Николай Семченко - Что движет солнце и светила (сборник)

• Название: Что движет солнце и светила (сборник)
• Автор: Николай Семченко
• Жанр: Любовные романы

Книга рассказов и повестей о любви и её отсутствии.

---

Лариса жалела свою матушку, которая всегда возвращалась со стройки уставшая и, как ни старалась, не могла дочиста отмыть рук от цемента, шпаклёвки и краски. И себе такой жизни она не желала. Ну а поскольку особыми талантами Бог не наградил, да и в школе училась средне, то поступила Лариса в библиотечный техникум, где и конкурса-то не было. Там её и научили разбираться в литературе, просматривать «толстые» журналы и следить за новинками прозы и поэзии по специальным библиографическим изданиям. А кроме этого, она самостоятельно прошла ликбез науки любви.

Техникумовское общежитие притягивало городских Казанов со всех окрестностей. Неопытная Лариса и попалась одному ловкому красавчику, который быстренько её обрюхатил, а когда она заикнулась, что, мол, в положении, то услышала равнодушное: «Ну и что? Если бы я на всех, кто мне дал, женился, то у меня был бы целый гарем…»

Лариса не хотела повторять судьбу своей матери. Врач, который делал аборт, велел беречься, так и сказал: «Смотри, девка, ещё одна такая операция и рискуешь навсегда остаться пустоцветом: не будет у тебя детей. Это я как специалист говорю.»

Но о каких таких детях думают в семнадцать лет? Лариса попала в подобное положение и во второй раз. А третьего уже не было. Стала она пустоцветом! И сначала это её даже радовало: не надо ничего бояться, думать о всяких там контрацептивах — что бы и с кем ни делала, никаких последствий, красота!

А потом, когда замуж за Петра вышла, очень захотела ребёночка, но ничего не получалось, и врачи только разводили руками: «Чудес не бывает!» Муж, узнав о её абортах, помрачнел, стал пить и поколачивать её, обзывал «городской подстилкой» и, в конце концов, завёл себе другую женщину. Лариса развелась с ним и больше ни с кем в загс не ходила: мужчины у неё, конечно, были, некоторые вроде как даже мужьями считались, но она наотрез отказывалась ставить в паспорте соответствующий штампик. И это обстоятельство максимально упрощало все её расставания: она собирала вещички, ставила чемоданчик на веранде перед входной дверью и, как ни ломился, ни упрашивал отставной «благоверный», слышал в ответ: «Уходи!»

Вот только с Володей Скворцовым она не смогла расстаться по этой упрощенной и апробированной методе. Он жил в доме через дорогу — считай, окно в окно. Если бы кто-то попросил быстро и точно составить его словесный портрет, то человек, скорее всего, пожал бы плечами: «Да ничего особенного, вот только глаза у него необычные. Ласковые!»

Он вообще умел быть ласковым. Лариса просто забывала обо всём на свете, стоило ему притронуться к ней — осторожно и вместе с тем настойчиво, ласково и грубо, — наверное, так искусный ваятель прикасается к глине.

У Володи было прозвище — Цыган. Впрочем, нет, даже не прозвище, а воровская кличка. С восемнадцати лет он осваивал как места не столь отдалённые, так и те, куда Макар телят не гонял. Горячая голова, в первый раз он угодил на зону чуть ли не с выпускного школьного бала: повздорил с одним парнем из-за девчонки, и было б из-за кого, а то из-за Наташки Ваткиной, первой профуры!

Дрались они крепко, и когда тот парень упал, то Володя его, уже поверженного, несколько раз саданул в голову. А наутро выяснилось: его противник лежит в реанимации, состояние — хуже некуда, полкласса бегало сдавать кровь, а Наташка первой к следователю прискакала: «Я всё видела! Это Вовка его убил…»

Слава Богу, что не убил. Потому и отсидел всего три года. А тот парень с тех пор всё по больницам путешествует.

Последний срок Володя получил совсем нелепо. Ехал в автобусе, кондуктор говорит: «Бери билет!» А у него даже рубля в кармане нет. И вместо того, чтобы разжалобить тётку — мол, третий месяц зарплату не получаю, кусок хлеба не на что купить или что-то в этом роде, — Володя как гаркнет на весь салон: «Пошла на…, старая перечница!»

Кондукторша, естественно, возмутилась. Володя ещё пару-другую «ласковых» добавил, а та — в слёзы, криком кричит. И тут вдруг встаёт один молодой человек и предлагает: «Заплати за проезд и извинись!» А Володя уже тоже в раж вошёл, ну со злости и двинул заступника в нос — кровь так и брызнула струёй, а тот платочком утёрся и вежливо улыбнулся: «Давай выйдем!» И, главное, на вид-то дохляк, никакой «крутизны» — это Володю особенно задело: «Ну, я тя урою!» А как вышли из автобуса, парень сразу его и скрутил — легко, как бы даже играючи и шутя. Оказалось, что он в милиции работает. И уж, конечно, расстарался, чтобы определить Володю на очередную отсидку.

— Ой, Санечка, не знаю, как я перед ним оправдаюсь, — вздохнула Лариса. — Последние полмесяца, считай, на его деньги живём.

— Не напоминай мне об этом, — поморщился Александр. — Не хочу даже знать, откуда ты взяла эти триста рублей…

— Сначала его кожаную куртку продала, потом — норковую шапку, продолжала Лариса, не обращая внимания на Александра. — А ведь он сказал: «Выйду с зоны — вернёшь». Матери не захотел оставлять, потому что эти вещи она всё равно пропьёт…

— Да замолчишь ты или нет?

— А уж что он с нами сделает — это и в дурном сне не привидится!

— Пусть только сунется, — Александр встал, прошёлся по комнате и, отдёрнув желтую занавеску, постучал пальцем по стеклу. — Что из этого окна видно? — и сам же ответил:

— Правильно, железная дорога! А за ней начинается лес. Урою я твоего Володеньку и закопаю где-нибудь под осинкой. И никто не догадается, где могилка его…

— Ой-ей-ёй, храбрец-то какой!

— Ну, допустим, насчёт того, какой я в бешенстве, — это ты уже знаешь, — Александр не оборачивался, но по тому, как напряглась его спина, Лариса поняла, что лучше помолчать, не продолжать этот разговор. Он медленно повернул голову и чуть слышно, одними губами выдавил из себя:

— Напоминать не надо?

Она, не поднимая глаз, молча кивнула и закрыла лицо руками. «Опасные связи» соскользнули с колен и упали на пол.

3

К Любе подошла женщина в коротенькой рыжей шубке, чуть прикрывающей зад. Она сняла с рук перчатки и, подхватив наманикюренными пальчиками горстку капусты, осторожно тронула её ярко-красными губами:

— Сразу с брусникой солили?

— А то как же, — соврала Люба и с неприязнью подумала: «Фря какая! Сплошное фу ты — ну ты! Интересно, она своё причинное место не подмораживает?»

— Что-то не чувствуется, — женщина капризно оттопырила нижнюю губу. Капуста — отдельно, брусника — отдельно…

— На вкус и цвет товарищей нет, — заметила Люба. — Не нравится — не берите!

— А гигиенический сертификат у вас есть? — продолжала допытываться эта пигалица.

Никакого сертификата, конечно, не было. Откуда ему взяться, если при рынке даже ветеринарной лаборатории нет. Об этом Люба и сообщила покупательнице без всякой задней мысли.

— Как так? — встрепенулась она. — Может, вы свою капусту в антисанитарных условиях готовите. Человек купит, съест, а потом месяц на аптеку будет работать.

— Сроду такого не было…

— А вон то мясо тоже без лабораторного контроля продают? — спросила покупательница, узрев полётненских мужиков. — Ужас!

— Да какой там ужас! — изумилась Люба. — Им на свиноферме зарплату выдали поросятами. Они их забили, теперь вот торгуют. Поросят-то, наверное, ветеринары наблюдали, как вы думаете?

— Думаю, что это безобразие, — сказала покупательница и, брезгливо стряхнув с пальчиков капусту обратно в банку, закричала: Артур, Артур! Иди сюда!

Артур — высокий и худой молодой человек, что-то искавший в багажнике своей серой «Лады» — подбежал к даме и встал перед ней чуть ли не по стойке «смирно»:

— Что случилось, дорогая?

— Ты куда меня завёз? — сурово спросила она. — Здесь даже и понятия не имеют ни о какой гигиене, и нет у них ни лаборатории, ничего!

— Дорогая, ты сама просила отвезти тебя на настоящий деревенский рынок, — растерянно сказал Артур. — Тут перекупщиков нет, люди торгуют тем, что сами выращивают…

— Убожество какое-то, а не рынок! — брезгливо скривилась дамочка. — Ну, погляди сам: как всё это назвать?

Рынок, как и положено в будние дни, был малолюден и невесел, можно даже сказать — угрюм. Он представлял из себя два больших навеса, поставленными буквой «Г». Под ними горбились прилавки, сколоченные из грубого тёса, потемневшего от дождей и снега.

Каждый продавец считал своим долгом хоть как-то замаскировать прогнившие доски, и по этой причине прилавки напоминали большое лоскутное одеяло: тут — красное пятно: это Иснючка расстелила свою старую цыганскую шаль, там — кусок желтоватой бязи, рядом — обычная газета или плакат с изображением актрисы Натальи Крачковской. Ими весь посёлок года полтора назад увешали, но народ, может, и рад бы поглядеть на живую «мадам Грицацуеву», да денег на билеты в кармане — шиш; так и не состоялся тот концерт, а плакаты пригодились: во-первых, ими было удобно оборачивать школьные учебники, во-вторых, из них получались отличные колпаки: ими укрывали на ночь помидорную рассаду, высаженную на грядки, — чтобы уберечь от заморозков. Ну а в-третьих, чем тратиться на заграничные одноразовые бумажные скатерти, хозяйки приноровились стелить плакаты на садовые столики или вот тут, на рыночном прилавке.