Илья Картушин - Молоко

• Название: Молоко
• Автор: Илья Картушин
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978

Илье Петровичу Картушину 24 года. Он служил в армии, закончил Новосибирский педагогический институт. Сейчас работает экскурсоводом.

«Молоко» — его первое произведение.

---

— Бывай, друг, — тепло говорит он.

Сергей пожимает руку.

— Ну, пока, — и вдруг, словно спохватившись, вспомнив о маловажном, спрашивает вскользь: — Деньги-то оставил или завтра отдашь?

Вася, оторопев на мгновенье, лыбится и подмигивает — завтра, мол, отдам, завтра, и шутку он оценил.

— Не забудь, — как можно серьезней говорит Сергей.

И Вася, что-то уразумев, перестает улыбаться, мрачнеет, поворачивается и уходит.

Свою бутылку в этот раз Сергей не берет, зная, что Вася и не подумает платить.

На следующий день тот опять присутствует при разгрузке. Молчит. Сергей извелся, ожидая Васин вопрос и сочиняя отказ, деликатный и твердый. Но Вася посидел, подымил, покряхтел и удалился. У Сергея отлегло, но потом, заполняя накладные, пересчитывая ящики, заметил пропажу бутылки сливок! Сергей изумлен: он может поклясться — Вася сидел, как мумия. Когда же успел стащить сливки? Сергей даже злиться не в состоянии. «Мистика», — восхищенно думает он. И жалуется шоферу:

— Вот паразит, а?

На что шофер, не долго думая, резонно замечает:

— А ты, паря, дай ему по башке — враз воспитается.

Иногда Сергей чувствует себя перед Васей беспомощным цыпленком, иногда же, наоборот, Вася очень напоминает ему глупого прожорливого воробья, по которому плачет хорошая рогатка.

Приходит Вася не каждый день, но — приходит. Или ворует, или просит, чаще же сочетает то и другое. А если машина приезжает поздно, он, появившись из подъезда в домашних тапочках, без шапки, с голой шеей, торчащей из незастегнутого пальто, словно кусок водосточной трубы, грозно кричит:

— Кинь-ка бутылочку!

Сергей отмалчивается. Вася переминается в ожидании, кричит снова, совсем уже негрозно:

— Слышь, а, слышь, Сергуня, чего зажался…

Уходит, не дождавшись, и, как ни в чем не бывало, приходит и просит в следующий раз. Сергей, обозленный вконец, посылает Васю подальше и в подобающих выражениях грозит физической расправой. Куда уж понятней! Но реакция Васи поразительна. Он, отругнувшись для порядка, удаляется, а на следующий день снова выбегает из подъезда, чтобы крикнуть:

— Кинь-ка бутылочку!

Но более поразительно, что Сергей, словно на телепатическом сеансе, совершенно машинально вынул из ящика бутылку и, даже не взглянув на этикетку, кинул ее Васе, и тот, конечно, ее ловко поймал. А еще Сергей ляпнул «пожалуйста», хотя никакого «спасибо» не было, но, кажется, Вася кивнул… И только потом, через минуту, две, может, — пять, когда прошло наваждение, Сергей, не зная, чему удивляться больше — своему безволию или Васиной наглости, говорит:

— Да подавись ты!

Говорит в пустоту: Васи и след простыл.

Сергей поинтересовался у мамы — каким образом Губоносов мог воровать, работая приемщиком, если все учитывается в документах.

— Очень просто, — пояснила мама, — забирает несколько бутылок, продает их соседям и покупает красненького. Зарплату за него жена получает, а выпить надо.

— А чем нехватку объяснял?

— Да ничем. Не брал, и все тут. За месяц набиралось рублей сорок…

— Так удерживали бы.

— Попробуй, удержи — для этого надо иметь его согласие, а он — ни в какую, не подписывает — и все. Можно через суд, конечно, но охота возиться… У меня вон тысячные дела, а я бы из-за сороковки волокиту устраивала.

— Так что, — дивится Сергей, — тысячи нельзя воровать, а сороковки можно? Так выходит?

— Вот прицепился, — сердится мама, — ничего нельзя воровать. А ты иди, растолкуй это Васе… Грузчики везде нужны — вот и нянчимся. Он и боя много оставлял — пьяным работал, швырял как попало. И водкой после закрытия спекулировал. Делец, копейку да выгадает, а больше ему и не надо — лишь бы на красненькое… Зато уж на тебя нахвалиться не могут.

— Да знаю, — отмахивается Сергей. — А лампочку над дверью вкрутить — не допросишься.

— Ты, сынок, не проси, а требуй, — поучает мама, — не приступай к работе, пока порядка не будет.

— Надо бы, — соглашается Сергей и тут же забывает об этом.

Итак, делает вывод Сергей, Вася — социальное зло. Буду искоренять. Пора проучить прохвоста. Мысленно Сергей теперь только так называет Губоносова. Но Вася, словно почуяв беду, не появлялся. И Сергей лишний раз убедился, что Вася в его судьбе — злой рок, злой дух, демон зла. Чем, как не преступными связями с потусторонним миром, можно объяснить такую прозорливость и такое коварство.

Стала прибегать его дочка. «Бес» — тут же окрестил ее Сергей. Девочке лет девять. Чумазая, неряшливо одетая, она забегает в машину, заскакивает в комнату, ловко взбирается на ящики и, шмыгая носом, блестя точь-в-точь Васиными глазами, начинает канючить:

— Дядь, дай бутылку?

— Как же я дам? — вспоминая о своем будущем высшем педагогическом образовании, пытается вразумить ее Сергей. — Молоко не мое, молоко государственное… Немедленно слезь с ящиков — упадешь ведь. Как тебя зовут?

Но девочка, игнорируя проповеди Сергея, его доброжелательный тон, игриво сверкает глазами, улыбается и жалобно ноет:

— Дядь, дай бутылку.

Сергей придумывает великолепный, как ему кажется, ход: он подчеркнуто не обращает внимания на девочку, а ей, оказывается, этого и надо — она убегает, прихватив бутылку кефира. Сергей, исполненный праведного гнева, но сохраняя достоинство, строго кричит вдогонку:

— Немедленно поставь на место!

Девчонка оборачивается и показывает ему язык. «Какой маленький», — умиленно думает Сергей.

Но увидев это «маленький» несколько раз подряд, он уже не умиляется.

— Брысь! — орет он и делает свирепое лицо.

Девочка, успев убедиться, что дяденька добрый и только притворяется строгим, ни капельки не боится. Сергей хочет силой вывести ее из комнаты и хватает за руку, но она вдруг пронзительно взвизгивает, и Сергей, до смерти напуганный, тут же отпускает ее. Сергей молит бога, чтобы машина пришла попозже, когда девчонка уже спит, но как назло ночью машины приезжают редко, обычно в десятом часу…

Сергей стал плохо спать. Несколько раз ему уже снился один и тот же сон: огромная, пустая, но почему-то запечатанная бутылка, внутри которой сидит и курит Вася, а на фольге крышки пляшет и кривляется его дочка, время от времени громко взвизгивая и высовывая язык…

Сергей спросил у мамы — к чему бы такой сон? А мама сказала, что глупости это, не надо наедаться после работы. Сергей обиделся — какие же глупости… И рассказал про свои огорчения. И хотя он старался говорить непринужденно, с юмором, красочно описывая свои отношения с девчонкой, голос его все-таки начал предательски подрагивать. И мама сначала смеялась, но наконец, что-то поняв, нахмурилась…

На следующий день сработала цепочка: мама позвонила заведующим, те взгрели Васю, Вася разобрался с дочкой, и та прекратила террор. Зато напихала снегу в радиатор машины, и шофер ругался.

Неделю Сергей работал спокойно. Потом случилось несчастье.

В воскресенье утром кто-то звонит. Все еще спят. Сергей в одних трусах встает и открывает дверь. За дверью — незнакомый мужчина. Он спрашивает:

— Здесь живет приемщик?

— Это я, — отвечает Сергей.

— Я — бригадир грузчиков, — говорит мужчина. — Ключ у тебя?.. Пошли в магазин. Дверь оказалась открытой, и весь завоз поморожен на семьсот рублей. Надо подписать акт…

Сергей, забыв пригласить мужчину пройти, возвращается в комнату, начинает убирать постель, но одеяло валится из рук. Ежась и позевывая, запахивая халат, входит мама.

— Доброе утро, сынок, — говорит она.

Слово «доброе» звучит как издевательство, и Сергей показывает рукой в прихожую.

— Кто-то пришел? — спрашивает мама.

— Бригадир, — тупо отвечает Сергей.

Мама проходит в прихожую, и Сергей слышит ее голос:

— Гришенька, здравствуй, что же это ты за порогом стоишь, проходи, проходи. Зачем пожаловал?

Громко и внятно, явно гордясь серьезностью возложенной на него миссии, Гриша повторяет слова, а Сергей, натягивая лихорадочно брюки, застывает на одной ноге, напряженно вслушивается, надеясь, что не семьсот было сказано в первый раз, а семьдесят, но снова звучит — «на семьсот рублей…»

Мама возвращается, берет папиросу, закуривает и садится, лицо ее не выражает ни единого чувства, кроме удовольствия от каждой глубокой затяжки; и вдруг начинает беззвучно плакать — слезы потекли из ее глаз, текут и текут, и она рукавом халата аккуратно их вытирает, и они снова текут, а мама молчит и курит, и плачет, и лицо ее почти спокойно. Больно Сергею смотреть на такое лицо, ныряя в свитер, он бормочет, не глядя на маму:

— Так вот, вот так, так вот…

Так же неожиданно, как начала, мама перестает плакать.

— Успокойся, Сереженька, — совсем некстати говорит она.