Юрий Покальчук - Никарагуанские рассказы

• Название: Никарагуанские рассказы
• Автор: Юрий Покальчук
• Издательство: "Известия"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

---

Нам и это было ясно.

— Третье. Всем раздеться догола. Почему? Не для того, чтобы пугать врага! Не смейтесь, это не шутка, товарищи, а потому, что каждый клочок одежды, намокая в грязи, весит в несколько раз больше. Будет мешать передвижению, да и между одеждой и телом грязь будет набиваться. Едва мы залезем в грязищу, а придется идти и по пояс в болоте, мешать будет решительно все. Времени же чиститься, мягко выражаясь, не будет. Если бы можно было еще кое-что оставить, отстегнув от себя, тоже не помешало бы, ну да что поделаешь! Обсуждению приказ не подлежит. Ясно?

Ясно.

По правде говоря, тогда еще не совсем, а вот когда, идя третьим вслед за Марконом, я впервые скользнул в грязь, сразу обволокшую меня липким теплом, и когда это повторилось раз двадцать, я перестал напряженно ждать появления следующей ямы, почти механически отмечая, когда внезапно передо мной проваливалась едва не по грудь фигура Маркона. Передернуло меня лишь, как порхнула где-то над кустами испуганная птица, кажется, попугай, что-то сердито прокричав резким гортанным голосом.

Среди этой тишины, когда даже наши бесшумные шаги — совсем неслышные — казались нам громкими всплесками, гортанный крик птицы походил на гром с ясного неба, думаю, каждый мысленно ругнул эту птицу, а не пришло в голову: птица — это что, а вот если на змею набредем? Или на ядовитую ящерицу?

Должны мы были пройти около пяти километров такой дорогой, и я потерял счет времени уже через час, следя только за двумя вещами — автоматом на груди и ножами, чтоб не замочить и не потерять их, когда проваливался в грязищу или падал, поскользнувшись, а второе — не упустить из виду в кромешной тьме, которая, помимо естественной черноты ночи, усиливалась еще и окружающим густым лесом, где кроны деревьев сплошь закрывали небо над этими болотами, Маркона, шедшего впереди.

Думаю, не только я, но и все давно забыли, что идем голые, что диковинность, которой, казалось нам, окутана из-за этого наша операция, вовсе не диковинность, а суровая необходимость, и сейчас каждый ощущал раскованность и силу своего тела, понимая индейцев, которые не случайно в глубинах сельвы вообще не носят одежду, здесь не нужную, она им попросту мешает, это — атрибут цивилизации, а в мире природы именно голый человек, каким в мир приходит, является ее органической частицей.

Да, но в этом мире природы мы, ее частицы, шли уничтожать врага, который был ей чужд, потому что не был частицей нашей земли, нашего народа, так как пришел из-за границы и хотел вернуть нам господство несправедливости. На самом деле таков закон природы — считать хозяином того, кто силен? Что-то здесь не так. У природы есть свое благородство и в диком мире, есть свои сложные законы, есть то, что мы уже утратили, как, ясное дело, и то, от чего мы, к сожалению, еще не избавились.

Едва не ткнувшись в спину Маркона, я остановился, а затем, оглянувшись, поднял руку; ко мне подошел Эль Пойо, за ним подтягивались и другие.

Под ногами была твердая почва.

Проводник показал рукой вперед. За поляной, которую уже можно было различить в темноте, снова начинались деревья. Там должны быть посты бандитов. Через несколько минут мы все в ряд улеглись на землю, восстанавливая дыхание, набираясь сил, и я вскоре прополз на четвереньках вдоль всех, дошел до Бланко и успокоился. Бланко шел последним, замыкал наше звено, значит, все уже здесь.

Маркон смотрел на часы. Мы пришли немного раньше. Было время для отдыха.

Я лег навзничь и попытался расслабить все мышцы, все же понемногу очищая себя от быстро сохнущей грязи, облепившей тело, и вслушиваясь в окружающую пространство тишину, вот здесь настоящая тишина. Еще полчаса тишины. А потом...

Мы поползли вперед двумя группами, по пять человек в каждой. Через десять минут за нами выйдет другая пятерка, затем еще одна, и так — все.

По нашим предположениям и предыдущему опыту часовые должны стоять с двух сторон непосредственно у расширения выхода на полуостров, а дальше — еще один пост, ближе к лагерю, посреди дороги.

У первых пятерок огнестрельного оружия не было. Только ножи да китайские шнуры с шариками на концах, тонкие стальные тросики.

Возле деревьев мы ползли, полностью припав к земле, постепенно, метр за метром преодолевая расстояние, вдруг я заметил фигуру, сидевшую под деревом, с натянутой на нос шляпой. Часовой дремал.

Это было совсем просто. Ходить по лесу я давно выучился. Встал с земли за кустами и, чуть пригнувшись, скользнул за дерево, а за мной, как тень, Эль Пойо. Я поднял руки со шнурком, а Эль Пойо кивнул головой.

Мы бросились одновременно, и через мгновение часовой был мертв. Я встал за деревом, осматриваясь вокруг, из-за кустов напротив затемнела тяжелая фигура гиганта. Мы только на мгновение сошлись с Марконом и — снова вперед. Слышно было, как подтягивается весь наш отряд для решающего броска, но все было еще впереди.

Тропинку мы заменили, теперь должен стоять где-то на ней дозор.

Десять минут пятого. Маркон, лежа рядом со мной, легонько свистнул. Издалека донесся такой же свист. Маркон свистнул еще раз — оттуда вновь отозвались.

Мы вскочили и рванулись вперед. Нас встретили три фигуры. Одетые.

Сейчас это показалось нам странным. А они, удивленно взглянув на нас, указали направление. Двое бородачей и один юноша. Еще через несколько минут вся наша группа тенями проскользнула в лагерь врага. Шум поднялся только через полчаса, когда значительную часть вражеского отряда мы уже уничтожили, захватили ключевые пункты, где было оружие, и, когда «контрас» попытались организовать против нас вялую контратаку, мы ее отразили шквальным, как говорится, огнем.

Наутро, когда рассвело и над морем взошло солнце, мы торжествовали полную победу. Пятеро пленных — из них двое раненых.

Остальных — уничтожили. Все.

Среди наших товарищей ни одного убитого или раненого.

И вот, когда мы увидели друг друга при свете дня, когда искупались в море и приоделись, во что смогли, из трофейной одежды и радость наша немного улеглась, оказалось вдруг, что недостает у нас трех товарищей.

Недосчитались Ихито, Фляко и Челе.

Оказалось, что и в бою никто их не видел, и перед боем, когда все подтянулись на поверку.

Маркон нахмурился. С ними что-то случилось в дороге. Не утонули ли, оступившись? Надо же! Такая удачная операция! Эх, жаль ребят!

— Будем искать, — сказал Маркон. — Будем искать, потому что на их месте мог оказаться каждый из нас. Будем искать.

Мы искали их три дня.

Местные крестьяне — индейцы мискито помогали прочесывать каждый отрезок пройденного нами этой ночью пути.

Прошлись несколько раз. И никаких следов.

Наконец на третий день Маркон сказал:

— Попытаемся еще раз. Последний. Давайте пойдем широкой полосой, человек по тридцать по той же дороге. Если трясина или еще что-то, то все ведь рядом, поможем друг другу. Так, может, и найдем следы.

Мы нашли следы.

Все собрались там, где-то посредине нашего пути, и стояли, сгрудившись на неудобной узкой полосе кочек, всматриваясь туда, под корневища, где что-то белело, на первый взгляд совсем непонятное, и только со временем можно было сообразить, что это, и стало мне, да и не только мне, жутко, и даже судорога схватила за горло, когда до меня дошло, что это.

Это были они. А точнее то, что от них осталось.

Потом мы пытались выяснить для себя, как же все это случилось. Глубже и дальше всех был Челе Пепе, рыжий молчун из Матагальпы, который, видно, оступился и, пытаясь вырваться из засасывающей его топи, не в силах выбраться на тропу, хотел было дотянуться до корневищ и, ухватившись за них, выкарабкаться на более твердое место. Видимо, Фляко, а затем и Ихито хотели ему помочь. Или, может, Фляко хотел помочь Челе, а Ихито — Фляко. Только там, под корнями, были все трое, засосанные трясиной по грудь, а Челе — по шею.

То, что оставалось от них на поверхности, было напрочь обглодано дикими животными, вероятно ягуарами, которых здесь водится изрядно.

Тишина, говорил Маркон, любой ценой тишина, потому что каждый крик, который вырвется из ваших уст, будет означать смерть для всех нас, всех наших товарищей.

Так вот что произошло с ними.

Они молчали. С оружием в руках были они, однако не пустили его в ход, не закричали, отбивались молча от страшных хищников, покуда хватило сил, не выдали своего присутствия в сельве ни единым звуком, спасая ценой собственного существования наши жизни.

Мы сразу поняли, что произошло, почему они молчали, мы все поняли сразу. И молчали, словно в память о тех, кто погиб так страшно и молча, кому мы обязаны жизнью и победой.

В память об угловатом Челе, и флегматике Фляко, и нашем любимце Ихито, самом младшем и красивом из нас.

Я смотрел на Маркона и увидел то, чего не видел ни разу за все десять лет, которые его знаю.

Маркон хотел что-то сказать, но не мог. Он плакал,

Я смотрел, как слезы катятся из глаз этого сурового великана, этого многоопытного партизанского командира, грозы недобитых сомосовцев, и понимал — нет, моя война никогда не закончится, покуда в мире есть активное зло, которое нужно уничтожать.