Петр Афанасьев - Да, это было...

• Название: Да, это было...
• Автор: Петр Афанасьев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988

---

Из проектного отдела меня перевели преподавателем специальных горных дисциплин в Норильский горно-металлургический техникум. В техникуме я встретился с очень интересным человеком — Н. М. Федоровским. Николай Михайлович член КПСС с 1904 года — крупный ученый-минеролог, член-корреспондент АН СССР. Он был одним из основателей Московской горной академии. По указанию Ленина Николай Михайлович ездил в Берлин для приобретения научной литературы, активно переписывался с Эйнштейном, дружил с Д. Е. Ферсманом. Репрессировали Федоровского в 1937 году. В 1949–1950 годах преподавал в норильском горном техникуме. В 1950 году его отстранили от преподавания и поместили в режимный лагерь (горлаг). После реабилитации дочь увезла его, разбитого параличом, в Москву. В 1958 году «Правда» поместила траурное извещение ЦК КПСС о смерти Николая Михайловича.

Третьим начальником норильского комбината после А. А. Панюкова был инженер В. С. Зверев, выпускник Орджоникидзевского института. Как начальник он был деятельный, инициативный. Ожесточение режима шло, по-видимому, помимо него. Он был бессилен что-либо предпринять. Большую роль в жизни лагеря стал играть политотдел, который возглавлял Кузнецов, участник пьяных оргий. Ему было безразлично развитие комбината, лишь бы режим соблюдался. В 1950 году по указанию МВД было решено «очистить» комбинат от бывших заключенных-специалистов. Из нашего техникума всех преподавателей уволили, предложили покинуть территорию комбината. Жену, как специалиста, работающего в проектном отделе, оставили в Норильске.

Куда ехать с «волчьим» билетом-паспортом? С Е. К. Красницким мы решили вылететь самолетом в Красноярск. Через 13 лет я впервые оставлял Заполярье. Первая остановка с ночевкой в Туруханске. Осенняя тайга после тундры казалась сказочным зрелищем. Полузабытый воробей выводил своим чириканьем столько рулад, что казался соловьем.

В объединении «Красноярскуголь» нам посоветовали ехать в трест «Канскуголь». Управляющий трестом Попов обрадовался притоку специалистов. Мне предложили работать старшим инженером-экономистом. Через месяц получил двухкомнатную квартиру. Но, к счастью, не успел вызвать семью. Как я и чувствовал, органы МВД играли с нами, как кошка с мышками.

В октябре 1950 года приехавшие специалисты стали исчезать. Однажды ко мне на работе подошел «некто» в штатском, попросил пройти в соседнюю комнату и предъявил ордер на арест. Пошли на квартиру, я взял все, что могло пригодиться и… снова тюрьма. Внутренняя тюрьма Красноярского краевого управления госбезопасности.

Началась комедия с оформлением дела, состряпанного в 1937 году, дела, по которому я был осужден и уже отбыл срок. Нормы уголовно-процессуального кодекса, которые следовало выполнять в 1937 году, начали оформлять с большим усердием в 1950–1951 годах. В следственную комнату приходил военный прокурор в чине подполковника или полковника и в его присутствии предъявлялось обвинение. Стыдно было за этих прокуроров в больших чинах. В 1923 году и я был прокурором по первому Ленинскому декрету. А кем были они?

Дело вел следователь майор Борисов, человек неглупый, любящий советскую литературу. Он с большим удовольствием в своем кабинете вел разговор о творчестве Горького, об отдельных его произведениях. На мое недоумение по поводу новой судебной комедии Борисов отвечал, что на этот счет есть указания свыше. «Неужели вся ваша энергия уходит на это?» — спрашивал я. Через некоторое время, опять-таки в присутствии военного прокурора, мне было объявлено об окончании «следствия».

За время пребывания в тюрьмах, лагере и ссылке я встретил лишь в Красноярской тюрьме одного (только одного!) ренегата из арестованных в 1937 году. В момент ареста он, инженер-текстильщик из Москвы, имел билет коммуниста. Человек этот вращался в руководящих сферах. После тюремного заключения по приговору работал на канской текстильной фабрике. Каких только гнусностей не услышал я от него и по адресу компартии, и даже по адресу Ленина. Как он восхвалял буржуазный мир! И все только потому, что пострадал. Какое счастье, что такой выродок — редкое явление.

После длительного пребывания в тюрьме в марте 1951 года мне объявили постановление Особого совещания при МГБ СССР от 13 января 1951 года о ссылке в отдаленные районы без указания срока. Я попросил направить меня в Енисейск. Мне выдали проходное свидетельство и предложили добираться «своим ходом».

Денег на самолет нет. Ехать попутной грузовой машиной не мог — нет валенок. Даже шапку за сутки до ареста у меня украли. Зашел на знакомую квартиру, где встретил жену Красницкого — Екатерину Петровну. Она дала мне валенки и шапку, и я поехал в Енисейск в кузове грузовой машины. Стояли сильные морозы. К тому же когда до Енисейска оставалось шесть километров, буран окончательно перемел дорогу. Чтобы не замерзнуть, я эти шесть километров одолел пешком. В гостинице под несколькими одеялами отогрелся и заснул. На другой день познакомился с одним ссыльным рабочим, который арендовал дом из двух комнат. Одну он сдал мне.

Оказалось, что устроиться ссыльному на работу было почти невозможно. Куда бы я ни обращался, в приеме отказывали. Настроение — хуже некуда. Когда выходил на берег Енисея, то появлялись мысли: не воспользоваться ли услугами проруби…

В комендатуре, где ссыльные отмечались два раза в месяц, висел указ за подписью Молотова, что за побег или его попытку виновные подвергались тюремному заключению на срок до 25 лет. А побегом считался выход за околицу населенного пункта.

Но все же мне повезло. Я устроился в стройконтору № 1 норильского комбината, которая достраивала аэродромы на трассе Норильск — Красноярск. Стал мастером земляных работ на летном поле. Мое продвижение по службе было стремительным: вскоре старший мастер, а затем и старший прораб.

Проектный отдел комбината, узнав о моей судьбе, добился разрешения начальника комбината о моем возвращении в Норильск. Жена взяла отпуск и приехала с сыном в Енисейск, затем съездила в Красноярск, чтобы ускорить решение моего перевода в органах госбезопасности. Когда в сентябре 1951 года я наконец получил возможность выехать в Норильск, то до Дудинки шли уже последние пароходы. Мы с трудом сели на один из них, без места, спали на полу палубы. От Дудинки до Норильска ехали на открытой платформе узкоколейки. Дождь. Снег. Ветер. Холод. Жена в результате заболела эксудативным плевритом. Врач-рентгенолог Елена Васильевна Зееман спасла ее от рокового конца.

1951–1953 годы я работал в проектной конторе комбината. Отношение к ссыльным ухудшалось. Ходили слухи, что они будут переведены на лагерное положение, а семьи выселят. Шла ставка на уничтожение остатков репрессированных в 1937–1938 годах. А необоснованные репрессии продолжались: «ленинградское дело», «дело врачей».

Март 1953 года. Из выступлений Молотова, Маленкова и Берии над гробом Сталина явствовало: надеяться на изменение политики необоснованных репрессий оснований нет. Амнистия 1953 года, выработанная Берией для уголовного элемента, не относилась к осужденным по 58-й статье. По стране прошла волна убийств, ограблений и прочих преступлений. Продолжалось это до тех пор, пока облагодетельствованные амнистией преступники вновь не были осуждены.

За 15 лет после приговора Военной Коллегии десятки раз я обращался в Центральную военную прокуратуру, Военную Коллегию Верховного Суда СССР, к Генеральному прокурору СССР, в центральные партийные и советские органы с заявлением об отмене неправосудного приговора. Каждый раз получал стандартный ответ: «Оснований для пересмотра нет». Снова и снова я писал, приводя доводы, которые мне казались убедительными, но ответы не менялись. Во второй половине 1953 года написал длиннейшую обоснованную жалобу, с указанием фактов, которые, должны выяснить органы суда и следствия, чтобы установить мою невиновность. И вот косвенным образом я узнаю, что по моей последней жалобе производится расследование. Допрашиваются те, на которых я ссылался. В 1954 году жена была в Москве, в Центральной военной прокуратуре, и там ей сказали, что по делу ведется расследование и можно надеяться на положительное решение. Военная прокуратура и тут оказалась неискренней: когда давали жене эту неопределенную справку, Военная Коллегия Верховного Суда СССР уже отменила приговор. Вот текст этого долгожданного акта: «Дело по обвинению Афанасьева Петра Михайловича пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР 25 августа 1954 года. Приговор Военной Коллегии от 9 августа 1938 года и Постановление Особого Совещания при МГБ СССР от 13 января 1951 года в отношении Афанасьева П. М. по вновь открывшимся обстоятельствам отменены и дело за отсутствием состава преступления прекращено».

Потребовалось 17 лет, чтобы сказать, что в моих действиях не было состава преступления! Но и то — лучше поздно, чем никогда.