Алексей Слаповский - Вещий сон

• Название: Вещий сон
• Автор: Алексей Слаповский
• Издательство: ООО «Издательство АСТ»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011587-3

---

— Вино у вас до меня было и консервы тоже, — указал Невейзер на пустые банки.

— Так! Хорошо! Согласен! И какие выводы ты из этого выводишь?

— Да никаких, я так просто.

— Нет, брат! Я тебя насквозь вижу! Ты решил: если Вдовин запасы уничтожает, значит, не понадобятся они ему, значит, он на что-то такое решился, после чего ему уже ничего не понадобится! Ты почему про Катю спрашивал? Какое тебе до этого дело? Тебе, постороннему человеку? А?

— Крррыть нечем! — раздалось из-под платка так разбойничьи, так пиратски, словно попугай попал к Вдовину непосредственно от капитана Флинта из любимых детских книг. Но не до воспоминаний о любимых детских книгах было: Вдовин поднимался, пристально глядя в глаза Невейзеру и ища рукой горлышко бутылки. Невейзер вскочил и, поскольку сидел ближе к окну, а не к двери, то в окно и выпрыгнул. Следом вылетела бутылка. Он ожидал погони и осматривался, чтобы крикнуть кого-нибудь на помощь. Но услышал из избушки:

— Приступим. Сон. Ну!

— Сон мне: жжжжжжжжелтые огни, и хррррррррриплю во сне я, — не хуже самого Высоцкого запел зарыдал попугай.

Невейзер уловил в себе отчетливое желание перекреститься и даже поискал глазами, нет ли где креста над церковью. Но креста не увидел, а увидел спешащего к нему Рогожина.

— Пошли, пошли! — кричал Рогожин. — Я тебе такое покажу!

Он выглядел крайне возбужденным.

Уже нашел объект, подумал Невейзер. Или уже радиация действует. И сам не верил своим мыслям.

Рогожин привел его в сельский Дом культуры, прямиком в зал, где репетировал девический хор под руководством тонкого и вдохновенного молодого человека.

— Видишь? Видишь? — спрашивал Рогожин.

Что ж, Невейзер видел: девушки, количеством около пятнадцати, все примерно одного возраста, лет восемнадцати — двадцати, все стройны и миловидны, а если честно сказать, красивы, и это было как-то даже чересчур. Невейзер понял, что привело Рогожина в такое состояние. И не только, пожалуй, красота девушек. Чистота и простота были в их поющих глазах. Невероятная чистота, невероятная простота — и ничем они не показали, что увидели вошедших молодых мужчин.

Рогожин всматривался в каждую поочередно, ерзал как на иголках и не выдержал, выскочил из зала.

— Хоть любую бери! — кричал он. — Ты видел! Любую!

— Не дадут, — лениво поддразнил его Невейзер.

— Дурак! — обиделся Рогожин. — Я разве про это?

— А про что?

— Нет, и про это тоже, — честно согласился Рогожин. И вдруг с тоской промычал: — А ведь облом мне тут полный! Чувствую — облом!

Но тут же взял себя в руки.

— Посмотрим. Всякое бывало. Помнится, года два назад выбрал я тетку невесты, особу зрелую, голодную, а там еще сестренка жениха была, но я на нее только поглядывал и скромно вздыхал: пятнадцать лет, глазки ангельские, всех дичится, щечки рдяные...

— Я знаю, чем это кончилось, — прекратил Невейзер.

— Врешь, я не рассказывал!

— А я знаю.

— Ладно, — сказал Рогожин. — Там баньку обещали. Пойдем в баньку.

6

Банька у Ильи Трофимовича Гнатенкова была замечательная: с мягким паром, с дубовыми веничками. Оказывая особое уважение гостям, он сам парился с ними. Хоть невысока была банька, а было все ж три широких ступени полка, Илья Трофимович посидел сначала на нижней, потом, поднявшись на вторую, попросил себя похлестать — и Рогожин охаживал его не менее получаса, потом Гнатенков слез, ополоснулся холодной водой и забрался на верхнюю, где совсем уж адово пекло. Рогожин повторил его действия, а Невейзер со скукой сидел внизу, потея.

— Ах, хорошо! — философствовал меж тем Рогожин. — Говорят: быт! А быт, он как раз in minimis maximus![6] Жаль, что сейчас не зима, а то в сугроб бы — и обратно!

— Холодненькой окатись, вот тебе и сугроб, — посоветовал Гнатенков.

Рогожин зачерпнул ковш холодной воды, но окатил не себя, а Невейзера.

— Идиот! — вскочил Невейзер. — Пошел ты! С латынью своей! С банькой своей русской! И со свадебкой туда же! Идиоты!

И выскочил в предбанник.

— Чего это он? — удивился Гнатенков.

— Нервы.

— Сейчас все нервные. Даже я нервный.

Илья Трофимович, положив голову на руки, задумался: почему и он тоже нервный? И недолго искал ответ: по причине всей своей жизни, нелегкой и заковыристой.

Угощая в предбаннике Рогожина и Невейзера холодной водкой (дождался-таки Невейзер своей минуты и даже простил жеманное восклицание Рогожина в адрес водки: «Aqua vitae!»), Гнатенков рассказал им свою жизнь.

Он родился в городе Ростове-на-Дону у одинокой пожилой матери, родился с наследственными болезнями, которые преодолевал потом очень долго и преодолел. Он был умственно отсталым и очень рано понял это. Учителя отказывались от него и всё собирались отправить в специальную школу для дебилов, но он грозился, что перекусает их бешеной слюной, если они это сделают, и его оставили в покое. Был он туп и ленив, но так хотел знаний, что уже тогда подпортил себе нервы, борясь со своей тупостью и леностью. И добился своего: восемь классов окончил отлично. Мать его умерла в морге, где работала обмывалыцицей покойников. Он забегал к ней иногда после школы, видел, как она поливает из шланга голые мертвые тела, переворачивая их ногою в резиновом сапоге, он забегал спросить денег на филателистические марки, потому что с утра у нее никогда не было денег, а в процессе рабочего дня появлялись. Их давали родственники усопших за то, чтобы их почивших близких хорошо обмыли и одели; впрочем, одевали другие, не мать, она не могла себя пересилить и прикоснуться к мертвецам, она их и видеть-то не могла помимо работы, под любым предлогом отказывалась от похорон, когда ее приглашали, а однажды не убереглась, шла домой вечером, погруженная в себя, ничего не замечающая, и вдруг прямо на нее — так ей показалось — вынесли гроб из подъезда, вполне заурядный гроб с заурядной, отжившей свое старушкой, и она закричала от страха так, что вороны поднялись со всех окрестных деревьев, и долго потом еще кричала, а потом, дома, причитала и запивала свой страх вином дня три или четыре. Но на работе все сглаживалось тем, что это — работа, надо ведь сына поднять на ноги, а где еще женщина может столько получить, чтобы и сына одеть-обуть-накормить, и себе заработать на винцо? — в резиновых сапогах, в резиновом фартуке, а сама веселая всегда, румяная, моложе своих лет выглядела, рассказывал Гнатенков; так вот, однажды закончила она смену и переодевалась тут же, за перегородкой, чтобы пойти домой, выпила, отмечая конец рабочего дня, ей стало нехорошо, полуодетая, она выползла к людям, чтобы попросить у них помощи, и потеряла совсем сознание, ее увидели, не узнали, раздели до конца, сетуя на нее же, что ушла, не закончив обмывание, и стали поливать из шланга. Обмыли, искали одежду, чтобы нарядить, — да, кстати, где документация на труп? — и тут только, вглядевшись, обнаружили, и увидели, и узнали. Что ж, похоронили честь честью, на казенный тариф, как полагается, проводили в последний путь всем моргом, много говорили на кладбище о ее трудовых и человеческих качествах, но Илья это го не слышал, он в это время сдавал выпускной экзамен в школе и не мог его пропустить.

Оставшись сиротой, он решил поступить в Институт международных отношений, имея блестящие знания, но почему-то не поступил. Его призвали в армию. Что ж, раз выпал такой жизненный этап — нужно и на нем добиться успехов. И он добился их настолько, что его стали уговаривать остаться на сверхсрочную службу. Он остался, дослужился до прапорщика, сделался отличным армейским хозяйственником, честным и заботливым, и в этом качестве решил попасть в Афганистан и попал, проявил себя и как хозяйственник, и как воин, был дважды ранен и один раз контужен.

6 (продолжение)

Героем вернулся он в Ростов-на-Дону, а его квартира, принадлежавшая ему, оказалась занята, ушлый начальник домоуправления вселил в нее семью из четырех человек за взятку. У Ильи были свои неоспоримые права, но и семья из четырех человек, сроднившаяся с квартирой, готова была умереть, а не уйти. Илья сгоряча побил-таки семью из четырех человек, очень уж сильна была обида, но на другой день пришел извиняться, говоря, что такова подлость жизни. Обида не прошла. За раны свои, за раны и контузию. И он пошел к домоуправу. А тот, оказалось, срочно взял отпуск и поехал отдыхать в неизвестном направлении на юг, в санаторий «Форос». Илья полетел на юг, нашел санаторий «Форос», и, конечно, домоуправа там не оказалось, он вернулся домой. Вернулся домой и Илья, а домоуправ тем временем лег в больницу. Илья пошел в больницу. Домоуправ лежал в детском инфекционном отделении, где каждая палата изолирована и лишена доступа посетителей. Тогда Илья переоделся санитаром и, чувствуя себя на выполнении боевого задания, проник в секцию, где лежал враг. Он явился там в сумерки — невероятный, как сама правда, и у домоуправа случился сильнейший приступ медвежьей болезни, как называет это деликатно наш грубый и якобы матерщинный народ (хотя таковым он и является), то есть понос. «Нянечка, судно!» — закричал он, дети заплакали и забоялись.