Виктор Митрошенков - Антон Губенко

• Название: Антон Губенко
• Автор: Виктор Митрошенков
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Первый в истории мировой авиации таран вражеского самолета был совершен в 1914 году знаменитым русским летчиком Петром Нестеровым. Второй таран принадлежит выдающемуся советскому военному летчику Антону Алексеевичу Губенко, сбившему японский самолет в 1938 году. Повесть рассказывает об удивительной судьбе этого героя неба, во многом определившего своим воздушным творчеством направление боевой подготовки советских летчиков накануне Великой Отечественной войны.

---

Штопор был одним из самых неисследованных и загадочных явлений в авиации. Он стал причиной гибели многих летчиков. В 1916 году одаренный русский летчик Константин Арцеулов преднамеренно ввел самолет в штопор и, успешно преодолев стихию сложного вращения, вывел самолет из штопора.

Штопор перестал быть тайной века, непознанным явлением воздухоплавания. Он покорён, а позднее исследован и положен на язык науки. Штопор авиации покорился.

Но штопор человеческого тела по-прежнему вел к смертельному исходу, пока еще немногие счастливчики, совершив кульбит, могли стабилизировать тело и, не боясь скручивания парашюта, раскрыть его.

Губенко, отыскивая глазами на земле гарнизонный стадион, у леса — палатки и ориентируясь на них, пытается вывести тело из непослушного вращения. Снимая правую руку с потока, Антон ищет спасательное кольцо, ловит последние мгновенья для раскрытия парашюта. Ниже — запретная линия, черта, опасная зона. Руки нарушают центровку, весовые пропорции, это усиливает вращение.

Антон не знает, сколько оставалось метров до земли, но интуитивно, по внутреннему отсчету времени он догадывается, что в его распоряжении остались последние десятки метров, ничтожно малые секунды: «Не хватит высоты для раскрытия парашюта, наполнения его воздухом, ослабления динамического удара при встрече с землей. Не хватит...» Кажется, что он думает об этом.

В каком-то невообразимом, ошеломляющем потоке тело летчика крутилось, переворачивалось головой то вверх, то вниз, стремительно, камнем неслось к земле.

И в тот момент, когда Губенко на какое-то мгновенье остановил вращение тела и собирался раскрыть парашют, он услышал аплодисменты, возгласы одобрения, приветственные крики...

Люди любят наслаждения, падки на сенсации, они приняли его прыжок за очередную выходку, за дерзкий поступок лихача, сорвиголовы, за бесшабашную героичность. Пока купол змейкой вытягивался, мягко шурша разворачивался, покачиваясь, как шатер, наполнялся воздухом, Антон сгруппировался, приготовился к хлопку купола и грубому рывку тела...

Пак! — хлопнуло над головой. Тело резко замедлилось в падении, охваченное ремнями, закачалось в свободном висении. Стропы пружинили, серебрились, казалось, гудели. Антон приземлился в центре стадиона, где и обещал приземлиться и где его ждали боевые товарищи.

Оркестр играл туш, пионеры вручали цветы, трибуны грохотали аплодисментами, стонали от криков радости, восхищения смелостью их военного друга.

В толпе, окружившей его, слышалось:

— Лихач...

— Рекордсмен, прямо чемпион...

— Везуч, везуч, Антон Алексеевич...

Антон улыбался, благосклонно принимал поздравления, отвечал на пожатия, давал себя обнять, позволил снять парашютный ранец, а сам думал о действительном везении, о чуде, спасшем его.

Подошел врач. Он изъявил желание немедленно осмотреть Антона и, нисколько не смущаясь возбужденной толпой, стал ощупывать, отыскивая переломы, осматривать, надеясь найти ссадины.

Губенко разрешил себя крутить, раздевать, сгибать руки, а сам, приходя в себя от неожиданного вращения в полете, чуть не приведшего к гибели, подумал:

«Каким пульсом измеряются радость удачи, досада за каждую оплошность или то непередаваемое чувство восторга, когда после рывка раскрывшегося парашюта падение внезапно замедляется и видишь над собой шелковый купол, а внизу землю — не злую, мгновенно растущую и готовую тебя раздавить, а землю, на которой так много лесов и полей, что кажется — сейчас вот опустишься и пойдешь бродить по ним, как человек, попавший в родной край после долгой разлуки».

Доктор остался доволен осмотром, подивился, что такое невообразимое падение не принесло парашютисту никаких увечий. Восхищенный бесстрашием, он похлопал Антона по плечу и отпустил к нетерпеливым друзьям.

Ничего подобного с Антоном еще не случалось. Немало совершил он парашютных прыжков, имел налет около тысячи часов, но такого безвыходного положения не было.

Был случай в одном из полетов, но уже давнишний... Командовал тогда эскадрильей майор Генрих Бирбуц, высокий, статный красавец. Летал он на многих типах самолетов, летал отчаянно, лихо, что и породило о нем массу невероятных легенд. Говорили о его участии в революционных событиях в Германии, об испытательной работе, о побитии им авиационных рекордов на английском аэродроме Форнборо, о том, как он на аэроплане выслеживал ставку Колчака... В общении майор Бирбуц был немногословен, сдержанно проявлял чувство собственного достоинства, жил замкнуто, скрупулезно изучал авиационную технику и выполнял на своих истребителях любые упражнения. Майор Бирбуц был безгранично влюблен в небо, летал часто, веря собственной интуиции и постоянным тренажам в самолете... Бирбуц был старым, опытным летчиком. Внешне застенчивым, но суровым по характеру; он отличался в полетах грубоватым бесстрашием и презрением к мелочам. Летал он всегда без защитных очков, считая их излишней нежностью. Рассудительный, великодушный к подчиненным, аскет в жизни, Бирбуц питал слабость к молодым талантам, любил их выявлять и бережно выращивать. В Антоне он сразу заметил талант летчика. И когда Антон обратился к нему за разрешением начать полеты ночью, Бирбуц с некоторой торжественностью произнес:

— Не возражаю, но первым буду я.

И майор Бирбуц первым поднялся в ночное небо...

Вторым, в соответствии с планом, взлетел Губенко.

Ночные полеты! Сколько радости и волнения испытывает летчик от сознания своей силы, от возможности одолеть кромешную темноту. Слева и справа отороченная огнями взлетно-посадочная полоса, уходящая в небо. Надо перегнуться через борт и посмотреть: мерцающие огни рассыпаны на непроглядно черном небе, как в театре на темном заднике располагаются искусно сделанные звезды. Удивительная способность огней создавать микромир, эффектно расширять ощущения, вызывать ложное восприятие уюта, навевать спокойствие...

По мере разгона самолета аэродромные огни сливаются в одну линию, небо, подобно шатру, опрокидывается вперед, гася свои мигающие звезды, и летчик, отрываясь от земли, уносит с собой небо. Земля быстро удаляется. Горы, леса, строения — все становится плоским, игрушечным... Ночь поглотила и оставила земную жизнь лишь в воображении. Отвлекаться нельзя: может возникнуть клаустрофобия — боязнь одиночества, недоверие ощущениям, восприятию. Мозгу — полная загрузка! Легкий крен. Прекрасно. Антон с радостью удостоверяется, что машина ему послушна. А теперь маленькую бочечку. Его распирает радость. Ура! Какая ночь! Можно пилотировать, и никто с земли не видит, не будет ругать. Не будет и ареста.

Как жаль, что всему хорошему бывает конец. Надо возвращаться на аэродром: время на исходе. Снижаясь на малом газу, находясь уже над освещенной полосой, Губенко вдруг увидел темный силуэт самолета, который шел поперечным курсом, и где-то у посадочного «Т» легко было столкнуться с «воздушным хулиганом». Что за диковина? Кто может ночью заходить на посадку поперек полосы? За шутку это тоже принять нельзя. Срабатывает молниеносная реакция: уходить в сторону. Антон берет ручку на себя, увеличивает обороты мотору, и, так как самолет находился у самой земли, пришлось сделать фантастический разворот, который в другой, спокойной обстановке, имея время на раздумья, он просто не рискнул бы сделать. Поляна была так близка, что Антон на мгновенье закрыл глаза, ожидая удара плоскости о землю. Машина, надсадно гудя, издавая невообразимый стон, казалось, замедлила свое движение, а потом, медленно набирая высоту, стала уходить в небо.

Это произошло над аэродромом; стоявшие внизу летчики, техники, мотористы видели замысловатое акробатическое па... Ночь помешала им рассмотреть, что произошло. Они приняли «дикую» фигуру самолета за очередную выходку пилота Губенко.

Слыть воздушным лихачом было не так уж зазорно. О лихачах слагали небылицы, им подражали, они становились кумирами молодежи. Среди летчиков, проявлявших находчивость, мужество и решительность, было немало любителей сенсационной популярности. Но Антон не был из числа тех бесшабашных искателей приключений. Антон Губенко с первых дней своих воздушных «приключений» шел на осмысленный риск ради эксперимента, стремясь соединить технические возможности самолета с тактической необходимостью боя. Он тоже рисковал, во многом был первым, но каждый свой новый полет готовил тщательно, как ученик сложную контрольную работу.

Губенко шел своим, особенным путем, он не укладывался в обычные рамки стереотипных суждений об истинном призвании летчика. Но ему казалось, что он медленно проявляет свой летный почерк.

— Вот это да! — воскликнули летчики в ту ночь на старте, увидев непостижимый разворот Антона.

Его поздравляли и на ходу придумывали названия: «лихач первого класса», «циркач». Одни отзывались благоговейно и восхищенно, другие с юмором, как над шутником.