Ольга Косик - Голоса из России. Очерки истории сбора и передачи за границу информации о положении Церкви в СССР. 1920-е – начало 1930-х годов

• Название: Голоса из России. Очерки истории сбора и передачи за границу информации о положении Церкви в СССР. 1920-е – начало 1930-х годов
• Автор: Ольга Косик
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7429-0641-4

В центре внимания автора монографии – информационный обмен в церковной сфере в период гонений. Автор кропотливо исследует пути и способы передачи информации о Русской Церкви за рубеж, останавливаясь на характеристиках тех деятелей, которые способствовали ее распространению. Особое внимание уделяется восприятию этих материалов различными группами церковной эмиграции. Выявление особенностей данного массива источников проводится в неразрывной связи с освещением истории их создания и распространения.

---

«В январе 1922 года я приезжал инкогнито из заграницы в Москву, к Святейшему Патриарху по церковным делам, в качестве дипломатического курьера одной дружественной страны [Литвы]. Понятно, что приезд мой был согласован с Народным Комиссариатом Иностранных Дел, в частности с Наркомом тов. Чичериным, у которого я бывал на официальных приемах. Таким образом, в Наркоминделе знали, что в качестве дипкурьера едет “поп” Тихон Шарапов для доклада Патриарху о положении русских церковных дел в Польше и Западной Европе. Я был острижен и одет в гражданское платье. Ехали, как и полагается подобной публике, не в “столыпинском” вагоне, а в неизмеримо более роскошной обстановке. По приезде в Москву у вокзала меня ожидала комфортабельная машина под флагом той страны, откуда я прибыл. Автомобиль довез меня до посольства, где я остановился».

Иеромонах Тихон решил встретиться с Патриархом за несколько дней до назначенной аудиенции, чтобы при встрече Патриарх был уже ознакомлен с положением дел, отраженным в бумагах. О. Тихон решил подойти к Святейшему во время службы в храме Христа Спасителя, где Святейший Патриарх должен был возглавлять чин отпевания скончавшегося митрополита Евсевия (Никольского).

С огромными трудностями проникнув в алтарь после разоблачения Патриарха, воспользовавшись замешательством, иеромонах Тихон подошел к Патриарху. Он не без юмора описывает эту сцену:

«Вот тут-то, когда раздалось это извечное и классическое: “Рясу!.. Рясу Святейшему!!. Давайте же рясу-то!!” – и все забегало и заходило ходуном, я вышел из своей засады и молниеносно проскочил между растерянно метавшимися иподиаконами и батюшками, в горах облачений и всевозможной одежды разыскивавших пресловутую рясу, и – очутился у св. престола, где в неожиданно образовавшемся пустынном пространстве стояла одинокая фигура Святейшего Патриарха, что-то благодушно бормотавшего себе под нос.

При моем быстром приближении он обернулся, взглянул как-то мельком на меня и, отвернувшись опять к престолу, произнес, “ничтоже сумняся” – как будто мы с ним вчера только виделись:

– А!.. Приехал?.. Когда же ко мне-то?..

Я скороговоркой сказал, что через несколько дней.

Он кивнул слегка головой.

– У меня, Ваше Святейшество, – проговорил я, – портфель тут с собою для вас. Как мне передать его вам?.. Где?..

Он мотнул головой в сторону и пробурчал лаконично:

– Отдай вон – Крониду!..

Я немедленно передал портфель последнему наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры – маститому старцу, архимандриту Крониду, стоявшему невдалеке и спокойно наблюдавшему всю эту сцену. Я его как-то не заметил раньше. Он с виртуозной ловкостью сунул портфель за пазуху, делая вид, что внимательно застегивает свою рясу…

В это же самое мгновенье налетели иподиаконы с рясой Святейшего, и на меня как-то сразу несколько человек обратили свое неприязненное внимание, и я опять услыхал: “Гражданин, что вам здесь нужно?..”, “Гражданин, здесь не полагается!..” и прочие, тому подобные, “безумные глаголы”. Я стал извиняться, отговариваясь незнанием алтарного этикета, и поспешил удалиться, внутренне радуясь, что все обошлось так прекрасно»[142].

Если бы все не было проделано так виртуозно и успешно, путь о. Тихона по тюрьмам и ссылкам, скорее всего, начался бы на три года раньше.

«Выехал я из России 3 февраля 1922 года, – писал он, – и вывез с собой за границу следующие патриаршие акты:

1. указ о возведении архиепископа Евлогия [Георгиевского], управляющего западноевропейскими русскими приходами, – в сан митрополита;

2. ответную Грамоту Сербскому Патриарху Димитрию [Павловичу];

3. грамоту Антиохийскому Патриарху Григорию [Аль-Хаддаду] о сирийских делах в Америке;

4. указы и дела по вопросам церковной жизни в Польше и

5. словесный реприманд митрополиту Антонию [Храповицкому] за карловацкие резолюции…»[143]

Митрополит Евлогий в своих записках указывает на получение указа через неких коммерсантов:

«В конце февраля (или в марте) среди берлинской эмиграции распространился слух о прибытии кого-то из Москвы с известием, что Патриарх возвел меня в сан митрополита. Я не поверил. Но вот как-то раз на одном литературном собрании прихожан подходит ко мне протодиакон и говорит: “А ведь – верно! Приехали из Москвы какие-то коммерсанты, и в кармане у них патриарший указ на Ваше имя…” – “Вы путаете, что-нибудь не так… ” – ответил я. “Нет, – верно! Завтра они приедут к вам”. На другой день, действительно, указ был мне вручен»[144].

Возможно, память подвела Владыку, и с коммерсантами была связана какая-то другая оказия.

Во время поездки иеромонаха Тихона 8 февраля 1922 г. Здолбуновскому братству указом Патриарха Тихона присвоены права патриаршей ставропигии, его председателю – сан архимандрита[145]. Святейший Патриарх Тихон назначил о. Тихона уполномоченным по делам Православной Церкви в Польше, одновременно был назначен благочинным монастырей Гродненской епархии и благочинным Бытинского округа.

Деятельность архимандрита Тихона как защитника православия вызвала возмущение со стороны польских властей и послушного им православного священноначалия в Польше. Он был сначала запрещен в священнослужении, а 30 июня 1924 г. лишен должности. 15 октября 1924 г. арестован польскими властями и 17 октября выслан из Польши в Германию. 25 октября он был исключен из числа братии монастыря. Три месяца проживал о. Тихон в Берлине при бывшей посольской церкви на Находштрассе, 10, после чего написал Патриарху Тихону о своем желании вернуться в СССР.

После переговоров Святейшего Патриарха Тихона с Наркомотделом разрешение на возвращение архимандрита Тихона в СССР на постоянное жительство было получено. 17 января 1925 г. архимандрит Тихон прибыл в Москву в разгар гонений, хорошо понимая, что его ждут страдания. По прибытии он сделал ряд докладов Святейшему Патриарху Тихону о состоянии Православной Церкви в Польше, в результате которых Патриарх издал ряд указов, отрицающих законность и каноничность Варшавской автокефалии и осуждающих ее сторонников.

22 марта 1925 г. состоялось рукоположение архимандрита Тихона во епископа Гомельского, викария Могилевской епархии. Хиротонию совершали Святейший Патриарх Тихон, митрополит Петр (Полянский), архиепископ Николай (Добронравов), архиепископ Пахомий (Кедров). При хиротонии Святейший Патриарх Тихон, вручая архиерейский жезл епископу Тихону (Шарапову), произнес такие слова:

«Предстоящий тебе путь Святительского служения в исключительно трудных условиях есть путь Крестный и Мученический. И, может быть, твое сердце трепещет и смущается! Мужайся! Благодать Святаго Духа и сила крестная укрепят тебя. Взирай на твердость мучеников Христовых и их примером воодушевляйся на предстоящий тебе подвиг»[146].

Слова Святейшего Патриарха относительно предстоящего крестного пути полностью сбылись. Проведя многие годы в ссылках и заключении, епископ Тихон был расстрелян в 1937 г.

30 марта 1925 г. по указу Святейшего Патриарха Тихона епископу Тихону поручалось принять на себя духовное попечение о членах Русской Церкви в Польше, сохранивших верность Московскому Патриаршему Престолу, которое он должен был совмещать с управлением Гомельским викариатством. В начале апреля он выехал во вверенную ему епархию и 3 апреля 1925 г. был в Гомеле.

Первым помощником епископа Тихона в контактах с зарубежьем стал журналист Димитрий Александрович Ишевский. Он родился 9 февраля 1894 г. в посаде Мелекесс Самарской губернии Ставропольского уезда. Учился в Симбирской гимназии, затем в частной гимназии в Москве. Еще будучи гимназистом, с 1912 г., стал посылать фотохронику московской жизни в петербургские иллюстрированные журналы, а в 1914 г. предпринял издание собственного журнала «Неделя». Война прекратила эту деятельность: Ишевский организовал фото-историческое бюро при Главном комитете Всероссийского земского союза, ездил на кавказский и персидский фронты.

Февральская революция и октябрьский переворот застали его в Москве. В начале июня 1918 г. Ишевский был командирован газетой «Русское слово» в качестве специального корреспондента в Заволжье, занятое чехословаками. Вернувшись в Москву, он вскоре отправился на юг России, где в ночь на 25 сентября 1918 г. был арестован ВЧК. Его обвинили в причастности к так называемому делу Локкарта[147], которое слушалось в Кремле в ноябре и декабре 1918 г. Ишевского приговорили к тюремному заключению сроком на пять лет с применением принудительных работ. 19 июля 1919 г. он бежал из Таганской тюрьмы и пешком по шпалам Александровской железной дороги перебрался в Польшу. В августе 1919 г. Димитрий уже публикует свои материалы о «судебно-тюремных мытарствах» и читает доклад о Советской России. 4 ноября 1919 г. с паспортом Российской дипломатической миссии при польском правительстве за подписью ее начальника генерала Кутепова выехал через Германию в Прибалтику со специальным поручением Французской военной миссии и Британского военного контроля в Варшаве. Поселился в Берлине и жил там до января 1927 г., затем переехал в Лейпциг. Постоянно помещал свои корреспонденции по церковным, политическим, общественным, национальным, культурным вопросам в эмигрантские газеты[148].