Рафаэль Сабатини - Златоустый шут

• Название: Златоустый шут
• Автор: Рафаэль Сабатини
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2001
• ISBN: 5-300-02858-4

Тиран Сфорца, синьор города Пезаро, лишил героя повести всех владений, сгубил его отца. Однако благородный юноша служит тирану придворным шутом, своими остротами и проделками скрашивает досуг своего врага, как будто не желает слышать голос отца, который вопиет из могилы об отмщении. Лишь заручившись поддержкой кардинала Цезаря Борджа, Златоустый Шут, как пристало почтительному сыну и доброму христианину, вступает в битву ради мести врагам и обеления поруганной чести рода. И ради прекрасных глаз моны Паолы Сфорца.

---

— И не собираюсь, мадонна. Мое дело — шутить, но никто не заставит меня лгать. Мне кажется, мадонна, что вы нарисовали верный и точный портрет синьора Джованни Сфорца, заслуживающий того, чтобы оставить его в назидание потомкам.

— Ладдзаро, перестаньте! — с укоризной в голосе воскликнула она. — Мне нужна помощь. Поэтому я пришла к вам с рассказом о том, что со мной хотят сделать.

— Сделать с вами? — удивился я. — Неужели они осмелятся обвенчать вас помимо вашей воли?

— Да, если я стану сопротивляться.

— Тогда не сопротивляйтесь, — усмехнулся я.

— Ладдзаро! — обиженно вскричала она, словно усмотрела в моих словах неприличествующее случаю легкомыслие.

— Поймите меня правильно, мадонна, — поспешил объяснить я. — Я советую вам не сопротивляться только потому, что иначе вас действительно могут заставить вступить в брак, причем немедленно. Постарайтесь потянуть время; дайте синьору Джованни понять, что вы не отвергаете его ухаживания, и, может статься, все еще обойдется.

— Но это ведь обман… — возразила она.

— Совершенно верно, — согласился я, — именно обман всегда считался самым надежным средством в борьбе с тиранией.

— Ну хорошо, а потом? — спросила она. — Такое положение дел не может длиться бесконечно долго. Рано или поздно придется расставить все точки над «i».

— Вполне возможно, что такой день никогда и не настанет, — возразил я. — Разве что синьор Джованни окажется чересчур нетерпелив.

Она озадаченно взглянула на меня и сдвинула свои тонкие брови.

— Я не понимаю вас, друг мой, — пожаловалась она.

— Я поясню, — сказал я. — Давным-давно жил в Вавилоне царь по имени Валтасар, который настолько погряз в распутстве, что не отказался от своих привычек даже тогда, когда Дарий, царь мидян, с огромной армией встал под самыми стенами его столицы. Однажды ночью он беспечно пировал в кругу своих придворных, не думая об опасности, и вдруг в воздухе явилась рука, которая написала предупреждение: «Мене, мене, текел, упарсин»[55].

Слабая улыбка появилась на губах мадонны Паолы.

— Должна признаться, ваша притча мне кажется весьма туманной.

— Задумайтесь над ней, мадонна, — подбодрил ее я. — Замените царя Валтасара синьором Джованни Сфорца, а царя Дария — герцогом Чезаре Борджа, и вы все поймете.

— Но неужели войска Борджа действительно угрожают Пезаро?

— А разве нет? — ответил я, слегка раздражаясь. — Грядет война, а синьор Джованни, вместо того чтобы готовиться к ней, продолжает развлекаться балами, маскарадами и банкетами. И даже если ничья рука не напишет пророчество, тревожные симптомы надвигающейся катастрофы очевидны для всякого, сохранившего элементарный здравый смысл.

— Так вы считаете… — начала было она.

— Повторяю вам, если вы сильно заупрямитесь, вас заставят немедленно вступить с ним в брак. Но если вы постараетесь выиграть время с помощью недомолвок и двусмысленностей, если намекнете, что к Рождеству можете стать более уступчивой, синьор Джованни, я уверен, согласится подождать.

— А что, если и тогда ничего не изменится?

— Это было бы чудом. Я думаю, что если исключить вмешательство свыше — такое, например, как смерть Чезаре Борджа, который, по слухам, чрезвычайно осторожен, синьор Джованни навряд ли просидит в Пезаро более двух месяцев.

— Ладдзаро, друг мой! — воскликнула она, и от ее былого уныния не осталось и следа. — Как мудро я поступила, решив посоветоваться с вами; вы вселили в меня надежду и подсказали, что мне делать дальше.

Чтобы долгое отсутствие мадонны Паолы не было истолковано превратно, мы повернули ко дворцу, и когда я прощался с ней на террасе, это была совсем другая мадонна Паола, оживленная и почти веселая. Странно только, что я тоже почему-то чувствовал себя так, словно у меня гора с плеч свалилась.

Все произошло, как я и предсказывал. Наигранное дружелюбие мадонны заставило Джованни и Филиппо повременить с заключением брака, но ничуть не уменьшило пыл, с которым синьор Пезаро старался завоевать благосклонность своей, как он теперь считал, невесты.

Любовь иногда способна заставить самого последнего тупицу проявлять чудеса проницательности и идти на невероятные хитрости, чтобы добиться успеха у своей избранницы. Такая метаморфоза произошла и с синьором Джованни, который, с совершенно несвойственной ему интуицией, догадался, какими качествами должен обладать идеальный мужчина в представлении мадонны Паолы, и с комичной настойчивостью пытался убедиться в том, что он отнюдь не лишен их. Он превратился в актера, в сравнении с которым развлекавшие его комедианты казались просто сапожниками от искусства. Он заметил, что мадонне Паоле нравились поэты и их величавая манера декламации, и, чтобы угодить ей, сам решил превратиться в поэта.

«Poeta nascitur»[56], гласит пословица, и синьор Джованни быстро убедился в ее справедливости. К счастью для себя, он был начисто лишен честолюбия, присущего большинству рифмоплетов, и сумел понять, что те вещи, которые выходили из-под его пера после долгих часов ночного бодрствования, способны лишь вызвать удивление, если не презрение мадонны Паолы, и могли сделать из него посмешище для его же придворных.

Поэтому он пришел ко мне и с вежливостью, совершенно не свойственной ему, поинтересовался, не силен ли я в сочинении стихов. Не знаю, почему он выбрал именно меня, — с такой просьбой он вполне мог бы обратиться к кому-нибудь другому, поскольку при дворе тогда не ощущалось недостатка в пиитах; скорее всего, он решил, что мне можно всецело доверять и рассчитывать на мое молчание.

Я ответил ему, что, если предмет окажется в моем вкусе, мне вполне по силам набросать несколько довольно сносных строк. Он пообещал щедро вознаградить меня в случае успеха и велел сочинить хвалебную оду в честь мадонны Паолы, прибавив, что я должен немедленно забыть о ее авторстве, если хочу остаться в живых.

Я с радостью повиновался: мог ли существовать более притягательный для меня сюжет? Через час ода была готова, и пусть она не могла сравниться с произведениями мессера Петрарки, в ней чувствовались вдохновение, искренность и строгость стиля, и я обращался к мадонне Паоле не иначе, как к «Священному Цветку Айвы».

Успех оды был столь велик, что на следующий день синьор Джованни вновь явился ко мне с деньгами и с угрозами. Взамен он получил сонет, написанный в духе Петрарки и по своим достоинствам ничуть не уступавший оде. С тех пор синьор Джованни зачастил ко мне, и скоро мне стало казаться, что если дело пойдет так и дальше, то я сумею скопить достаточно денег, чтобы выкупить владения Бьянкомонте и тем окончить свои злоключения. Надо сказать, что Джованни получал за свое золото вполне доброкачественный товар, хотя мог ли он, профан, по достоинству оценить его? Да и откуда ему было знать, что презренный шут в написанных по приказу творениях изливал на бумагу самую свою душу?

Мои усилия не оставили мадонну Паолу равнодушной, в чем она как-то раз сама призналась.

— Ладдзаро, — вздохнула она, — мне кажется, что я была несправедлива к синьору Джованни. Я недооценивала его. Я считала его пустым, необразованным кривлякой, начисто лишенным тонкости восприятия окружающего нас мира. Однако нельзя отрицать достоинств его стихов, каждая строчка которых свидетельствует о возвышенности души человека, писавшего их.

До сих пор я не знаю, как тогда я смог сдержаться и не выложить ей всю правду. Возможно, я вспомнил об угрозах синьора Джованни, но, скорее всего, я испугался, что, услышав мое признание, она без труда догадается, какие чувства подвигли меня к сочинительству.

Так проходили неделя за неделей. Миновала пора сбора винограда, в садах Пезаро увяли розы и деревья оделись в золотой осенний наряд. Наступил октябрь, а вместе с ним пришел страх, который уже давно должен был подстегнуть нас к решительным действиям. Услышав о приближении герцога Валентино — так теперь называли Чезаре Борджа[57], — Джованни Сфорца словно очнулся от забытья и, охваченный ужасом, спешно послал за помощью к своему родственнику Франческо Гонзаге[58], правителю Мантуи. Отвечая на просьбу синьора Джованни, тот отправил ему сотню наемников под командой албанца по имени Джакомо. Но что такое сотня наемников? С таким же успехом он мог бы прислать сотню фиговых плодов, чтобы закидать ими армию герцога Валентино. Над головой Джованни стремительно сгущались тучи, и его подданные, видя, в каком плачевном состоянии находится город и крепостные укрепления, совершенно не подготовленные к отражению нападения извне, мудро решили не рисковать своими жизнями и имуществом, сопротивляясь превосходящим силам противника.

Гром грянул во второе воскресенье октября. Утром во дворе замка собралась кавалькада придворных — свита синьора Джованни, — которые намеревались прослушать мессу в соборе Святого Доминика. В ней находились синьор Филиппо, мадонна Паола и, помимо них, еще десятка два кавалеров и дам. Джованни уже занес ногу в стремя, собираясь садиться в седло, как вдруг мерный, быстро приближавшийся топот лошадиных копыт привлек всеобщее внимание и заставил всех застыть в тревожном ожидании.