Карл Мориц - Антон Райзер

• Название: Антон Райзер
• Автор: Карл Мориц
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-3-87667-416-2

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.

Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

---

Между тем инспектор переговорил о деле Антона с консисторским советником Гёттеном, в ведомстве которого состоял педагогический институт, и тот вызвал Антона к себе. При виде почтенного старца Антон поначалу совершенно упал духом, так что у него задрожали колени, но когда тот приветливо пожал ему руку и обратился к нему мягким голосом, Антон заговорил совершенно свободно и признался в своей любви к учению. Консисторский советник велел ему прочесть вслух одну из духовных од Геллерта, чтобы проверить его выговор и силу голоса, раз уж Антон собрался посвятить себя проповедничеству. Выслушав, он пообещал Антону обеспечить бесплатное обучение и снабдить нужными книгами, но это и все, что он мог для него сделать. От этих слов Антон преисполнился несказанной радости, благодарность его не знала границ, и ему казалось, он уже преодолел все мыслимые препятствия, а что помимо обучения и книг ему понадобятся пища, жилье и платье, даже не приходило ему в голову.

С ликованьем он поспешил домой и объявил родителям о свалившемся на него счастье. Но как же померкла его радость, когда отец с холодным видом объявил, что, если Антон собрался учиться, он не намерен давать ему ни гроша; вот коли тот сможет сам добывать себе деньги на хлеб и платье, то он против его учения возражать не станет. Через несколько недель сам он уезжает из Ганновера, и если Антон к тому времени не отыщет себе места в какой-нибудь ремесленной мастерской, интересно будет поглядеть, как он выпутается из своего положения и не согласится ли кто из его наставников в учебе платить также за его содержание.

Подавленный и унылый, Антон бродил по улицам, раздумывая о своей судьбе. Мысль об учении глубоко сидела в его душе, и хотя впереди его ожидало много трудностей, в голове бродило множество планов. Он вспомнил, как когда-то читал о некоем греческом юноше, который страстно влекся к наукам и ради пропитания рубил дрова и носил воду, а все свободное время посвящал учению. Означенному примеру он и решил было последовать – наняться поденщиком на несколько часов в день, с тем чтобы остальное время иметь в своем распоряжении, однако вскоре понял, что в таком случае не сможет регулярно посещать занятия, и оттого его раздумья и размышления становились все неопределеннее и печальнее. Меж тем решающий миг, когда предстояло принять какое-нибудь решение, неумолимо приближался. Теперь ему пришлось оставить школу, в которой учился, и несколько времени провести в гарнизонной школе, так как руководить его конфирмацией будет гарнизонный проповедник Марквард, чьи подготовительные занятия и уроки катехизиса он и начал посещать, причем Марквард, заметивший его хорошие ответы, был с ним весьма внимателен. Сам же Антон, поначалу не имевший к нему никакого доверия, не решался поведать ему о своих горестях.

Поскольку теперь никаких основательных видов на учение у Антона не оставалось, ему приходилось лишь решить, за какое ремесло взяться, но тут, против всякого ожидания, одно по видимости незначительное происшествие придало новый поворот его судьбе и изменило всю его будущую жизнь…

Часть вторая

Чтобы предупредить в дальнейшем превратные суждения об этой книге, отчасти уже имеющие хождение, я почитаю своим долгом объяснить, что сочинение, названное мною – по причинам, думаю, вполне очевидным – психологическим романом, является биографией в прямом смысле слова, сиречь самым истинным и достоверным описанием человеческой жизни в тончайших ее подробностях, какое только возможно себе представить.

Читатель, полагающий полезным подобное верное жизнеописание, не смутится обилием мелочей и подробностей, поначалу кажущихся вовсе незначительными, но примет в рассуждение, что искусно сплетенная ткань человеческой жизни вся состоит из несчетного множества подобных частностей, чрезвычайно важных в их общем переплетении, сколь бы незначительными они сами по себе ни представлялись на первый взгляд.

Те, кто с подобающим вниманием рассмотрит собственную протекшую жизнь, поначалу заметят в ней лишь бессмыслицу, разорванные нити, спутанные клубки, темноту и мрак; но чем пристальней они в нее вглядываются, тем более рассеивается перед ними тьма, бессмысленное наполняется смыслом, разорванные нити вновь свиваются, хаос и сумятица приходят в порядок – и какофония незаметно обращается в гармонию и благозвучие.

Происшествие, неожиданно придавшее судьбе Антона Райзера счастливый оборот, состояло в том, что он подрался на улице с двумя мальчишками, вместе с ним вышедшими из школы и всю дорогу его дразнившими, пока наконец у него не лопнуло терпение и он не вцепился им в волосы, и в этот самый миг к ним приблизился пастор Марквард. Каково же было смущение и замешательство Райзера, когда оба приятеля показали ему на пастора и со злорадством стали расписывать, как тот теперь обрушит на него свой гнев.

Как? Я и сам хочу когда-нибудь стать столь же почтенным человеком, как тот, что приближается к нам, хочу, чтобы все об этом узнали уже сейчас, – тогда, быть может, кто-нибудь захочет мне помочь и вытащит меня из грязи, и вот я застигнут здесь этим самым человеком, моим конфирматором, как раз, когда мне следовало бы предстать перед ним в наилучшем свете? Что он теперь обо мне подумает, за кого меня сочтет?

Эти мысли пронеслись в голове Райзера и настолько его оглушили, что от смущения, стыда и презрения к себе он готов был провалиться сквозь землю. Однако он взял себя в руки, чувство уверенности в себе победило удушающий стыд, наполнило его мужеством и доверием к пастору Маркварду – он быстро собрался с духом, смело подошел к пастору и, обратившись к нему прямо посреди улицы, сказал, что он один из тех мальчиков, кто ходит к нему в детские классы, и потому пастор не должен сердиться на него за эту драку, – вообще-то он никогда не позволяет себе такого, просто они сами к нему приставали, но больше это не повторится.

Пастор Марквард очень удивился, что к нему прямо на улице с подобной речью обращается незнакомый подросток, только что дравшийся с другими мальчишками. Выдержав небольшую паузу, он ответил: да, ввязываться в драку дурно и никуда не годится, однако если впредь подобное не повторится, то и говорить тут больше не о чем; затем он осведомился об имени Антона, расспросил, кто его родители, в какой школе он учится, и отпустил с миром. Как же обрадовался Райзер и какой груз свалился у него с души, когда он выпутался из опасного положения!

Но насколько сильнее он бы радовался, если бы знал, что это нечаянное происшествие скоро положит конец его томительным тревогам и составит основу его будущего счастья. Ибо после того случая пастор Марквард вознамерился ближе познакомиться с юношей и принять деятельное участие в его судьбе: он резонно полагал, что если в разговоре с ним юный Райзер не лицемерил – а порукой его искренности было само выражение его лица, – то мальчик этого возраста вряд ли мог держаться низкого образа мыслей.

На вечерних занятиях в следующее воскресенье пастор Марквард спрашивал его чаще обычного; тем самым отчасти исполнилось одно из желаний Райзера – держать в церкви публичную речь перед собравшимся народом. Он отвечал на вопросы по катехизису звонко и внятно, чем сильно отличался от других: речь его была отчетлива, тогда как остальные по привычке выводили свои ответы заунывным школярским речитативом.

После занятий пастор Марквард поманил его в сторону и пригласил на следующее утро к себе домой. Какое радостное смятение охватило тут мысли Райзера! Нашелся-таки человек, желающий позаботиться обо мне, думал он; ему льстило, что пастор Марквард обратил на него внимание благодаря его ответам, и он решил отныне полностью ему довериться и открыть все свои мечты.

Когда он, проведя бессонную ночь, на следующее утро явился к пастору Маркварду, тот перво-наперво спросил, чему он намерен посвятить свою жизнь, тем самым сразу облегчив ему разговор о заветном. Райзер открыл ему свои планы. Пастор Марквард обрисовал ему предстоящие трудности, но вместе с тем ободрил его и воодушевил, пообещав, что его собственный сын, в то время посещавший старший класс лицея в Ганновере, на той же неделе начнет обучать его латыни.

Во все время разговора Райзеру казалось, что в выражении лица и поведении пастора Маркварда сквозит нечто важное, о чем тот не хочет говорить, но лишь до поры; в этом предположении его еще сильнее утвердили таинственные недомолвки алтарника гарнизонной церкви, который на своих занятиях, также посещаемых Райзером, всегда ставил ему стул, остальных же сажал на скамьи. По окончании урока он, обращаясь к Райзеру, обычно говаривал так: «Смотрите в оба и помните, вы на особом счету. Вам уготовано нечто великое!» – и прочее в таком же роде, отчего Райзер стал мнить себя более важной персоной, чем считал прежде; его мелкое тщеславие было более чем удовлетворено и зачастую преглупо сказывалось в его походке и физиономии, когда он порой вышагивал по улице, напуская на себя важный и сановитый вид всенародного наставника, как то бывало с ним и в Брауншвейге, особенно если на нем были надеты черная жилетка и панталоны. Походкой он подражал молодому священнику, занимавшему в то время две должности – больничного проповедника в Ганновере и конректора лицея, поскольку тот держал подбородок особым образом, восхищавшим Райзера.