Людмила Сурская - Норильск - Затон

• Название: Норильск - Затон
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

«Затон» — Это реальное место. Я там жила, видела вырубленные в вечной мерзлоте землянки, где ночевали первые заключённые, строившие лагерь. Сохранившиеся сторожевые лагерные вышки мозолят глаза. Вымывающие весенним потоком кости белеют на солнце. Я говорила с директорами заводов, что когда-то сидели там и приплывали на него, ведомые ностальгией. Сидела на берегу с потомками местных жителей, навещающих Затон. Наверное, это и послужило быстрому написанию романа. В нём большая часть реальность: прошлого сталинских лагерей и затерянного в тундре ракетного дивизиона конца 80-х, с ловлей бежавших в тундру заключённых, дежурством у найденного в лесу рыбаками тайника с радиостанцией и строительством сгоревшей дизельной тоже.

Время: переплетение 50-х и 90-х. Развал.

Идея: Рассказать наши женские непростые истории. Очень хотелось, посадить за один стол писавших доносы, сидевших по ним в лагерях и охранявших их, а также женщин, которые при этом страдали. Теперь мы знаем чего стоят доносы. Знаем и то, что написанием их движет зависть. Но перестали ли писать их? Не перестали. Пишут. Мы не можем забывать историю, но мы и не должны расшибать лоб об неё, круша в пылу всё, что попало под руки. Проба сплести из прошлого «Затона» и «Затона» 90-х женский роман.

Её можно было назвать — это случилось в СССР. Её изюминка в удивительной простоте. Это попытка в женском романе захватить пережитые людьми и страной темы. «Затон» — это место на реке за Норильском, утопающее в тисках вод реки и болот. На этом клочке земли сошлись дороги кровавого лагеря сталинской эпохи и ракетного дивизиона. Их разъединяло время, но сводил в едино клочок земли. Там, где когда-то потерялись дорожки их родителей, несут службу дети. «Затон» — пристанище зеков сталинских лагерей и военного люда в конце 80-х. Здесь пересеклись судьбы принявшего военное хозяйство майора, его матери, прилетевшей в гости, и отца, сидевшего когда-то тут же, на «Затоне». Он пропал на широких просторах страны с приходом амнистий 53-его. Судьба, безжалостно разбросав их в самом начале жизни, сводит в один день, час, минуту в одной точке и это «Затон». Книга пронизана светом и теплом и непременно заполнит вас радостью от знакомства с героями. Книга о том, как может человек любить, сколько способен простить, и так ли уж нужна эта затея с переписыванием истории кому-нибудь. Все ищут национальную идею России, головы сломали, а ведь она так проста- не переписывать и не отрекаться от истории, не идти стенка на стенку и подвести под фундамент крепкую надёжную семью. Именно на ней во все века держалась Россия. Вот семья и вернёт потерянные качества и укрепит веру.

---

— Богатство это не самое страшное. С собой на тот свет не возьмут. Всё России останется. Помнишь? Умирая, Александр Македонский попросил перед похоронами пронести его тело над головами людей, причём так, чтобы его ладони были открыты, и все видели, что в руках у него ничего нет.

— Я понял. Великий воин хотел сказать этим: «Я хочу, чтобы поняли все: на тот свет ничего с собой не возьмёшь».

— Тимофей, Илья, — постучавшись, заглянула Елизавета Александровна. — Идёмте, стынет всё, а вы лечитесь на голодный желудок.

— Да я собственно не очень хочу жевать… — Попробовал выкрутиться Дубов.

— Ты как мой зам. Приехал с бумагой вечером. Лиза приглашает его за стол с нами ужинать. Он отнекивается: — «Спасибо Елизавета Александровна, я уже наелся на сегодня. Норму выполнил так сказать. Отсюда и досюда напхал уже»- показывает он от горла до макушки. Но Лиза, не принимая возражений, сажает его за стол и увещевает:- «Пельмени, горяченькие, попробуйте». Выпили, как водится по рюмочке. Он их в рот кидает, а Тимка напротив сидит, считает. Проводили гостя, а Тимка и шипит: — «Ничего себе он поел, отсюда досюда, сорок четыре штуки вошло, а говорил, забито под завязку». Хохот потряс кабинет.

— Лиза так и было? — вытирал от слёз глаза Дубов.

— Ни прибавить, ни убавить.

— Идём дорогая, — поднялся Мозговой, маня Илью. — Вы здесь с него глаз не спускайте, если не хотите в халепу какую вскочить.

Прошло только несколько часов, как приехали северяне, а казалось, что тут они и жили всегда. После ужина долго не ложились спать, вспоминая прошлое, своё, детей, затона.

— О, кстати мне на Дзержинке дали адрес и координаты Бориса. — Вспомнил Дубов о таком подарке органов.

— Ты о том Борьке, о котором подумал я? — застыл с вилкой у рта Мозговой.

— Угадал. Может, навестим?

— Ты дело читал? — застыл Тимофей Егорович.

— Угу, его работа. Ты об этом хотел спросить, — развернулся к нему Дубов.

— А что давай навестим друга, посмотрим на этого сукиного сына.

— Я, за. — Кивнул Илья Семёнович. — Можно.

— Где он?

— В Москве.

— Да, что ты говоришь. Кто же он? — подскочил на стуле Мозговой.

— Домоуправ.

— Бедные жильцы, — усмехнулась Елизавета Александровна.

— Да уж, — покашлял в кулак сын. — Остаётся только посочувствовать жильцам.

— Ребята жизнь прошла, — подала им чай Елизавета Александровна, немного волнуясь от их идеи. — Думаю, его тоже покидало не мало. Пейте с тортом, Лизонька с Таней постарались. Только пальцы не откусите. Вкусно!

— Ма, таких не задевает жизнь, они всё бочком и по стеночке проскальзывают, как маслом намазанные. — Влез опять в разговор сын. Он горячился, хотя об этом можно было говорить спокойно, как мать.

— Сколько не пляши, а против природы не попрёшь. Из темноты живота матушкиного приходим, в темноту живота матушки земли уходим, и с этим ничего не сделаешь.

— Ты что этим хочешь сказать, мамочка — перед рождением и смертью мы равны?

— Да сынок.

— Не понимаю я такой философии, — возмутился опять он.

— Пусть сгоняют сынок. Белые пятна надо закрашивать. Это их прошлое.

— На фиг он им сдался, плюнули и забыли. Не стоит его дерьмо, чтоб нервы о него рвать.

— Они дружили сынок, ещё с сопливых носов, делили кусок чёрного хлеба в войну, карауля на крышах зажигалки и гоняя по двору шитый руками из ткани старой мамкиной жакетки мяч, набитый опилками или землёй.

— Про мяч отец туфта?

— Так и было. — Подтвердили хором Дубов с Мозговым.

— Я тащусь.

— Илья у матушки свистнул старую жакетку, и сапожник одноногий нам за чекушку сшил. Мячик был, закачаешься, да Илья?

— Деньги на чекушку, помнишь, Тимофей, где брали? Сгоняем за город, наловим раков, сдадим в пивнушку. И богатые. — Вспоминал, светлея Дубов.

— Как же им играть-то можно было. — Удивлялся Илья.

— Играли и радовались.

— Голодные гоняли и счастливые. Дубов получше нашего жил, принесет нам с Борькой пирога какого или белого хлеба. Наедимся, запьём водичкой и на футбол. — Рассказывал Тимофей.

— Чем же вы питались? — задав вопрос покраснела Лизонька.

— Оставит мать штуки три варёных картофелин да кусок хлеба. Вот и вся еда. — Вздохнула Елизавета Александровна.

— В войну жрать нечего было, а после войны тоже не фонтан. Одеться хотелось, в комнату купить, опять на еде экономили. Да и сколько там одна мать могла заработать. Из всей нашей компании только у Ильи отец был. А так картина вырисовывалась аховая. Либо до войны ещё в лагеря загудели, либо после. Многие на фронте погибли. Были такие, что в немецкий плен попали, а потом прямым ходом в наш лагерь поплыли. От ран же опять после войны умирали. Безотцовщина была. — Натирая от волнения свою шею, вспоминал Мозговой.

— А потом кому-то показалось горя мало и нас по этим лагерям пустили. — Обнял друга Дубов. — И всё равно на страну у меня обиды нет. Она маялась не меньше нас.

— Если не больше. Как мать страдала за своих детей не в силах помочь.

— Как же вы радоваться могли? — не понимал их состояния и речей Илья.

— Запросто. — Улыбнулся Дубов. — Желание жить было огромное. Кидались заниматься всем. Аэроклуб. Футбол. Спорт. А как осаждали концертные залы и летние площадки. Нынешним звёздам такого и во сне не привидится как мы любили своих кумиров.

— Как же вы, отец, ходили, если денег не было? — удивилась Лизонька.

— С Тимофеем вон все штаны на заборах протёрли.

— А, если в здании или закрытом зале?

— Крыша то с чердаком на что.

— Любые лазейки искали, у Борьки мать в театре работала билетёршей, ходили на всё, что там проходило, как белые люди через вход.

— Мороженое в стаканчике помните? — закатила глаза Елизавета Александровна.

— Которое я у тебя половину всегда съедал. — Засмеялся Мозговой. — Помню.

— Зато со мной делился Илья.

— Мне и вспомнить нечего одна работа с утра до вечера, — вытерла слезу Таня. — Деревня. Утром с петухами поднимают и на работу. Если не в поле, то на огород. Не на огород то скотине давать или корову пасти, что с соседями на двоих держали. Думаете, молоко видели, ошибаетесь. Его всё сдавали за налоги. Яйца туда же шли. На сушке маленько разживались. Насушим вишен, яблок, мать в чемоданы запакует и везёт на базар. Продаст, купит нам обувь, наберёт отрезов на платья, гостинцев каких. Меня за старшую оставляет и на детей, и на скотине. Фруктовые деревья народ приспособился за заборами сажать. Со стороны улицы, стало быть. На участке дорого было. Налогом не посильным обложил какой-то умник. Всё и вырубили. Народ сообразительный у нас, помозговал, как из положения выкрутиться, вот и придумал — на улице сажать. Налог брать не с кого и фрукты, ягоды есть. Оправдывали поговорку полностью: «Голь на выдумки хитра». Хитрили, куда деваться было. Тогда не доходило до меня, почему? Народ молчаливый был. Много-то не болтали. Потом уж дотянула сама до правды. А ещё мать хлеб пекла и возила продавать в город. А нам не давала. Только по праздникам, отрежет по куску. Себе пекли намешанный с травой. Ночью воровала в поле рожь или пшеницу нажнёт серпом в мешок и тащит. Этим и жили.

— За это ты, детка, и жизни не видела, — обнял Таню Дубов. — Хочешь, съездим на твою родину в село, посмотришь своих?

— Они её Илья уже давно похоронили, — вздохнула Елизавета Александровна.

— Илья прав, если есть желание, свози её. Налейте девчонки ещё нам с Ильёй чайку. Сынок, ты будешь?

— Нет, отец, меня увольте, я не водяной. Спать пора. Я забираю клюющую носом жену хлопающего с раскрытым ртом сына и исчезаю.

Услышав такое Тимка враз попробовал отбиться надеясь, естественно, на поддержку дедушек, но те развели руками. Изобразив: «непонятого» он, недовольно сопя, поднялся. А разговор за столом продолжался.

— Илюха прав, давайте расползаться. Помогаем женщинам перемыть чашки и спать. Слышишь, Дубов. Помнишь, как сетовал, куда тебе столько комнат, если ты практически тут не живёшь. Ночуешь и всё. А тебе объясняли, что в ведомстве только такого плана квартиры. Пригодилась твоя масштабная жилплощадь. Ещё и мало.

— Ты прав Тимофей, можно и расширяться теперь.

— Это хорошая мысль, если в доме или подъезде будут продаваться квартиры, купи нам с Лизой, да и ребятам не помешает иметь здесь жильё. А при таком бардаке будут продавать непременно.

— Тимофей, может забрать внука у Илюхи с Лизой на ночь, а то ведь икру метать будет сынуля твой, он вчера только из Калинина приехал или как там он теперь называется. Тверь.

— Вот глючило тоже наших боссов переименовывать старые названия городов. Построй новый и называй, как душеньке угодно.

— Теперь эти же деятели торопятся быстрее всё поломать и переименовать с точностью до наоборот. «Восстановить справедливость»- это теперь называется.