Макс Хейстингс - Вторая мировая война. Ад на земле

• Название: Вторая мировая война. Ад на земле
• Автор: Макс Хейстингс
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9614-3651-8

В Европе «Вторая мировая война» британского военного историка Макса Хейстингса – самый известный и авторитетный однотомник об этой войне. В динамичном, захватывающем повествовании Хейстингс виртуозно сочетает масштабность видения с выразительностью деталей. На гигантском полотне отчетливо и ярко различимы подробности сражений и экономики воюющих стран, логистика снабжения армий, политические портреты и зарисовки во французском Генеральном штабе, в Белом доме, в Министерстве по делам колоний или в ставке Сталина. Подлинные жемчужины книги – личные документы, письма, дневники, воспоминания самых разных людей – от простых солдат до известных писателей, таких как Василий Гроссман, Илья Эренбург. В соединении памяти людей и документов перед нами предстает страшная и убедительная история самой чудовищной войны в человеческой истории.

---

Летом 1939 г. огромный интерес в Польше вызвал роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» – повесть о Гражданской войне и гибели старого уклада на американском Юге. «Мне эта книга показалась пророческой»1, – писала одна из польских читательниц Рула Лангер. Ее соотечественники ощущали неотвратимо надвигавшееся столкновение с Германией: Гитлер откровенно заявлял о своем намерении захватить Польшу. Поляки, неистовые патриоты, реагировали на эту угрозу так же, как обреченные на гибель юные конфедераты образца 1861 г. «Как все мы, я верил в хеппи-энд, – вспоминал бывший летчик-истребитель. – Мы хотели сражаться, нас возбуждала мысль о борьбе, чем раньше, тем лучше. Мы не верили, что с нами может случиться настоящая беда»2. Когда лейтенант запаса Ян Карский (ему предстояло служить в артиллерии) получил 24 августа мобилизационное предписание, сестра отсоветовала ему брать с собой теплую одежду. «Ты же не в Сибирь отправляешься, – заметила она. – Месяца не пройдет, как ты снова явишься к нам»3.

Поляки дали волю своей безудержной склонности к фантазии и хвастовству. Они весело болтали в кафе и барах Варшавы – города, чья барочная красота и два десятка театров позволили полякам провозгласить свою столицу Парижем Восточной Европы. Репортер The New York Times писал: «Послушать, о чем тут люди болтают, вообразишь, что великая индустриальная держава не Германия, а Польша»4. Министр иностранных дел Италии и по совместительству зять Муссолини граф Галеаццо Чиано предупреждал польского посла в Риме, что, воспротивившись территориальным претензиям Гитлера, его страна обречет себя на борьбу в одиночестве и «вскоре превратится в груду развалин»5. Посол напрямую не спорил, но выразил расплывчатую надежду на «какой-нибудь счастливый случай», который добавит его стране сил. В Британии принадлежавшие лорду Бивербруку газеты осуждали польский гонор перед лицом гитлеровской угрозы как «провокационный».

Тридцатимиллионный народ, в составе которого насчитывалось без малого миллион этнических немцев, 5 млн украинцев и 3 млн евреев, прожил в границах, установленных Версальским договором, всего 20 лет. В 1919–1921 гг. Польше пришлось отражать большевистский поход, чтобы утвердить свою независимость после полуторавекового владычества России. К 1939 г. в стране установилось правление военной хунты. В оправдание режима историк Норман Дэвис пишет: «Трудности и несправедливость в Польше, конечно, отмечались, но не было массового голода и массовых убийств, как в России, не применялись бесчеловечные методы фашизма или сталинизма»6. Наиболее уродливым проявлением польского национализма стал антисемитизм, выразившийся в том числе в процентной норме для поступавших в университет евреев. С точки зрения как Берлина, так и Москвы Польша возникла в результате навязанного Антантой передела мира и не имела ни малейшего права на существование. В секретном протоколе к Пакту Молотова – Риббентропа, подписанному 23 августа 1939 г., Гитлер и Сталин договорились разделить Польшу и уничтожить ее суверенитет. Поляки же, хотя и считали Россию своим историческим врагом, понятия не имели об этих планах Советского Союза и беспокоились только о германской угрозе. Они понимали, что плохо экипированная польская армия не сможет противостоять вермахту, и возлагали все надежды на поддержку англичан и французов: второй фронт на Западе расколол бы силы немцев. «Учитывая безнадежное военное положение Польши, – писал посол этой страны в Лондоне граф Эдвард Рачинский, – я прежде всего хотел убедиться, что мы не окажемся вовлечены в войну с Германией, не обеспечив себе неотложную помощь союзников»7.

В марте 1939 г. Британия и Франция предоставили гарантии, которые затем были оформлены как союзнический договор: если Германия нападет на Польшу, они вступят в войну. Если эта беда случится, сулила военному руководству Варшавы Франция, французская армия будет мобилизована и не позднее чем через тринадцать дней атакует гитлеровскую линию Зигфрида. Британия, со своей стороны, обещала сразу же начать бомбардировку Германии. С удивительным цинизмом давались подобные обещания, ведь ни та, ни другая страна не собиралась выполнять свои обязательства: им хотелось лишь отпугнуть Гитлера, а не помогать на деле Польше. То были телодвижения безо всякой реальной сути, но поляки хотели им верить.

Пусть Сталин и не участвовал в военных акциях Гитлера, подписанная в Москве сделка с Берлином позволила и Советскому Союзу извлечь выгоду из нацистской агрессии. С 23 августа мир наблюдал, как Третий рейх и СССР действуют заодно – два близнеца, два лика тоталитаризма. Поскольку, когда глобальное противостояние в 1945 г. завершилось, Россия находилась в лагере союзников, некоторые историки приняли послевоенную советскую концепцию, согласно которой до 1941 г. СССР оставался нейтральной державой. Это неверно. Сталин боялся Гитлера и понимал, что рано или поздно столкновения с ним не избежать, но в 1939 г. он принял историческое решение поддержать германскую агрессию в обмен на предложенное нацистами расширение территории Советского Союза. Какие бы извинения ни изобретал впоследствии советский руководитель, пусть его войска никогда не сражались бок о бок с вермахтом, советско-германский договор положил начало сотрудничеству, которое продолжалось, пока Гитлер не обнаружил своих истинных намерений, приступив к операции Barbarossa.

Подписанное в Москве соглашение о ненападении и последовавший за ним 28 сентября Договор о дружбе и границах обязывали двух тиранов поддерживать амбиции друг друга и отказаться от взаимной вражды, чтобы направить свою агрессию в иное русло. Сталин поощрял экспансию Гитлера на Запад и снабжал Германию необходимыми ресурсами: нефтью, зерном, рудой. Нацисты (тая обман) предоставили Советскому Союзу свободу действий на Востоке: гитлеровский союзник рассчитывал заполучить восточную часть Финляндии, государства Прибалтики и свою долю в расчлененном трупе Польши.

Гитлер планировал начало Второй мировой войны на 26 августа, выждав лишь три дня после подписания пакта, но 25 августа, распорядившись продолжать мобилизацию, он все же отложил вторжение в Польшу, поскольку, во-первых, к своему огорчению, убедился, что Муссолини не готов сразу же поддержать его, а во-вторых, по дипломатическим каналам пришло предостережение: Британия и Франция готовы выполнить свои обещания и заступиться за Польшу. Три миллиона человек, 400 000 лошадей, 200 000 машин и 5000 поездов уже направлялись к польской границе, пока Берлин, Лондон и Париж еще вели последние, бесполезные переговоры. Наконец, 30 августа Гитлер отдал приказ атаковать. На следующий день в 20:00 занавес взвился над первым, достаточно грубым актом пьесы. Штурмбаннфюрер Альфред Науйокс из немецкой службы безопасности возглавил постановочное нападение на немецкую радиостанцию в Глейвице (Верхняя Силезия). В составе группы были одетые в польскую форму немцы и с дюжину приговоренных к казни уголовников, пренебрежительно именуемых «консервами». Прозвучали выстрелы, по радио были провозглашены лозунги «польских патриотов», а затем нападавшие отступили, оставив «консервы» – их, одетых в польскую форму, расстреляли эсэсовские автоматчики и продемонстрировали окровавленные трупы иностранным корреспондентам в доказательство польской агрессии.

1 сентября в 02:00 Первый конный полк вермахта в числе многих других был разбужен на бивуаке зовом трубы (некоторые германские соединения и многие польские в ту пору еще сражались верхом). Взнуздали коней, всадники вскочили в седло и двинулись к передовой посреди грохочущих колонн танков, грузовиков и пушек. Прозвучал приказ: «Расчехлить ружья! Заряжай! Взвести курки!» В 04:40 пушки старого германского боевого корабля Schleswig-Holstein, стоявшего на якоре в порту Данцига (то был «визит доброй воли»), открыли огонь по польской крепости Вестерплатте. Часом позже немецкие солдаты свалили пограничные шлагбаумы на западной границе Польши, открыв передовым частям армии вторжения путь в Польшу. Один из военачальников, генерал Хайнц Гудериан, вскоре проехал мимо родового поместья своей семьи в Хелмно (Кульм), где вырос и он сам (до Версальского договора эта территория принадлежала Германии). Вильгельм Пруллер выразил обуявший германскую армию восторг: «Какое дивное чувство – быть теперь немцем! Мы перешли границу. Германия, Германия превыше всего! Немецкий вермахт на марше. Куда ни глянь – вперед, назад, вправо или влево – повсюду моторизованный вермахт!»8

Западные союзники тешили себя мыслью, что Польша обладает четвертой по величине армией в Европе, и рассчитывали на затяжные сражения. Поляки могли выставить 1,3 млн бойцов против 1,5 млн немцев, на каждой стороне сражалось по 37 дивизий. Однако вермахт был намного лучше укомплектован: только бронемашин у него имелось 3600 против 750 польских, 1929 современных самолетов, а у поляков 900 морально устаревших. С марта в Польше начался призыв резервистов, но от полномасштабной мобилизации правительство воздерживалось по просьбе англичан и французов: мол, не следует провоцировать Гитлера. Нападение 1 сентября застало страну врасплох. Польский дипломат так описывал настроения в Польше: «Всех объединяло желание сопротивляться, но не прозвучало ясной идеи, какого рода может быть это сопротивление, разве что болтали о надобности в добровольцах – “живых торпедах”»9.