Далия Трускиновская - Ученица Калиостро

• Название: Ученица Калиостро
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-3779-3

Рига начала XIX века — скучная провинция Российской империи, населенная немецкими бюргерами, русскими купцами и латышскими крестьянами. Иван Андреевич Крылов — еще не знаменитый баснописец, но подающий надежды честолюбивый литератор — вынужден растрачивать молодые годы на государевой службе. Однако у Крылова есть другая, менее известная страсть — карты.

Поиски места, где идет Большая Игра, приводят Ивана Андреевича к некой таинственной француженке, графине де Гаше. Она называет себя ученицей великого Калиостро, знает толк в ядах и, кажется, владеет гипнозом. Графиня связана с компанией шулеров, о ее происхождении и планах доподлинно ничего неизвестно. Однако людей, попавших в сферу ее интересов, находят отравленными или считают пропавшими без вести.

Гениальный баснописец и гениальная авантюристка. Пересечение их судеб становится продолжением одной невероятной, но правдивой истории.

---

Резиденция Сергею Федоровичу сразу не понравилась. Она имела самый унылый вид. И плевать, что в ней уже чуть ли не двести лет сменяли друг друга губернаторы, сперва польские, затем шведские, наконец, российские. Что приятного в толстостенном замке на речном берегу, приспособленном под резиденцию, да не красивом готическом замке с башенками и шпилями, как их рисуют в книжках, а самом простом, имевшем форму квадрата, с двумя огромными башнями по углам? С северной стороны к квадрату прилеплен форбург, который на самом деле конюшня с каретником и немногими помещениями для людей, фасады кое-как приспособлены к современному вкусу — и изволь считать это неуклюжее здание резиденцией!

Хорошо хоть, старинных камней и кирпичей не видать, замок одет в пристройки, как щеголиха в нарядный салоп поверх затрапезного платьишка. Лет двадцать назад к стене, выходившей на замковую площадь, пристроили четырехэтажный корпус — есть, где разместить присутственные места и губернаторскую канцелярию. Но сама площадь!.. Снести-то с нее деревянные хибары — снесли, а придать ей достойный вид позабыли. И сей пустырь у горожан почитается модным гулянием!

Супруга, Варвара Васильевна, тоже, разумеется, недовольна новым жилищем, но ее недовольство было всеобъемлющим. Даму изъяли из ее привычной обстановки, из прекрасной усадьбы, ненаглядной Зубриловки, с садом и всеми службами, где так хорошо на приволье вести хозяйство и растить сыновей. Даму поместили в крепость с узкими улочками, хуже того — в совершенно немецкую крепость. Варвара Васильевна — невеликая любительница светской жизни, но хоть изредка-то бывать в гостях и принимать у себя надо? А тут ее по воле государя замкнули, как в парижской Бастилии — та тоже чуть ли не посреди Парижа стояла, пока не разрушили. В церковь пойти — и то можно из замка не выходить, вон он, коридорчик, ведущий в домовый храм Покрова Богородицы. Очень скоро коридорчик пригодится, октябрь на дворе, начинается осенняя слякоть… в Петропавловский храм, что в Цитадели, дама шлепать по лужам не пожелает… разве что велит закладывать карету и везти себя к храму «Живоносный источник», что при госпитале… Нет, не велит! Будет сидеть злая в старинной хоромине и гонять дворню. Знатный норов, что и говорить!

Сергей Федорович вспомнил, как добрые люди советовали: не женись на рыжей! Оставь рыжую другому жениху; вон он, другой, красавчик Волконский — богаче, образованнее, в свете блистает. Голицын и ростом пониже, и левый глаз от рождения косит преужасно, приходилось щуриться, чтобы скрыть этот порок, и оттого вид у Сергея Федоровича смолоду был подозрительно насмешливый. А вот надо же — любимая племянница светлейшего князя Потемкина Варенька Энгельгард выбрала не Волконского, а Голицына, полюбился он ей, рыжей и своевольной, раз и навсегда. Светлейший охотнее-то отдал бы «улыбочку Вареньку» за Волконского, но с ней ведь не поспоришь.

Повенчались пятого января семьдесят девятого года — и двадцать два года были верны друг другу безупречно. Десять сыновей в семье — не шутка! Ни одной дочери, только мальчики: Григорий, Федор, Сергей, Михаил, Захар, Николай, Павел, Александр, Василий, Владимир. А с Волконским, несмотря ни на что, так и остались друзьями.

Сергей Федорович посмотрел в окошко: погоды тут не лучше петербуржских, небо заволокло, дождь вот-вот прольется. Как подумаешь, так и вспомнишь добрым словом покойного государя Павла Петровича. При нем хоть и скрылись от опалы в Зубриловке и Казацком, а жили весело — сейчас бы там с утра по чернотропу с гончими в лес, где отъевшиеся к зиме зайцы. А тут не до зайцев, тут изволь исполнять служебные обязанности. Да и собаки в Зубриловке оставлены. Тоска… Одних бумаг — каждый день по пуду… Избаловались, сударь, в своей деревне! Извольте править государеву службу! Во всех войнах побывали, за Очаков из рук самой государыни шпагу с бриллиантами получили — теперь вот воюйте с обнаглевшим от собственной значимости рижским магистратом!

За бумагами, собственно, он и пошел самолично в канцелярию, да и не только — хоть живые физиономии увидеть! Что толку сидеть в мрачном кабинете?

При его появлении канцеляристы встали. Сергей Федорович особо поздоровался с Сергеевым — сообразительность и деловитость этого чиновника он оценил сразу, как только вселился в Рижский замок. Думал было поставить его начальником канцелярии, да решил: пусть подождет, сперва нужно сделать человеком Косолапого Жанно.

Если только вообще возможно сделать из медведя человека…

Все встали и поклонились, а сие дитя природы сидит, склонившись над столом, и старательно орудует ножичком. А что за наиважнейшее дело? А это наш Иван Андреевич срезает разнообразные сургучные печати с писем. Они его интересуют более чем содержимое!

Сергей Федорович, привычно щуря левый глаз, уставился на своего начальника канцелярии. Тот поднял наконец крупную голову — голову умного мальчика, кудрявого и полненького, этакого белокожего темноглазого купидона, тридцати трех лет от роду и семи пудов весом. Пожалуй, Косолапого можно бы и счесть красивым мужчиной, кабы не избыток сала, обволакивавшего его равномерно, как это бывает с медведем, собравшимся залечь в берлогу.

Впрочем, медведь, кажется, более опрятен. А по сорочке Жанно всякий скажет, чем он сегодня завтракал.

— Сергей Федорович! — воскликнул Косолапый, с трудом выбираясь из-за стола. — Вот, полюбуйтесь, нарочно для вас отложил!

Среди всей корреспонденции, с которой имела дело канцелярия, кроме важных депеш и донесений из столицы всегда попадалось несколько писем, вызывавших общий хохот. Всякий безумец, за кем не уследили родственники, норовил отправить прожект господину генерал-губернатору. Всякий обиженный магистратом русский человек из Московского форштадта искал у него справедливости, а как вчитаешься — сам же и оплошал. Начальник канцелярии, отодвинув стопку бумаг, несомненно более важных, чем смехотворное послание, отыскал лист, исписанный вкось, и прочитал казенным тусклым голосом (актер он был превосходный):

— «… после двух прошений о помещении моем к какому-либо месту, проведя еще четыре месяца в тщетном ожидании, дошел ныне до такого состояния, что для прокормления моего семейства не остается у меня более, как только споротый с прежних моих мундиров галун…»

Тут Косолапый Жанно сделал паузу. Очевидно, полагалось усмехнуться занятной выдумке просителя. Но Сергею Федоровичу вовсе не было смешно. Он посмотрел в глаза своему начальнику канцелярии и не увидел в них веселья, а только вопрос: поняли ли вы, сударь, что сие значит?

— Ловко, — сказал Сергей Федорович. — Кем подписано?

— Отставным бригадиром Петром Дивовым.

— Это он не сам изобрел, а кто-то его надоумил.

— Но как удачно сказано! Другой бы писал, что проливал кровь за отечество, что малые детки плачут, а этот одно выбрал — галун с боевого мундира. И более ничего не прибавить.

— Да и ответить отказом невозможно. Разве только окажется, что это догадливый мошенник.

— Я, коли позволите, завтра сам схожу и проверю, что это за бригадир Петр Дивов. Оно и для моциону полезно.

Сергей Федорович тут лишь вспомнил, что завтра воскресенье. Он сделал еще шаг к столу, чтобы говорить потише, не для посторонних ушей.

— Отстоим службу — и пойдешь. Вечером загляни-ка, братец, к Варваре Васильевне. А то недовольна…

— Да я уж сам собирался, — Косолапый показал на срезанную с письма печать.

Сергей Федорович покивал. Толковать о домашних делах в канцелярии он считал моветоном.

— Что, Иван Андреевич, более сегодня курьеров не было? — спросил он чуть погромче.

— Нет, ваше сиятельство, — так же повысив голос, отвечал Косолапый Жанно.

Кто его этак прозвал? Марин его прозвал! Но тот иначе изощрился: «Андреич косолапый». А «Жанно» — это уже кто-то из дам. А было сие… сие было на Рождество… Съехались немногие надежные гости, и их угостили преязвительной шутотрагедией «Подщипа», которую Косолапый написал, балуясь и явно не опасаясь губительных последствий. Не выдержал долгого молчания — и разразился лихой сатирой. Сам же исполнил в ней главную шутовскую роль. Странно, до чего же он, во многих отношениях скромник, любит выставлять на подмостках свою огромную фигуру и толстые ноги, ступающие вкривь и вкось.

Странно и другое — как он умудряется при такой склонности к сатире ладить с сильными мира сего? Ведь кто сосватал князю Голицыну сего причудливого секретаря? Ныне вдовствующая, а тогда — единственная российская государыня Мария Федоровна. Где-то кем-то он был ей представлен еще при матушке-Екатерине, потому что приятельствовал со многими из близких к «малому двору». Когда же государыня Екатерина изволила опочить и «малый двор» наследника неожиданно приобрел силу и власть, Сергей Федорович стал ждать больших неприятностей — все ж таки на племяннице Потемкина женат, а Потемкина новый государь Павел Петрович страх как не любил. И уже стало ясно, что придется уезжать в Зубриловку или в Казацкое. Тогда-то Мария Федоровна и рекомендовала Сергею Федоровичу этого самого господина Крылова в секретари. Зачем, почему — одному Богу ведомо! Может, даже без всякой задней мысли, а из простой благотворительности, пожалела драматурга, чьи пиесы не увидели сцены, журналиста, чьи журналы потерпели крах, поэта, переставшего писать оды и даже шутливые стихотворные послания. Пренебречь рекомендацией императрицы невозможно, тем более, с ее протеже князь уже был знаком и полагал, что особа с такими разнообразными дарованиями должна скрасить сельскую скуку. Компаньон — не компаньон, приживал — не приживал… да у кого из помещиков не обретаются по флигелям такие загадочные гости, прижившиеся бог весть когда? Не обеднеют, чай, Голицыны от лишнего рта.