Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта

• Название: Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
• Автор: Ефим Курганов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010

В советское время о графе Иване Осиповиче Витте писать нельзя было или можно было писать только очень плохое, чисто негативное, ибо именно он разоблачил перед Александром Павловичем готовившийся заговор декабристов. Произошло это в Таганроге, за несколько недель до смерти императора.

Но теперь о графе Витте и можно и даже нужно писать – особенно в связи с 200-летием войны 1812 года. Граф Витт олицетворял собою личную тайную полицию императора Александра I. А началось все с того, что после Тильзита в 1807 году граф Витт, самый молодой полковник русской гвардии (25 лет) вдруг неожиданно вышел в отставку и через несколько месяцев оказался в Европе, в армии Наполеона, и даже в походной канцелярии французского императора. Однополчане хотели через полковой суд вычеркнуть его из списков гвардии, но Александр Павлович остановил это, никак не объясняя.

А в 1812 году, за несколько недель до начала войны. Иван Витт перешел через границу и явился к Барклаю де Толли с целым чемоданом секретных документов французской разведки. Так началась карьера Витта как личного агента российского императора. В предлагаемой книге впервые восстановлена вся биография графа Ивана Витта, насыщенная самыми невероятными поворотами.

---

Я держусь за князя Михала, как утопающий за соломинку. У меня ведь ещё на руках наше чудное создание – крошка Изабелла.

Твоя верная, страждущая

Юзефа.

Июня 18 дня 1812 года. Варшава

Ненаглядный мой Янек!

Тут недовольство как будто начинает прорываться уже. Но поразительно: поляки никак не хотят признавать, что это Боунапарте их только ограбил и ничего не дал. И очень надеются, как видно, что в скором времени он победит русских и добавит к территориям герцогства хотя бы несколько жирных кусков. Ну, как тут не согласиться с нашим Немцовичем, как никто знавшем свой народ, который написал:

«Над миром глупость царствует. И это
Для всех столетий общая примета».

Михал по-прежнему всемерно поддерживает меня. Он самолично отвозит меня в своей карете к Прадту, когда архиепископ по окончании ежедневных вечерних приёмов призывает меня на долгие ночные беседы, длящиеся чуть ли не до рассвета.

И вот новость! Знай, что сей посланник Боунапарте, оказывается, отнюдь не в восторге ныне от своего верховного повелителя. Во всяком случае, он весьма недоволен, что император столь жестоко обескровил герцогство и тем поставил его на край бездны. «И вообще» – сказал мне буквально вчера архиепископ: «что это за государство, если у него нет армии?!». В самом деле, у герцогства отныне нет армии. Вся она растворена в воинстве Боунапарте, двинувшемся на Россию.

Так что ты уж имей в виду, родненький, что я веду с Прадтом и вполне глубокомысленные разговоры, а не только кокетничаю напропалую.

И не беспокойся, милый: Михал всегда приезжает за мною и отвозит домой.

Изабелла очень подросла и уже совсем красавица, и, кажется, ещё более стала походить на свою знаменитую бабку.

Безраздельно тебя любящая и неизменно тебе преданная

Юзефа.

Июня 19 дня 1812 года. Варшава

Любимый мой супруг!

Радость моя!

Представь себе, заходила прощаться к нам мадам Вобан. Она, кстати, возвращается в Париж, к мужу и детям. Поведала, что отбыл уже в действующую армию, к Буонапартию, и это уже «до победы» – её собственные слова.

Рассказала также, что князь Юзеф пред отправлением своим был в страшно раздражённом и даже сердитом расположении духа. Он возмущён тем обстоятельством, что дал в распоряжение императора Франции всю армию герцогства. А тот в ответ выкинул вот что.

Боунапарте поставил Понятовского командиром пятого армейского корпуса, но включил туда лишь малую часть войск герцогства (собственно, совсем небольшой отряд), рассредоточив польские войска по всей своей громадной армии. Иначе говоря, теперь польского воинства, которое князь Юзеф пестовал аж с 1807-го года, как бы и нет вовсе.

Так что обиду генерала Понятовского вполне можно понять – любой бы на его месте оскорбился, я думаю.

Не помогла даже, как поведала мадам Вобан, и графиня Тышкевич. Сия графиня – единоутробная сестра князя Понятовского. Она крутилась в Париже при дворе Боунапарте, прорвалась к самому императору, вела с ним многочасовые беседы, агитируя за своего братца и за великую Польшу. Но, как видно, не помогло. И Боунапарте растворил преднамеренно всю польскую армию (числом своим она доходила где-то до ста тысяч человек) в своей Великой армии.

А о тебе мадам Вобан, между прочим, и не вспоминала вовсе. Говорила о том, как тяжело далось ей расставание с князем Понятовским, и что она ужасно боится за его жизнь.

Да. ещё она рассказала (со слов Понятовского), что на Немане уже начали наводить мосты.

Обнимаю тебя, родной мой. Целую в лоб и всюду.

Вечно твоя

Юзефа.

Маленькое пояснение: пару раз написал мне и граф Михал Валевский. Написал очень дружески и задушевно. Но вот почему сейчас об этом я вспоминаю.

К одному из тех посланий своих он приложил записочку от мадам Вобан, и, как по всему видно, втайне от Юзефы; вот текст этой записочки:

«Обожаемый мой Янек, где бы ты ни был сей час, знай, что тоска моя по тебе неизбывна. Ужасно, до содрогания, хочется мне быть с тобою».

Подписи не было, но почерк был именно её (я признал сразу) – мадам Вобан Сам же Валевский сказал, что записочку принесла горничная одной совершенно ему неизвестной дамы, не пожелавшей пред ним раскрыть своего инкогнито.

Граф Иван Витт.

Июня 20 дня 1812 года. Варшава

Родной мой!

Кажется, нет ничего проще, чем завоевать сейчас Варшаву. Тут один генерал Дютальи, однорукий, и с ним отряд инвалидов, таких же увечных, как он сам. Вот и вся оборона столицы герцогства. И смех, и грех! И сделал всё это Боунапарте.

Архиепископ Прадт уже вполне понимает, при всём легкомыслии своём, что император его жутко подставил, но волю раздражению своему даёт лишь в моём присутствии. Я утешаю его святейшество, как могу, но истину того немыслимого безобразного положения, в коем оказалось герцогство ныне Варшавское, ведь не скроешь.

И всё же моими утешениями Прадт как будто очень даже доволен, что только способствует его откровенности со мною, что, надеюсь, тебе, единственный мой, не может не прийтись по душе.

Неизменно твоя

Юзефа

Июня 21 дня 1812 года. Варшава

Обожаемый супруг мой!

Мы все тут ужасно боимся разбоев, и они уже начались. Да и как не происходить им?! Вся армия герцогства уже на берегу Немана и готовится к переправе (как будто она начнётся завтра; так, во всяком случае, упорно поговаривают). И прекрасная наша Варшава, увы, всё более оказывается в страшном кольце мародёров.

Дрожу и за себя, и за нашу Изабеллу. Вся надежда теперь у меня на графа Михала, и он, слава Господу, не отходит от меня ни на шаг, ни днём, ни ночью.

А французского императора, судя по разговорам, которые слышу я лично, у нас уже как будто более не боготворят, как прежде. О восстановлении великой Польши уже теперь почти и не помышляют. Пелена безумия вроде бы спадает с глаз. Но надолго ли?

Хотя есть старый болван старик Чарторыйский, до сих пор твердящий, что великая Польша уже стала реальностью. Каково? И до сих пор ведь находятся придурки, которые к нему прислушиваются.

Нет, всё-таки пора трезвости ещё не пришла на эту несчастную землю. Вот если русским удастся вдруг разбить Боунапартия, опьянение поляков уж точно улетучится вмиг.

Тоскующая без тебя безмерно,

Верная твоя

Юзефа.

Июня 22-го дня 1812-го года. Варшава

Янек! Любимый супруг мой!

Спешу сообщить тебе, что резко участившиеся грабежи, и невозможность содержать в нынешних обстоятельствах наш дом в предместье Варшавы, вынуждают нас принять приглашение Марии Валевской и её мужа погостить у них в имении. Сейчас едем (я, Изабелла и граф Михал).

Здесь всё довольно безотрадно. Местные аристократки, впадавшие совсем недавно в истерику от одного имени французского императора, теперь озлились, и, не скрываясь, кричат, что у Польши злодей забрал польских мальчиков. Между прочим, на сей раз они правы, хотя вопли их и возникают со значительным опозданием. Ты согласен со мною, дорогой?

Однако некоторые безумцы тут ещё всё же надеются, что Боунапарте, коего по-прежнему почитают непобедимым, разобьёт скоро наголову русских, и тогда вместо герцогства Варшавского таки возникнет великая Польша.

Сие есть безумие, сильно перемешанное с самым настоящим идиотизмом. Но имей уж в виду, что такие люди остались покамест, и они, как и прежде, бьются, орут буквально с пеною у рта.

Да, милый, не слышно ли чего от управляющего моими российскими поместьями? Не получал ли ты сей счёт писем каких? Если сообщения есть, то ты уж непременно уведомь меня.

Неизменно и только твоя,

Целиком и безраздельно.

Мысленно целую тебя, Янек,

сладко и бесконечно долго.

Юзефа.

Июня 24 дня 1812 года. Поместье «Валевицы»

Обожаемый мой супруг!

Дражайший моя Янек!

Мы уже, слава Господу, гостим в Валевицах, у Валевских. Спокойствие полнейшее. Изабелла наша целыми днями резвится в парке. Хозяева принимают всех нас троих отменно.

Михал проводит целые часы со своим старшим братцем, а я – с Марией. И все довольны. А по вечерам, уложив Изабеллу, остаюсь я с Михалом, и говорю с ним о тебе с превеликим наслаждением.

Между прочим, Михал ставит тебя необыкновенно высоко. Он уверен, что ты скоро поднимешься во мнении российского императора ещё выше.

Да, хотя мы удалились из Варшавы, вместе с тем от мира отнюдь не отрезаны.

Имеется уже доподлинное известие, и абсолютно точное: идёт уже переправа Великой армии через Неман. Сие означает, любимый мой: война началась. И первыми, между прочим, переправились 300 поляков 13-го полка.

13-й полк – это плохое предзнаменование. Не так ли, родной?

Передаю тебе большой и дружественный поклон от графа Михала. Я так благодарна ему за заботу обо мне и об Изабелле. Времена-то страшные настают.

Преданная и тоскующая

Юзефа.

Июня 25 дня 1812 года.

Поместье «Валевицы»