Дмитрий Михеев - Идеалист

• Название: Идеалист
• Автор: Дмитрий Михеев
• Издательство: Hermitage
• Жанр: Политика, диссиденты
• Год: 1982
• ISBN: 0-938920-14-6

В 60-х годах, Дмитрий Михеев, будучи студентом кафедры теоретической физики Московского университета, организовал несколько дискуссий на социально-политические темы. После вторжения советских войск в Чехословакию окончательно порвал с советским режимом и начал искать пути бегства за границу. К этому времени относятся его первые литературно-публицистические опыты, которые циркулировали в самиздате. В 1970 году после неудачной попытки бегства из СССР был арестован и заключен в лагеря особо-строгого режима. Предлагаемый роман был начат автором во время его заключения в Лефортовской тюрьме. Отбыв в тюрьме и в лагерях шесть лет, он работал на заводе ночным сторожем. Подвергался преследованиям КГБ и, в конце концов, был выслан на Запад. Сначала попал в Париж, затем в Америку. Работал на радиостанции «Голос Америки» в Вашингтоне. Автор нескольких десятков статей, рассказов, эссе, опубликованных в эмигрантской периодике

---

— Да что вы, пустите же! — начинал злиться Илья, — зачем этот скандал?

— На помощь! Помогите! — орала баба и зачем-то тянула его вниз (она целилась на свои очки, которым, впрочем, уже ничем нельзя было помочь).

Бешенство закипало в Илье: эта отвратительная женщина… но не драться же с ней… сейчас прибегут, схватят… что она наговорит?..

— Порвете же! Пустите! Куда вы тянете?.. — задыхался от ярости Илья и вдруг услышал топот сотен башмаков. Не отдавая себе отчета, он хватанул ребром ладони по жирному запястью, оно отпало, и он вырвался на свободу. Уйти от преследователей было нетрудно, но пробраться через пятиметровые ворота с пиками — и тяжело и рискованно. Ноги Ильи предательски дрожали, когда, балансируя на узенькой планке он переступал через пики… Его подстегивала мысль об Анжелике — где она, что с ней? Поэтому, не теряя ни секунды, он поднялся на девятый этаж зоны «Г» и по переходу, через дверь с амбарным замком, в котором коммуникабельные студенты выломали филенку, попал в свою зону. Анжелику он нашел на кухне: едва живая, она глядела в окно на поднятый ими переполох.

Они обнялись жадно, молча и целовали друг друга в шею, волосы и шептали ласковые слова… В постели он призывно и вопросительно поцеловал ее, безучастно лежавшую, а она, закрыв ему ладонью рот, заговорила:

— Погоди, не надо. Я чувствую себя так плохо, совсем преступницей… Когда бежала, так страшно было, как-будто украла. Если бы кто-то крикнул «стой», сердце наверно разорвалось… Почему, почему они не верят, подозревают везде обман?

— Заботятся о нашей нравственности, — кисло улыбнулся Илья.

— Но ведь мы, правда, жених и невеста. Я думала, что все должны улыбаться, когда видят нас, а она думала что-то грязное про нас — я точно чувствовала по взгляду. Как ядовито смотрела на меня, как грубо говорила!

Утешая, успокаивая Анжелику, Илья забыл поистязать, пожарить себя на медленном огне презрения, он ощущал в себе победителя и развивал довольно странную для него мысль:

— …Неужели отступать перед грубой, бездушной машиной бюрократии? Мы пытались воздействовать на нее открыто и честно, оставалось либо подчиниться ее бесчеловечным требованиям, либо обмануть… Впрочем, кого мы обманули? Мы любим друг друга и хотим быть вместе, где тут обман?

— Нет, есть, я чувствую. Если нахожусь здесь тайно, и тревога не оставляет, значит, нечисто что-то, есть грех.

— Ты знаешь, Джи, мне кажется, из общих соображений можно доказать, что, живя в неидеальном мире, нельзя поступать идеально. Если законы несовершенны, их можно нарушать. Возможно, их даже нужно нарушать, если они противоречат принципам высшей морали, вытекающим из целей Человечества. Не знаю только, смог бы сам… Впрочем, я сегодня уже нарушил их… Ты знаешь, ведь я ударил ее по руке, убежал и перелез через ворота…

— Ох, вот что боялась, — простонала Анжелика, — что буду всегда в тревоге; ты не сумеешь смиряться и терпеть, ты не умеешь прощать людям их недостатки… Ну, ладно, пусть — поздно думать. Правда, что из-за меня стал преступником, дорогой мой…

Анжелика обняла его и нежно поцеловала.

— О, невозможная… моя искусительница! — бормотал между поцелуями Илья. Легкие, мягкие прикосновения губ заставляли замирать и вздрагивать Анжелику…

Желание заполняло, переполняло, томило их сладко, жутко, пока не сделалось невыносимым…

В семь часов утра их разбудил властный как война стук. Сердце Ильи не билось, пока он искал тапочки и надевал халат. «В чем дело?» — спросил он сердито, выйдя в прихожую. «Откройте, телеграмма». — ответили за дверью, и он повернул ключ английского замка. Дверь распахнулась под мощным нажимом. Оттеснив Илью, вошли трое молодых людей, дежурная по этажу, пожилой дяденька с орденскими планками на груди, а на пороге пряталась за мужские спины т а, вчерашняя, вахтерша. Илья инстинктивно отступил и загородил собой дверь в комнату.

«Этот?» — спросил старший смены вахтеров. «Этот, этот» — энергично закивала тетка, и вполне человеческая радость промелькнула в ее нержавеющей улыбке. Один из парней развернул перед носом Ильи красную книжицу члена оперативного отряда и равнодушно сказал: «Разрешите пройти». «Туда нельзя» — глухо ответил Илья, глядя в книжку и ни одной буквы не видя. Он завязывал пояс халата с угрожающей медлительностью.

— Снегин, не мешайте товарищам. — строго сказала дежурная — пожилая дама в обвислой кофте, позванивая связкой ключей. — Отойдите от двери.

— Мы имеем право в присутствии администрации произвести осмотр, — сказал тот, что показывал книжку.

Илья не двигался с места, лихорадочно соображая, как они нашли его комнату. А между тем, это было несложно. Вахтерша, зная приблизительно, где он живет, засекла окно, в котором зажегся свет, а утром для верности поговорила с дежурной. Теперь, с трудом скрывая ликование, она поддерживала высокий боевой дух отряда причитаниями: «Ишь, какой хитрый отыскался — задумал старуху обмануть, видали таких! Да еще дерется, нонче ответишь, голубчик…» Илья не двигался с места и по обыкновению потерял дар речи. «Что вам нужно?.. Не имеете права!» — бездумно говорил он, спиной ощущая трепетную, перепуганную Анжелику за хрупким стеклом двери.

Старший вахтер подошел к Илье и, глядя по-бычьи вниз, взял его за плечо. «А ну, отойдите от двери», — сказал он внушительно, и чувствовалось, что этот шутить не любит. «Не трогать меня!» — процедил Илья сквозь зубы, и столько едва сдерживаемой ярости было в его голосе, что мужик отступил. «Как он разговаривает!», «Что вы себе позволяете!» — заголосили женщины, а два других оперативника, вполне безучастных до этого, молча надвинулись на Илью, впрочем, не без растерянности, ибо он походил на боксера, собирающегося скинуть халат и нырнуть под канаты. «Не советую сопротивляться, — сказал их командир, — расценивается как сопротивление властям — ст. УК РСФСР». «Студент юр. фака», — механически подумал Илья, видя перед собой только обнаженную, сонную Анжелику, которая в это время, одетая и причесанная, вышла в прихожую со словами: «Доброе утро. Прошу вас, проходите». Сознание вернулось к Илье, пока непрошеные гости один за другим проходили мимо него в комнату. Анжелика пригласила всех сесть, но приглашение повисло в воздухе. «Ваши документы» — обратился к Илье «юрист», овладев тягостной тишиной. Снегин вошел в комнату, с удивлением обнаружил ее в полном порядке и, быстро обретая уверенность, достал паспорт и аспирантское удостоверение. «Прошу-с» — подал с легким поклоном «юристу». Тот положил в карман, даже не взглянув, и повернулся к Анжелике: «Прошу ваши документы». Это и было кульминацией спектакля. Но героиня пожелала отойти от сценария: вместо угловатых жестов стыда и отчаяния, нарочитой мольбы в глазах и надтреснутого раскаяния в голосе, она, развела руками, пожала плечами и с подкупающей улыбкой сказала: «Правда, у меня нет пропуска в эту зону, мы только — жених и невеста… Мы очень торопимся, но столько противных формальностей… очень трудно». Она взывала к человеческому участию, искала сочувствия! — и стальные чиновничьи сердца, закаленные в схватках с наглостью, в водоемах слез, на мгновение… нет, не дрогнули, а как бы пришли в замешательство. «Что ж, формальности… а пока не грех бы и воздержаться» — сказала дежурная по этажу, которой пара положительно нравилась. Вахтерша глядела сердито, однако молчала и даже присела на краешек стула. «Конечно, — Анжелика беспомощно рассмеялась, — но как? Через месяц я уезжаю, и что будет? Отец, наверное, убьет…» «Что, уж так невтерпеж, иль любовь такая?» — добродушно проворчала вахтерша, и начало казаться (впрочем, только Илье и Анжелике), что машина захлебывается и вязнет… «Придется пройти с нами, —  сухо сказал «юрист», — оденьтесь, а вас попрошу подождать там. Мусаилов, вызови пока лифт», — молодым командирским голосом распоряжался он. Одеваясь, Илья снисходительно улыбался: боятся, как бы он не покончил с собой, или не убежал? И, как всегда, усложнял — «юрист» (а он действительно заканчивал юр. фак) действовал строго по инструкции, запрещавшей оставлять задержанного одного и разговаривать с ним. С наигранным равнодушием и профессиональной цепкостью он рассматривал корешки книг, думая, что многого из этого задержания не выжмет, как вдруг заметил тисненное золотом «Фридрих Ницше». «Ах, вот оно что — белокурая бестия!» — догадался он, и круглые, твердые формулировки будущего рапорта на имя директора Дома Студентов посыпались в лузу его памяти: «Барское, пренебрежительное отношение к правилам социалистического общежития… хулиганская выходка… грубость, несовместимая с пребыванием в рядах Комсомола…»

Илья пылал алыми пятнами, а Анжелика болезненно улыбалась, когда кишащими коридорами и переходами, сквозь строй понимающих улыбок их конвоировали в Оперативный Комсомольский Отряд, занимавший две маленьких и одну большую комнаты в цокольном этаже. Их допросили в разных комнатах под назойливый треск ламп дневного света, которые горели здесь днем и ночью. Затем каждому предложили написать объяснительную записку. Анжелика, закусив губу, безропотно написала: «Двадцать третьего мая 1968 г. я ночевала в комнате моего жениха. Анжелика Стешиньска.» Илья же взорвался: «Это бессмыслица, вздор! Что тут объяснять?!», на что дежурный оперативник холодно заметил: «Вам же хуже: при разборе дела будут опираться на рапорт командира группы, докладную старшего вахтера и показания дежурного вахтера». «Ну и что? Что нам в конце концов угрожает за столь ужасное преступление?» «Диапазон очень широк, — ответил оперативник, играя шариковой ручкой, — выговор по административной части, по комсомольской линии — с занесением или без занесения в личную карточку, строгий выговор, выселение из Дома Студентов, исключение из комсомола и автоматически из — университета… — это зависит от вашего поведения. Пока что своим вызывающим поведением вы восстановили всех против себя». Комната с несколькими жесткими стульями и портретом Ленина в кепке становилась все более пустой и неуютной — как кузов грузовика, в котором предстоит трястись по ухабам. Илье почудилось, что неумолимая машина подминает, втягивает его в свои железные недра. И дикое желание вырваться во что бы то ни стало овладело им. «Идите вы к черту, бюрократы! Судите без меня.» — сказал он, подымаясь.