Николай Непомнящий - Загадки истории России

• Название: Загадки истории России
• Автор: Николай Непомнящий
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0255-9

Эта книга расскажет вам о вещах, далеко выходящих за рамки обычных для науки нерешенных проблем. Почему ученые и краеведы с таким неиссякаемым упорством ищут легендарную библиотеку Ивана Грозного или Землю Санникова? А «Тунгусское диво»? Что взорвалось над сибирской рекой в 1908 году: комета, метеорит или космический корабль из иных миров? Не менее значительными подчас оказываются и загадки истории венценосных правителей России. Мог ли победитель Наполеона Александр I отказаться от трона и славы, чтобы пойти по бесконечным русским просторам тихим странником, старцем Федором Кузьмичом?.. История чудотворных икон и Янтарной комнаты, загадки биографии княжны Таракановой и Феликса Дзержинского, даже повествование о Мюнхгаузене, который, оказывается, был русским поручиком, — вот о чем эта книга.

---

Любопытно то обстоятельство, что с этого первого дня, когда записки Тарасова приобретают для нас особый интерес, они вступают в противоречие с записями Волконского. Так, князь пишет, что обморок случился в 8 часов вечера, Тарасов же утверждает, что это было утром в 7-м часу, когда император собирался бриться. Волконский пишет, что, когда императрица предложила императору причаститься, он спросил: «Разве я в опасности?», на что императрица возразила: «Нет». Тарасов же описывает эту сцену так: на предложение причаститься Александр спросил: «Кто вам сказал, что я в таком положении, что уже необходимо для меня это лекарство?» «Ваш лейб-медик Виллие», — ответила императрица.

15 ноября Волконский записал: «Жар продолжался до 4-х часов утра. В 6 часов сделалось его величеству хуже, о чем я немедленно доложил ее величеству, которая, пришедши к государю, тотчас напомнила о духовнике и вместе с тем г-н Виллие объявил государю, что он в опасности. Его величество приказал позвать духовника и, прослушав молитвы к исповеди, попросил всех выйти. Когда все вышли, то государь изволил исповедоваться, а по окончании попросил духовника призвать императрицу, с коей вошел опять и я с ген. — ад. Дибичем и с докторами Виллие, Стоффрегеном, Тарасовым и камердинерами; государь изволил приобщиться Св. Тайн, после чего духовник, поздравляя его величество, просил его не отказывать помощь медиков и советовал по обычаю здешнему приставить пиявки. Умоляя государя не терять времени, стал с крестом в руках на колени. Государь сказал: «Встаньте» и, поцеловав крест духовника, сказал, что никогда не ощущал большего удовольствия, как в сей раз… Как жар не убавлялся, напротив того усиливался, то доктора предложили пиявки; его величество, не отказывая с тех пор ничего, употреблял все лекарства, какие ему были подносимы; начали с пиявок, коих поставили за уши 35 по обеим сторонам, что продолжалось довольно долго и крови довольно было вытянуто; жар хотя и уменьшился, но не надолго, и к ночи было еще хуже».

Журналу Волконского противоречат записи доктора Тарасова: «Я всю ночь просидел подле больного, и, наблюдая за положением его, заметил, что император, просыпаясь по временам, читал молитвы и псалмы, не открывая глаз. В пять с половиной часов утра 15 ноября император, открыв глаза и увидев меня, спросил: «Здесь священник?» — Я тотчас сказал о сем барону Дибичу, князю Волконскому и баронету Виллие, проводившем всю ночь в приемном зале подле кабинета. Князь Волконский доложил о сем императрице, которая поспешила прибыть к государю. Все вошли в кабинет и встали при входе у дверей. Немедленно был введен протоиерей Федотов. Император, приподнявшись на левый локоть, приветствовал пастыря и просил его благословить; получив благословение, поцеловал руку священника. Потом твердым голосом сказал: «Я хочу исповедаться и приобщиться Св. Тайн; прошу исповедать меня не как императора, а как простого мирянина; извольте начать, я готов приступить к святому таинству». Затем следует описание сцены причащения и просьбы духовника о принятии лекарства. Тарасов продолжает: «К вечеру положение императора казалось несколько лучше».

Баронет Виллие в тот день записал несколько строк: «Что за печальная моя миссия объявить ему о его близком разрушении в присутствии ее величества императрицы…» На следующий день, 16 ноября, Виллие подтверждает факт причащения и увещеваний Федотова, а также принятия императором некоторых лекарств.

Тут нельзя не упомянуть об одном странном обстоятельстве, которое опровергает все вышеприведенные показания, в том числе и самого Виллие.

В декабре 1840 года в Петербург приехал английский дипломат лорд Лофтус. В своих записках он упоминает о встрече с Виллие, а также и о том, что Виллие рассказывал одному общему их другу следующее: когда императору Александру с его согласия поставили пиявки, он спросил императрицу и Виллие, довольны ли они теперь. Они высказали свое удовольствие, а император вдруг сорвал с себя пиявки, которые единственно могли спасти его жизнь. Виллие сказал при этом Лофтусу, что, по-видимому, Александр искал смерти и отказывался от всех средств, которые могли отвратить ее. Вероятно, Виллие сказал еще нечто своему соотечественнику, так как лорд Лофтус пришел к заключению, что смерть Александра всегда останется необъяснимой тайной и дала повод ко многим неправдоподобным рассказам о том, что его будто бы отравили, что он кончил самоубийством или же, наконец, что его будто бы умертвили.

Это указание английского дипломата весьма интересно: перечисляя неправдоподобные слухи, порожденные событием 19 ноября, он не упоминает в числе их исчезновение императора и похороны другого лица взамен его, хотя этот слух распространился по России сейчас же после таганрогской драмы.

«Ночь прошла худо и почти в забытьи, — пишет Волконский 16 ноября. — В 2 часа ночи попросил лимонного мороженого, которого откушал одну ложечку, потом во весь день ему было худо; к вечеру… жар не уменьшался. Государь был все хуже, в забытьи и ничего не говорил».

Этой краткой записи Волконского разительно противоречат строки из записок Тарасова: «Ночь государь провел несколько спокойнее. Жар был менее сильный; поставленная на затылок шпанская мушка хорошо подействовала».

Что касается анонимного автора «Истории болезни», который все повествование ведет в мрачных тонах, то он отмечает, что «усиление лихорадки между 3 и 4 часами утра 16 ноября сопровождалось всеми признаками смерти».

17 ноября Тарасов отмечает, что «болезнь достигла высшей степени своего развития», а императрица в тот же день написала вдовствующей государыне Марии Федоровне письмо такого содержания: «Я не была в состоянии писать Вам со вчерашней почтой. Сегодня… наступило очень решительное улучшение в состоянии здоровья императора. Вы получаете бюллетени. Следовательно, вы могли видеть, что с нами было вчера и даже еще этой ночью. Но сегодня сам Виллие говорит, что состояние здоровья нашего дорогого больного удовлетворительно».

Но Виллие утверждает другое! Он пишет: «Чем дальше, тем хуже. Смотрите историю болезни. Князь в первый раз завладел моей постелью, чтобы быть ближе к императору. Барон Бабич находится внизу».

Обратите внимание, читатель, на это «завладение» Волконским постели лейб-медика именно тогда, когда, казалось бы, близость доктора, а не генерал-адъютанта была всего нужнее!

18 ноября Виллие отмечает: «Ни малейшей надежды спасти моего обожаемого повелителя. Я предупредил императрицу и князя Волконского и Дибича, которые находились — первый у себя, а последний — у камердинеров».

И вот наступило утро 19 ноября!

У Волконского находим такую запись: «Государь оставался в забытьи во все время до конца, в 10 часов и 50 минут испустил последний дух. Императрица закрыла ему глаза и, подержав челюсть, подвязала платком, потом изволила пойти к себе».

У доктора Тарасова: «Утро было пасмурное и мрачное; площадь перед дворцом вся была покрыта народом, который из церквей после моления об исцелении государя приходил толпами ко дворцу, чтобы получить вести о положении государя. Государь постоянно слабел, часто открывал глаза и прямо устремлял их на императрицу и святое Распятие. Последние взоры его были настоль умилительные и выражали столь спокойное и небесное упование, что все мы, присутствующие, при безутешном рыдании, проникнуты были невыразимым благоговением. В выражении лица его не было заметно ничего земного, а райское наслаждение и не единой черты страдания. Дыхание становилось все реже и тише».

В «Истории болезни» читаем: «В четверг, 19 ноября, день навсегда прискорбный, пароксизм закончился продолжительной агонией, к дыханию примешивались стоны, которые доказывали страдания больного, а также предсмертная икота. Дыхание становилось все короче; пять раз оно совершенно останавливалось и столько же раз возобновлялось. В три четверти одиннадцатого император испустил последний вздох в присутствии императрицы, которая оставалась одна в молитвах около своего умирающего супруга. Она оставалась около часа при бездыханном теле; это была она, которая закрыла глаза и рот покойнику».

Из дневника Виллие: «Ее величество императрица, которая провела много часов вместе со мною, одна у кровати императора все эти дни, оставалась до тех пор, пока наступила кончина в 11 часов без десяти минут сегодняшнего утра…»

А вот еще два свидетельства — доктора Добберта и камердинера Федорова.

Добберт пишет: «Он умер мучительной смертью. Борьба со смертью — агония — продолжалась почти одиннадцать часов».

По словам камердинера Федорова: «Она (императрица. — Авт.) полторы сутки находилась при императоре; за час до кончины государь, открыв глаза и видя около себя предстоящих любезнейшую царицу, барона Дибича, князя Волконского и прочих особ, не мог говорить, но память еще имел; сделал движение рукою, звал государыню, которая к нему подошла… Наконец, на исходе души великого своего супруга, сама изволила закрыть дражайшему своему царю глаза и, подвязав ему платком подбородок, залившись слезами, получила сильный обморок. Немедленно вынесли ее в другую комнату».