Исай Калашников - Повести

• Название: Повести
• Автор: Исай Калашников
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1987

Повести народного писателя Бурятии Исая Калашникова, вошедшие в сборник, объединены темой долга, темой служения людям.

В остросюжетном «Расследовании» ведется рассказ о преступлении, совершенном в одном из прибайкальских поселков. Но не детектив является здесь главным. Автор исследует психологию преступника, показывает, как замаскированная подлость, хитрость оборачиваются трагедией, стоят жизни ни в чем не повинным людям. Интересен характер следователя Зыкова, одерживающего победу в психологической схватке с преступником.

Повесть «Через топи» посвящена воспитанию молодого человека, вынужденно оказавшегося оторванным от людей в тайге. Писатель показывает, как нерешительный, инфантильный юноша, преодолевая трудности, становится мужественным и ответственным человеком.

---

Вскоре тропа вывела его к поляне с небольшим озерком, скорее даже лужей, посередине. Пологие берега были как бы запорошены снегом, белый налет лежал и на земле, и на зелени мелкой, чахнущей травки. Грязь у воды была истоптана копытами коз. В одном месте Антон увидел след и другого животного — широкая, короткопалая лапа. Медведь? Этот ходит не за солью, косуль подкарауливает. Антон стоял, озираясь по сторонам: не затаился ли хозяин тайги поблизости? Маловероятно, что он бросится на человека, а все же надо быть начеку. Тихо, крадучись, пошел дальше. Местность стала круче подниматься вверх, ущелье заметно сузилось, но скалистые стены, сближаясь, не стали ниже, положе. Взгляд Антона с беспокойством обшаривал утесы — все та же серая стена, ни одного пролома, трещины. И только у самой вершины ущелья заметил, что стена растрескалась, из нее высыпались куски, образовав неровные уступы. Дотянулся до первого уступа руками, ухватился за кромку. Камень крошился, осыпался. Высота была головокружительная, но, подумав, он решил подниматься тут. Оставил подъем до утра. Лезть на стену, когда день кончается, — искать своей гибели. Выбрал под стеной углубление, подстелил под бок телогрейку, под голову — пустой рюкзак и, не разводя огня, лег спать.

Утром на ветви стланика, на траву выпала обильная роса, и все кругом стало седым, переливчатым, только скалы оставались по-прежнему серыми, мрачными. Антон разулся, сложил сапоги и портянки в рюкзак, закинул его за спину, крепко связал на груди лямки, развел руки: не мешает ли что, не стесняет ли движений, — все было в порядке.

На первый, на второй уступ он поднялся сравнительно легко, хотя камень крошился под руками, как ссохшаяся соль, и крошка сыпалась в лицо, запорошивала глаза. Дальше дело пошло хуже. Уступы были до того узкие, что на них не умещались даже ступни ног; приходилось все время опираться на пальцы, а они, порезанные о каменную крошку, кровоточили, болели. То же было с пальцами рук. А кроме того, от постоянного напряжения тело уставало, каждый новый шаг давался все с бо́льшим трудом. В душу вползал страх. Антон часто, прерывисто дышал, проводил зачерствевшим языком по губам, слизывая горький пот, и кое-как заставлял себя отрывать пальцы от уступа, чтобы уцепиться за другой.

Еще с земли он заметил большой выступ, образовавший площадку величиной с разостланную телогрейку. «Только бы добраться до него!..» — твердил он, чувствуя, что силы уходят с непостижимой быстротой, а каменные уступчики становятся как будто рыхлее, ненадежнее. На последних метрах дважды чуть было не сорвался. Первый раз под рукой осыпался уступ. Антон потерял равновесие, стал падать, но пальцы другой руки успели схватиться за какую-то щель. Удержался. Его прокололо до пяток, обдало ледяным холодом. Долго висел, не двигаясь, унимая частую дрожь во всем теле. Дальше вся стена была исполосована змейками мелких трещин. Цепляясь за них пальцами рук и ног, он добрался-таки до заветной площадки. Забросил на нее левую руку, утвердился локтем, стал переносить правую. Тяжесть, тела в это время почти целиком переместилась на пальцы ног. И тут-то случилось самое неожиданное — опора из-под ног вдруг ускользнула, и он повис на руках. Ладони мертвой хваткой впились в неровности на площадке, ноги, как тряпичные, беспомощно болтались над пустотой, а там, внизу, что-то шумело; шум быстро нарастал и кончился оглушительным грохотом. Ущелье утробно рявкнуло, и гул покатился, затихая, к лесу. Антон собрал все свои силы, подтянулся, перевалил свое тело через край площадки и растянулся на ней — ни живой, ни мертвый. Прошло немало времени, прежде чем он осмелился глянуть вниз. А глянув, похолодел: от скалы отвалился огромный кусок, скатился вниз, обрушив уступчики, по которым Антон только что поднялся. Там, где отвалился камень, в стене образовалась большая выемка. Она была ниже метра на три и немного в стороне от площадки. А еще ниже стена темнела свежими сколами: спуститься но ней теперь было уже невозможно. Остается один путь — вверх. Антон поднял голову. Над площадкой стена была иссечена трещинами, щелями; она была не более надежной, чем внизу. Антон даже опасливо отодвинулся; ему казалось: заденешь стену нечаянно локтем — она обрушит на голову град камней.

Антон понял: никакая сила не заставит его висеть на кончиках пальцев над пропастью, ожидая каждую минуту нового обрушения проклятой скалы. Но и вниз вернуться невозможно. Как же быть?

Никакого выхода Антон не видел. С тоской смотрел он в ту сторону, где в лучах солнца зеркальным блеском светились болотные окна, зеленел лес. В той стороне, на краю болота, должен быть Мартын Семенович, Лешка, Жаргал. Или они ушли? А что, если за ними прилетит самолет? Он будет тут сидеть, как заяц на суку… Ни ждать, ни искать они не станут. Вот проклятие! Всю жизнь получал от людей одни неприятности, а тут они совсем доконают, заставят сыграть в ящик. И черт дернул отколоться, путем не подумав. Хотя бы Лешку прихватил с собой. Балда, чурка с глазами — вот ты кто, Антон!

Он сел, стараясь не делать резких движений, поджал под себя ноги, опасливо покосился на скалу. Камни были безмолвны; не узнать, не угадать, какую еще каверзу таят они в себе.

Проходил час за часом, а Антон сидел все в той же позе, скрючившись, поджав под себя ноги. Самолет не появлялся, и он со злостью подумал: «Разевайте рот шире — найдут!»

Солнце поднималось все выше, нагревало камни; от них несло жаром, будто от печки-чугунки. Антону нестерпимо хотелось пить. Язык совсем пересох, ворочался во рту корявым рашпилем. Перед глазами поплыли радужные круги; гребень противоположной стены ущелья, лес, сверкающие блестки на болоте закачались, налезая друг на друга. В белесом небе черными хлопьями кружились какие-то птицы, должно быть вороны, а может быть, и не вороны, не птицы вовсе — все это ему грезится.

Он достал из рюкзака телогрейку, накрылся ею. Солнце пекло меньше, но дышать под ней было нечем, и он то стягивал ее с головы, то снова укрывался. Только ночь принесла облегчение: воздух стал прохладным, камни остыли. Антон сидел все в той же позе, в странной полудремоте, больше похожей на забытье, глубокое и вместе с тем чуткое. Страх не давал ему уснуть: казалось, что, если заснет, свалится с площадки, расшибется всмятку.

Он надеялся, что те трое, если за ними не придет самолет, пойдут по его следу. Через болото они не переправятся, повернут сюда. Мимо не пройдут — он их заметит издали. Только бы не ушли через болото. Что, если оно лишь показалось непроходимым? Лысый в таких делах дока, вынюхал, поди, какой-нибудь переход. «Нет, — успокаивал он себя, — куда им!.. Там, где я не прошел, им делать вовсе нечего». Он их дождется. Может быть, пойдет дождик. Под дождевые струи он подставит кепку и напьется. За тучами скроется солнце и не будет жарить.

Но утро наступило такое же ясное, как вчера. На небе не то что туч — редких облаков и тех не было. С отчаянием смотрел Антон на лес, залитый яркими лучами солнца. Скала, его площадка, оставалась пока в тени; тут еще держалась прохлада, но так будет недолго — клин тени укоротится, и ему опять придется корчиться на горячих камнях. Не вытерпеть ему, не вынести иссушающей жарищи: лучи выпьют из тела все соки, он загнется и засохнет, как омуль, которого повесили вялить. Уж лучше прыгнуть вниз: так он, если здорово повезет, останется в живых, а не повезет — разом покончит счеты с жизнью. Все лучше, чем подыхать в этом аду, Может случиться и так: те трое подойдут, он их увидит, а крикнуть не сможет. Попробуй крикни, если язык у тебя присохнет… А прыгать страшно. Внизу камни, стланик, есть о что расшибиться. Будь у него веревка метров двадцать — двадцать пять… Веревка? Ты стал глупее ягненка, Антон, у тебя есть рюкзак, брюки, рубашка — делай веревку.

Он чуть не подпрыгнул от радости, чуть не завопил во все горло: «Спасен!» Но радость тут же угасла. За что привязать веревку? Не за что. Площадка плоская, на ней нет ни единого выступа, годного, чтобы захлестнуть на нем петлю.

Исчезла последняя надежда. Он никак не хотел мириться с этим, лихорадочным взглядом осматривал камни, забыв о страхе, ощупывал стену над головой — ничего! Его взгляд задержался на выемке, образованной при обвале. Если бы сползти в нее! Дальше он может спуститься и без веревки — там есть за что зацепиться. Но как сползешь? Разве спрыгнуть? Промахнешься — конец. Тут останешься — конец. А, будь что будет! Он поднял рюкзак, бросил, загадав: «Не сорвется — прыгаю». Рюкзак упал точно в намеченное место, подскочил и лег на самой кромке; лямки свесились вниз. Надо оттолкнуться от площадки чуть-чуть. Когда ноги коснутся выемки, сразу падать на правый бок, к стене. Набрав полную грудь воздуха, он прыгнул. Все получилось так, как и рассчитывал; только падая на бок, он столкнул рюкзак. Долго лежал, обнимая руками корявые камни, еще не вполне уверенный, что жив, невредим; потом громко засмеялся, сказал: