Барбара Вайн - Правила крови

• Название: Правила крови
• Автор: Барбара Вайн
• Жанр: Детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-74302-5

Лорд Мартин Нантер, потомственный пэр и член палаты лордов, занят не только законотворчеством и политической деятельностью, но также известен как блестящий писатель-биограф. Однажды он задумал написать биографию своего прапрадеда, врача — специалиста в области заболеваний крови, бывшего лейб-медиком самой королевы Виктории. Но, разбираясь в обстоятельствах жизни знаменитого предка, Мартин наткнулся на странные события, связанные с трагедиями близких ему людей. И так, шаг за шагом, Нантер-младший добрался до ужасной тайны, которую его прапрадед, казалось бы, унес с собой в могилу. Тайны чрезвычайно странного — и страшного — преступления…

---

Но сначала вопросы. Один — о железнодорожном сообщении, другой — о ядерном оружии, а затем — мой. Секретарь Палаты лордов встает и объявляет: «Лорд Нантер». Я говорю: «Милорды, прошу позволения задать вопрос, стоящий напротив моего имени в повестке дня», — но не произношу его, поскольку вопрос напечатан и все могут его прочесть.

Министр отвечает, что Юбилейная линия метро, вне всякого сомнения, будет завершена. Я обязан задать дополнительный вопрос — многих пэров такая необходимость заставляет нервничать, если только министр не опередил их и уже не ответил на него заранее. Кроме того, можно формулировать дополнения в письменном виде, но не зачитывать их вслух. В первый раз я немного запутался, и консерваторы принялись скандировать: «Не читать, не читать!» Тогда я дал себе слово больше не задавать устных вопросов, но, естественно, не удержался, а потом еще и еще раз, и теперь меня это не очень волнует. А скоро вообще перестанет волновать, хотя к тому времени меня уже упразднят.

Я встаю и спрашиваю, в курсе ли министр, что попасть к Куполу тысячелетия можно только на метро и автобусе, и если пуск Юбилейной линии задержится, то будут предприниматься попытки добраться туда на машине, что создаст серьезные неудобства, поскольку там практически нет места для парковки. Тем не менее я воздерживаюсь от резких выражений, поскольку хоть и не встаю на сторону правительства официально, но симпатизирую ему и почти всегда голосую в его поддержку. Министр (вежливый человек, которого невозможно смутить) повторяет свой ответ и прибавляет, что линия метро будет закончена, а станция Норт-Гринвич откроется не к 31 декабря, а уже в октябре. Теперь наступает очередь других пэров, чем они и пользуются, — естественно, далеко отклоняясь от темы и бомбардируя министра вопросами о том, почему Северная линия метро так плоха и становится все хуже, будет ли Купол тысячелетия временным или постоянным сооружением и когда правительство предпримет меры по ограничению численности автомобилей в столице. Каждому устному вопросу и его дополнениям отводится по семь с половиной минут, чтобы мы могли уложиться в полчаса, и поэтому мы вскоре переходим к последнему вопросу, связанному с электронной почтой.

Сегодня галерея для публики переполнена — как и места для прессы, а также места за барьером, где со «светской» стороны располагаются гости пэров, а с «духовной» — получившей свое название из-за того, что тут сидят епископы, как, впрочем, и члены правительства, — супруги пэров. Как выразилась вчера газета «Санди таймс», реформирование Палаты лордов — это щекотливая тема. Я погружаюсь в мысли о Генри. Он представлял в Парламенте консерваторов, но, похоже, редко появлялся на заседаниях. Первая его речь была вполне уместной, о важности хорошей канализационной системы для здоровья, но после этого он выступал нечасто. Вне всякого сомнения, Генри был слишком занят своим исследованием крови. На гербе, разработанном для него Геральдической палатой, присутствуют (я могу ошибиться в геральдических терминах) зубчатые башни в двух четвертях, красные сердца в двух оставшихся, а также девиз «Deus et Ego», или «Бог и я», что, по утверждению Джуд, является очень плохой латынью.

Вопросы закончились, и главный организатор правительственной фракции встает и объявляет Палате, что хотя сегодня и завтра дебаты не ограничены по времени, ввиду длинного списка выступающих всем было бы лучше, если бы заднескамеечники ограничили свои речи семью минутами. Разумный и честный человек, он повторяет, что вправе лишь давать рекомендации, однако указывает, что в общих интересах было бы не затягивать обсуждение до поздней ночи.

— Время, когда Палата завершит работу сегодня и завтра вечером, полностью зависит от ваших светлостей.

Граф Феррерс, зорко следящий за любыми попытками общего руководства, встает и спрашивает, почему главный организатор всегда просит об ограничениях. Некоторые лорды будут сталкиваться с этим всю оставшуюся жизнь — так зачем же урезать обсуждение законопроекта, который направлен на то, чтобы их ограничить?

И началось. Леди Джей, хранитель печати, открывает свою речь такими словами: «Милорды, я выношу данный законопроект на второе чтение», — и члены Палаты лордов один за другим встают с разных скамей и излагают свое мнение. Пэры входят и выходят — выходят быстро, а входят медленно, обязательно останавливаясь, чтобы отвесить вежливый поклон в направлении трона. Во время перерыва в дебатах я покидаю зал, чтобы выпить чаю, а когда возвращаюсь, то на часах уже четверть шестого, и баронесса Янг со скамей партии консерваторов говорит, что это один из самых печальных дней в ее политической жизни. Законопроект, утверждает она, означает конец Палаты лордов и исторической традиции, насчитывающей сотни лет. Реформа не наделит Палату демократической легитимностью, поскольку пожизненные пэры точно так же не демократичны, как наследственные.

Она довольно долго рассуждает в таком же мрачном тоне, а когда заканчивает, мне хочется встать и возразить ей. Если в Палате нет и, по ее мнению, не может быть демократии, поскольку она состоит исключительно из пожизненных и наследственных пэров, лучшим решением было бы вообще ее упразднить, и тогда мы все отправимся домой. Но мне не дадут слова, потому что я не записался заранее. Оглядевшись еще раз, я вижу, что в Палату вошла Джуд и заняла место ниже барьера. Она сделала прическу и надела чрезвычайно элегантный брючный костюм. Женщины здесь стали носить брюки всего лишь пару лет назад, а жены пэров — и того меньше. Брюки не назовешь удачным выбором для женщин с избыточным весом, хотя для толстых мужчин — тоже, разве что у последних нет выбора. Я улыбаюсь Джуд, и она вскидывает брови и улыбается мне в ответ. «Ужин?» — беззвучно спрашиваю я. «Да», — так же одними губами отвечает она.

Слово берет лорд Трефгарн, указывая — к ужасу тех, кто не удосужился посчитать, — что почти двести лордов внесли свои имена в список выступающих в двухдневных дебатах. Он говорит, что не намерен ограничивать свою речь семью минутами, и призывает правительство осознать, какая серьезная битва ему предстоит. Шесть часов. Я встаю и выхожу, приостановившись, чтобы пропустить Джуд в вестибюль Палаты лордов. Мы направляемся в комнату для гостей, чтобы выпить вина.

— Похоже, вам всем удастся сохранить свои титулы, — замечает Джуд, глядя на меня поверх большого бокала шардоне. — Вас по-прежнему будут называть «милордом», «светлостью» и все такое, и ваши дети по-прежнему будут наследовать титул.

Я тронут попыткой Джуд подбодрить меня, особенно с учетом того, что эта попытка исходит от женщины, которую знают как леди Нантер и «миледи» только здесь, а во всех остальных случаях она настаивает, чтобы ее звали Джудит Кливленд.

— Не понимаю, к чему вся эта суета. Половина пэров никогда здесь не появляется.

Я спрашиваю, что, по ее мнению, сказал бы на этот счет Генри. Мой прадед вызывает у нее жгучий интерес, и моя жена любит поговорить о его судьбе, хотя издательство «Пакстон Осборн», где она работает главным редактором, не собирается публиковать его жизнеописание.

— Это ведь не первая попытка реформировать Палату лордов, правда? — спрашивает Джуд. — Кажется, в девятнадцатом веке, а потом в тысяча девятьсот одиннадцатом году? Генри не удивила бы эта идея.

— Он умер в тысяча девятьсот девятом, — говорю я. — Генри очень редко бывал здесь, но ценил пэрство. Может, именно поэтому он так хотел наследника? Но у него рождались только девочки, четверо, одна за другой, прежде чем, наконец, появился сын.

По лицу Джуд пробегает тень — сколько раз я клялся, что мои слова никогда не станут ее причиной, — и мне хочется прикусить язык или прикрыть рукой рот. Но я опять оплошал, и теперь уже поздно. Моя жена не реагирует — теперь такое случается редко. Но этого и не требуется — она лишь слегка морщится, словно от боли, и пытается улыбнуться. Всего через пять секунд Джуд возобновляет разговор, рассказывая о письме с упоминанием Генри, на которое она наткнулась в биографии одного музыканта, недавно присланной в издательство. Джуд даже принесла мне копию письма, и когда я беру у нее лист, то чувствую волнение. Вполне возможно, я начну понимать, какие мысли бродили в голове у Генри.

2

Письмо матери музыканта присоединилось к остальным в папке с названием «Корреспонденция № 1» на моем столе. «№ 1» потому, что эти письма относятся к периоду, когда Генри был относительно молод и служил в больнице Св. Варфоломея. Мать привела к Генри сына, который со временем станет известным во всем мире скрипачом, ожидая услышать диагноз «гемофилия» — у мальчика часто шла носом кровь. В письме она радостно сообщает двоюродной сестре результат врачебной консультации:

Доктор Нантер — в высшей степени очаровательный, вежливый и красивый мужчина. Он почти не разговаривал с Калебом, вне всякого сомнения, понимая, что семилетний ребенок, даже такой талантливый, не сможет судить о том, что с ним происходит, но был очень мил со мной. Во время нашей беседы я рассказала — была обязана, хотя сердце мое переполнял страх — о дяде моего мужа, который болел Bluterkrankheit, или гемофилией, как мы ее называем, и умер от кровотечения в возрасте пятнадцати лет. Вообрази мою радость, дорогая Кристина, когда доктор Нантер с необыкновенным терпением объяснил мне, что мальчик может унаследовать эту болезнь только от матери, но не от отца, и что, по его мнению, Калеб страдает просто Epistaxis, или хронической предрасположенностью к носовым кровотечениям, которую он перерастет…