Максим Чертанов - Дюма

• Название: Дюма
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03683-3

Мы все любим его, но любим, путая с его героями, как что-то невероятное, сказочное — балы, кареты, шпаги, кружева. Но, если приблизим взгляд, увидим иное, странно знакомое — командировки, фотосессии, митинги, суды… Он совершил революцию в журналистике и театре, он писал романы и исторические труды, он вел блоги и баллотировался в депутаты, он дрался на дуэлях и защищал обиженных; он рассказывал о России то, что мы сами знали, но боялись сказать; куда бы он ни приехал, первым делом посещал тюрьму, главной темой его творчества было страдание, страстью всей его жизни — политика… О жизни этого необыкновенного, но так похожего на нас человека — Александра Дюма или просто Сан Саныча — в самой полной русскоязычной биографии рассказывает автор.

знак информационной продукции 16 +

---

4 января 1858 года четыре итальянца во главе с бывшим депутатом парламента бывшей Римской республики Феличе Орсини бросили под карету императора несколько бомб: убили 10 человек, ранили 150 (то был первый теракт с бомбой), Луи Наполеон не пострадал. Заговорщиков казнили, Франция была разделена на пять военных генерал-губернаторств, палата одобрила (сама она законов не принимала) закон об «общественной безопасности»: правительство может высылать лиц, виновных в «подстрекательстве к покушениям», «участии в незаконных сборищах, тайных обществах, хранении оружия, составлении скопищ» и т. д.; под него задним числом подпадали люди, уже осужденные и отсидевшие, две тысячи республиканцев арестовали, 300 без суда сослали в Алжир. «Монте-Кристо» об этом молчал — как и все. У Дюма был свой суд: 21 и 22 января в Гражданском суде департамента Сена начались слушания по иску Маке. Того спросили, почему он в письме 1845 года отказался от авторских прав.

«— Чтобы оградить Дюма и его наследников от требований, которые могли бы предъявить его наследники, он обещал рассчитаться со мной согласно нашим устным соглашениям.

— Почему после этого вы заключили договор 1848 года?

— Потому что я верил Дюма и продолжал работать согласно договоренности, а долг Дюма все увеличивался; шансы получить причитающиеся мне деньги уменьшались день ото дня; Исторический театр, казалось мне, дает гарантию удовлетворения моих требований. <…>

— Почему вы раньше не требовали, чтобы ваше имя стояло на книгах, которые вы писали в соавторстве? Вы никогда не думали об этом?

— Всегда думал. Никогда, хотя Дюма меня на это провоцировал, я не соглашался отрицать моего соавторства. Дюма сам поощрил меня к этому, публично признав, что я был его соавтором, на премьере пьесы „Мушкетеры“. Я был уверен, что рано или поздно он признает мое соавторство и в книгах. Но с каждым днем становилась все очевиднее оскорбительная несправедливость с его стороны. Я сделал очень много для успеха Дюма, надеясь, что он предоставит возможность обнародовать то, что и так знает весь свет. Шаги в этом направлении уже сделаны. Он говорил, что я с ним работаю, директорам театров и редакторам газет. Мое имя на обложках книг, подписанных Дюма, не опорочило бы его, а, напротив, было бы красивым жестом — после стольких лет его успеха, для которого мы соединили наши труды.

— Почему вы нигде не оговорили право подписи?

— Я никогда не участвовал в процессе подписания работ…

— Дюма когда-либо обещал подписать с вами книги, сделанные совместно?

— Больше чем обещал; он подписал соглашение 1848 года, которое гарантирует возвращение моей доли в случае неуплаты. Что такое собственность соавтора? Это вещь нематериальная, она не принадлежит одному человеку, как, например, издателю, который купил права; это — известность и вытекающая из нее выгода.

— Если бы Дюма оплатил сумму, зафиксированную в договоре 1848 года, вы не могли бы его просить поместить ваше имя рядом со своим?

— Если бы Дюма это сделал, было бы еще 12 лет совместной работы, еще 36 пьес и они бы хорошо продавались. Тогда одно из двух: либо Дюма по доброй воле поставил бы мое имя на книгах и пьесах — я в этом не сомневаюсь, — либо я бы за это время приобрел настолько хорошую репутацию, что мог не требовать ничего более. Но, повторю, за 12 лет я бы убедил Дюма ставить мое имя рядом со своим. Поэтому теперь я требую двойного удовлетворения».

Маке поддержали свидетели, в частности бывший главред «Века» Матарель де Фьенн, но суд 3 февраля удовлетворил его требования лишь частично. Ему причиталось получить с Дюма 25 процентов дохода от романов, сделанных в соавторстве. Обычно пишут, что он получил 25 процентов авторских прав, это не так, в правах ему отказали, он получал деньги как обычный кредитор. Эжен Вейо: «Огюст Маке странный человек, отрекся от личности и литературного признания, он работал на заказ и продавал свои тексты Дюма, как другие продают бумагу и перья. Его слова об искусстве, о славе никого не обманули: он хотел только денег». Вряд ли это так. Маке в 1858-м был куда устроеннее Дюма: прекрасный дом, семья, стабильный заработок от пьес и романов, и имя у него было, и уважали его, он много лет был президентом Союза драматургов. Возможно, он искал не столько денег и славы, сколько справедливости; возможно, в глубине души он хотел восстановления прежних отношений — как женщина хочет одновременно наказать гуляку-мужа и вернуть его. Но, подобно такой женщине, он лишь обозлил бывшего друга. Он так и не получил с Дюма денег. В 1922 году его наследница (вдова племянника) подала иск о восстановлении авторского права и частично выиграла: суд назначил ей выплату роялти с момента вступления в силу закона об авторском праве во Франции (1866), но само право не восстановили, сочтя, что Маке соглашением 1849 года его продал. Но с 1952 года, когда истек срок действия авторского права и работы Дюма — Маке перешли в общественное достояние, их романы стали издавать под двумя именами.

В марте 1858 года актеры марсельского «Гран-театра» просили у Дюма пьесу, он предложил «Джен Эйр», сделанную Мари Фернан, но подобные пьесы уже игрались, тогда он написал инсценировку «Катрин Блюм» — «Лесники», ее поставили 23 марта, удачно: детективы на сцене были редки. Издательство «Гарнье» затеяло сборник «Звезды мира: историческая галерея женщин всех времен и народов», Дюма дал статьи о Клеопатре, Лукреции, Сафо (с собственными переводами ее стихов) и Жанне д’Арк. Все какие-то мелочи: в Экс-ле-Бен жила знакомая, внучатая племянница Наполеона I, Летиция Мария Бонапарт, мадам Солмс, державшая салон в Париже, но высланная в 1853-м за «безнравственность»; она издавала журнал «Утра в Экс-ле-Бен», Дюма посылал ей очерки. С Левеном написал оперетту «Таис», поставили 4 ноября в «Комической опере». Нашел в мемуарах принца Луи де Конде (1664) сюжет: Франция XIV века перед началом Религиозных войн, герой — прорицатель. Роман «Предсказание» печатался в Брюсселе у Этцеля, но не был завершен — автор не придумал, о чем писать. Отклонили очередной иск к Леви, новая апелляция. Пал духом? Наоборот: был уверен, что вот-вот получит свои 800 тысяч франков, и собирался в путешествие по Средиземному морю, дабы «написать историю древнего мира». Он уже много видел, остались пустяки: «Венеция, Иллирия, Ионические острова, Греция, Константинополь, берега Малой Азии, Сирия, Палестина, Египет, Киренаика, Триполи». Вел переговоры с гаврским судостроителем Мазленом о судне: «маленький трехмачтовик водоизмещением 65 тонн, со стальным корпусом, 1,5-метровой осадкой, винтом мощностью 10 лошадиных сил, имеющий 25 метров в длину и 13 футов в ширину и, кроме кают капитана, экипажа и моей, заключающий в себе еще 8–10 кают для друзей». И вдруг все перевернулось. Бросил «Госпожу Шамбле» и мечту о Средиземноморье. Он ехал в Россию.

Глава пятнадцатая ЛИЦО ФРАНЦУЗСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ

Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон…

Илья Кормильцев

Русских знакомых у Дюма было полно: Каратыгины, Муравьев, возлюбленные сына (тот после Лидии Нессельроде в 1852 году сошелся с Надеждой Нарышкиной, женой старого князя, бывшей подругой драматурга Сухово-Кобылина); знал он и Дмитрия Павловича Нарышкина, камергера русского императорского двора, женатого на знакомой Дюма с молодости актрисе Женни Фалькон, служившей в труппе Михайловского театра в Петербурге; даже Бенкендорф, Уваров и Николай I, можно сказать, были его знакомыми. В 1845 году, когда в Париж приехали Каратыгины, он спрашивал, пустят ли его в Россию. А. М. Каратыгина: «Мы отвечали, что за исключением завзятых республиканцев и вообще лиц, находящихся на дурном счету у нашего правительства, въезд иностранцев в Россию не воспрещен; если же наш двор не с прежним радушием принимает приезжающих в Петербург именитых или чем-либо особенно замечательных французских подданных, причиной тому гнусная неблагодарность маркиза Кюстина. К поступку Кюстина Дюма отнесся с негодованием». (Речь, естественно, о книге Кюстина «Россия в 1839 году».)

Вряд ли бы его впустили: после «Учителя фехтования» он был «на дурном счету». С 1847 года «Библиотека для чтения» публиковала переводы «Виконта де Бражелона» и «Бальзамо» (отрывали с руками), но «Бальзамо» в 1848-м был запрещен цензурным комитетом по указанию царя. С. Н. Дурылин в архивах Третьего отделения нашел переписку шпиона Якова Толстого с министром иностранных дел К. В. Нессельроде: шеф жандармов Орлов желал знать, кто автор якобы вышедшего в Париже в 1852 году памфлета «Северный набаб». Никакого «набаба» не нашли, но Толстой докладывал, что встретился с обоими Дюма, бывшими в числе подозреваемых. «Александры Дюма — отец и сын — заявили моему книгопродавцу, что они ничего не знают. Александр Дюма-сын прибавил к тому же, что он „ничего не писал ни за, ни против России“». Орлов напряг власти Брюсселя, Дюма-отца вновь допросили — с тем же результатом. Но теперь времена изменились: вместо Николая был Александр I.