Томас Лиготти - Последний пир Арлекина

• Название: Последний пир Арлекина
• Автор: Томас Лиготти
• Жанр: Ужасы и Мистика

Антропологи тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо — в том числе и странные увлечения. Герой рассказа, исследующий образ клоуна в мировых культурах, и сам не прочь спрятать лицо за ярким гримом и дурацкой ухмылкой.

Однажды он узнает, что в провинциальном городке Мирокаве существует странный праздник, выпадающий на самую длинную ночь в году — зимнее солнцестояние. В гуляниях неким образом задействованы и клоуны…

Надеясь разогнать сезонную депрессию и пополнить коллекцию антропологических курьезов, герой отправляется на место событий. Но у веселого празднества обнаруживается темная подкладка — темнее самой темной ночи…

---

На той стороне улицы в противоположную сторону медленно ехал грузовик, осторожно раздвигая море шатающихся гуляк. Груз в кузове был крайне любопытным, потому что состоял исключительно из членов моей секты. Чуть поодаль грузовик остановился, и в него забрались еще клоуны. Через квартал он подобрал еще партию, а через два квартала развернулся и направился в мою сторону.

Я остановился у бордюра, как это делали остальные, но сильно сомневался, что грузовик меня заберет. Казалось, они знают, что я — самозванец. Однако он замедлил ход и почти остановился, поравнявшись со мной. Остальные столпились на полу в кузове, причем большинство смотрели в никуда со своим обычным безразличием, которого я от них ожидал. Некоторые уставились на меня. Я на секунду заколебался, не зная, хочу ли испытывать судьбу дальше, но в последний миг, поддавшись порыву, забрался в кузов и втиснулся между остальными.

Забрав еще несколько человек, грузовик направился к предместьям Мирокава. Сначала я пытался ориентироваться, но грузовик делал сквозь тьму поворот за поворотом по узким сельским дорогам, и я полностью утратил чувство направления движения. Большинство пассажиров грузовика никак не давали понять, что знают о присутствии в кузове своих товарищей. Я осторожно переводил взгляд с одного призрачного лица на другое. Кое-кто шепотом обменивался короткими фразами с соседями. Я не мог разобрать, что они говорят, но интонации звучали совершенно нормально, как если бы это не были вялые выходцы из трущобного стада. Может быть, это искатели приключений, нарядившиеся, как и я, или новички? Вероятно, они заранее получают инструкции на собраниях вроде того, на какое я попал вчера. Вдруг в этой толпе находятся и те двое юношей, которых я вчера так напугал, что они сбежали из старой закусочной.

Грузовик набрал скорость и теперь ехал по довольно открытой местности, направляясь к высоким холмам, что окружали теперь уже далекий город Мирокав. Нас хлестало ледяным ветром, и я невольно дрожал от холода. Определенно, это выдавало во мне чужака, потому что те два тела, что прижимались ко мне, были совершенно неподвижными и даже будто излучали свой собственный холод. Я всмотрелся в темноту, к которой мы быстро приближались.

Открытое пространство осталось позади. По обеим сторонам дороги росли густые леса. Когда грузовик начал круто подниматься вверх, тела в кузове вжались одно в другое. Над нами, на вершине холма, где-то в лесу сияли огни. Когда дорога выровнялась, грузовик сделал внезапный поворот, направляясь в то, что показалось мне то ли тьмой у обочины, то ли глубокой канавой. Однако это была просто грунтовка, по которой грузовик поехал в сторону свечения.

По мере нашего приближения оно становилось ярче и резче, мелькало над деревьями и освещало отдельные детали того, что до сих пор выглядело ровной темнотой. Грузовик выехал на поляну и остановился, и я увидел отдельно стоявшие фигуры, многие из которых держали фонари, излучавшие ослепительный холодный свет. Глядя на них с высоты, я прикинул, что там кружат не менее тридцати этих мертвенно-бледных клоунов. Один из моих попутчиков, заметив, что я слишком задержался в грузовике, странным высоким шепотом велел поторопиться, сказав что-то насчет «пика темноты». Я снова подумал про ночь зимнего солнцестояния; технически это был самый долгий период темноты в году, хотя он и не так сильно отличался от других зимних ночей. Впрочем, его истинное значение относилось к факторам, имевшим мало общего со статистикой или с календарем.

Я пошел туда, где остальные уже сбились в плотную толпу, над которой витал дух ожидания, создаваемый едва заметными жестами и мимикой. Обмен взглядами, рука легонько касается плеча соседа, круглые глаза устремлены вперед, где двое ставят на землю свои фонари на расстоянии примерно шести футов один от другого. Фонари освещают дыру в земле. Взгляды всех присутствующих сосредоточились на этой круглой яме, и, словно по сигналу, мы стали ее окружать. Тишину нарушали лишь ветер и хрустевшие под нашими ногами замерзшие листья и ветки.

Когда все мы столпились вокруг этой зияющей пустоты, один вдруг прыгнул в нее, на мгновение скрывшись из вида, но тут же вновь появился, чтобы взять фонарь, услужливо протянутый ему чьей-то рукой. Миниатюрная бездна осветилась, и я увидел, что она имеет не более шести футов в глубину. У основания внутренней стены был вырыт вход в туннель. Державший фонарь немного нагнулся и исчез в проходе.

Клоуны из толпы один за другим спрыгивали в темноту ямы, и каждый пятый брал фонарь. Я стоял в хвосте группы. Мало ли какие события будут происходить там, под землей? Я хотел на всякий случай быть поближе к поверхности. Когда нас осталось всего десять, я передвинулся так, чтобы пропустить вперед четверых и остаться пятым — тем, кто получит фонарь. Все так и вышло, и когда я спрыгнул в яму, мне его ритуально протянули. Я повернулся и быстро нырнул в проход. К этой минуте меня так трясло от холода, что я уже ничего не боялся и не испытывал ни малейшего любопытства, одну благодарность за то, что попал в укрытие.

Я вошел в длинный, слегка наклонный туннель, достаточно высокий, чтобы выпрямиться. Здесь, внизу, было значительно теплее, чем снаружи, в ледяной тьме леса. Через несколько минут я согрелся достаточно, чтобы мысли от физического дискомфорта перешли к внезапной и оправданной тревоге за свою жизнь. Я шел, держа фонарь ближе к стенкам туннеля. Они были довольно гладкие и ровные, словно проход не вырыли вручную, а его выкопало нечто сообразно своему размеру и форме. Эта бредовая идея посетила меня, когда я вспомнил послание, оставленное на зеркале в моей спальне: «Что хоронит себя прежде, чем умрет?»

Мне следовало поспешить, чтобы не отстать от жутковатых спелеологов, шедших впереди. Фонари у них над головами раскачивались при каждом шаге; неуклюжая процессия казалась все менее реальной по мере того, как мы углублялись в аккуратный узкий туннель. На какой-то миг я вдруг заметил, что шеренга передо мной становится короче. Идущие входили в похожее на пещеру помещение, где скоро очутился и я. Помещение высотой футов в тридцать размерами напоминало бальный зал. Я взглянул наверх и, съежившись, подумал, что спустился слишком глубоко под землю. В отличие от гладких стен туннеля, стены этой пещеры были неровными и неаккуратными, словно их кто-то глодал. Землю отсюда, надо полагать, выносили через туннель либо через одну из черных дыр, которые я заметил по краям помещения; вероятно, они вели на поверхность.

Но устройство пещеры занимало меня гораздо меньше, чем ее обитатели. Должно быть, нас встречали все жители трущоб Мирокава и даже больше того — все с одинаково зловещими широкими глазами и ртами овальной формы. Они выстроились в круг, обступив похожий на алтарь предмет, покрытый чем-то темным, вроде кожи. Сверху на алтаре, под куском такого же материала лежало что-то бесформенное. А позади, глядя на алтарь сверху вниз, стоял тот единственный, без грима на лице. На нем была надета длинная белая мантия того же цвета, что и тонкие волосы, ободком обрамлявшие голову. Руки спокойно опущены вдоль тела. Он не шевелился. Перед нами стоял человек, который, как я когда-то верил, мог проникнуть в самые главные тайны; стоял с тем же профессорским видом, что впечатлил меня много лет назад, но теперь я испытывал лишь ужас при мысли, какие откровения прячутся под глубокими складками его судейской одежды. Неужели я и вправду явился сюда, чтобы бросить вызов столь грозной личности? Имени, под которым я его знал, явно было недостаточно, чтобы обозначить его положение. Скорее, его следует называть именами других инкарнаций — бог мудрости, переписчик всех священных книг, отец всех магов, трижды великий; более того, пожалуй, я должен называть его Тот.

Он протянул к своей пастве сложенные ковшиком руки, и церемония началась.

Все было очень просто. Собравшиеся, до этого момента хранившие полное молчание, разразились кошмарным пением на самой высокой, какую только можно вообразить, ноте. Это пел хор скорби, кричащего безумия и стыда. В пещере пронзительно дребезжала диссонантная, воющая мелодия. Мой голос тоже добавился к остальным, пытаясь слиться с этой изувеченной музыкой. Но я не мог имитировать пение остальных, в моем голосе звучала охриплость, непохожая на этот какофонный скорбный вой. Чтобы не выдать в себе самозванца, я стал беззвучно повторять их слова. Слова обнажали мрачную злобность, которую я до сих пор в присутствии этих существ только ощущал. Он пели, обращаясь к «нерожденным в раю», к «чистым нежившим жизням». Они пели панихиду по самому существованию, по всем его жизненным формам и сезонам. Их идеалами были тьма, хаос и унылое полусуществование, посвященное всем обликам смерти. Море худых бескровных лиц дрожало и вскрикивало извращенными надеждами. А одетая в мантию управляющая ими центральная фигура, вознесшаяся за двадцать лет до статуса жреца, была человеком, у которого я почерпнул так много собственных жизненных принципов. Бесполезно описывать, что я чувствовал в те минуты; попытка же описать то, что произошло дальше, и вовсе будет пустой тратой времени.