный склон. Сегодня Белозуб должен был повторить попытку, так как Богданов не видел другого пути к победе. Он так привык уже к своему пониманию сложившейся обстановки, что считал его, как это часто бывает, единственно правильным.

— …Накапливание сил на рубежах производилось скрытно от противника, — громкой скороговоркой докладывал Веснин. — Третий батальон одиннадцатого полка вышел на западную окраину леса и прикрывает наш фланг во взаимодействии с левым соседом…

Все складывалось, как предполагали комдив и начальник штаба. Но лицо Веснина, худое, желтоватое, со впалыми щеками, не скрывало нетерпеливого раздражения. Казалось, подполковник был заранее убежден в неуспехе, всем своим видом говоря: «Сами понимаете, ничего хорошего получиться из этого не может».

— …Неясным остается положение на правом фланге. Донесений от Белозуба все еще не поступило.

Начальник штаба замолчал и положил на стол карандаш. Потом, как бы спохватившись, взял его и проговорил:

— Артподготовку начинаем в одиннадцать тридцать. В одиннадцать сорок пять поднимается пехота. Точнее говоря — должна подняться.

Веснин кончил и стал собирать бумаги. «Что ему так не нравится?» подумал полковник и неожиданно понял то, что происходило с начальником штаба. Веснин утратил надежду на успех. Он злился, потому что не верил больше в целесообразность приемов и средств, которые накануне рекомендовал. Его одолевали сомнения, хотя сказать о них он не решался.

Полковник перевел взгляд на начальника подива. Машков сидел, откинувшись на спинку стула, уставившись в карту невидящими розовыми, как у кролика, глазами. «Как они оба устали!», подумал полковник, и это не пробудило в нем тревоги. Он сам был утомлен настолько, что впечатления окружающего мира как бы скользили по поверхности сознания, не проникая глубоко.

Даже донесение Беляевой почти не взволновало полковника, хотя он правильно понял положение блокированного батальона. Оно было критическим, пока дивизия атаковала, и становилось безнадежным в случае неудачи сегодняшнего боя. Расспрашивая разведчицу, комдив направлял беседу так, чтобы у Беляевой и у Других не ослабела вера в конечный успех. Но делал это почти автоматически, не заблуждаясь относительно истинного положения дел. Лишь стремительное продвижение главных сил дивизии — Богданов знал это — могло спасти от гибели ее авангард.

Веснин вскочил, прошел к телефонистам и вскоре вернулся. Комдив и начальник подива все так же молча сидели за столом. Подполковник опустился на кушетку.

— Потерялся Белозуб, — доложил Веснин.

Он снова встал и, пройдя по комнате, наклонился к окошку, словно хотел что-то рассмотреть за толстым слоем порозовевшего льда.

Вошел Синицын и поставил на стол большой самовар. Медные, кое-где помятые бока были начищены до блеска. Струйка пара торопливо уносилась из отверстия в крышке.

«Самовар!» проговорил про себя полковник. Он удивился, как будто видел самовар впервые. Но за эти дни Богданов позабыл о существовании многих вещей, ранее любимых или привычных, а теперь оказавшихся ненужными.

— Откуда это? — громко спросил Веснин.

— Хозяин дал, товарищ подполковник.

— Степан? — спросил комдив.

— Он самый… Как немцы подходили, мать-покойница все вещи, получше которые, на огороде спрятала. Он яму раскопал и оттуда имущество носит — кому одеяло, кому фуфайку… Сегодня самовар приволок.

Синицын усмехнулся, отчего густые светлые усы его разошлись в стороны.

— Зачем же берут? — спросил комдив.

— Так ведь по доброй воле, товарищ полковник.

Солдат поставил стаканы из грубого зеленого стекла и подал колотый сахар в вазочке. Машков первый налил себе чаю и, грея на стакане руки, обжигаясь, пил.

— Не припомню, когда я за самоваром сидел, — сказал Богданов.

Он тоже налил себе стакан, хотя чаю ему не хотелось, и помешивал ложечкой сахар.

— Жена моя утверждает, что чай из самовара вкуснее. — заметил Веснин.

— А что вы думаете, правильно, — сказал Машков.

— У вас большая семья, Александр Аркадьевич? — спросил Богданов.

— Двое мальчиков, матушка, сестра, — ответил начальник штаба, подумав о том, что он уже говорил об этом полковнику.

— Фиалка… Фиалка… Фиалка… — доносился из-за дверей голос телефониста.

— У моих родителей из самовара только по воскресеньям пили, когда вся семья собиралась, — сказал Богданов.