Максим Чертанов - Дюма

• Название: Дюма
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03683-3

Мы все любим его, но любим, путая с его героями, как что-то невероятное, сказочное — балы, кареты, шпаги, кружева. Но, если приблизим взгляд, увидим иное, странно знакомое — командировки, фотосессии, митинги, суды… Он совершил революцию в журналистике и театре, он писал романы и исторические труды, он вел блоги и баллотировался в депутаты, он дрался на дуэлях и защищал обиженных; он рассказывал о России то, что мы сами знали, но боялись сказать; куда бы он ни приехал, первым делом посещал тюрьму, главной темой его творчества было страдание, страстью всей его жизни — политика… О жизни этого необыкновенного, но так похожего на нас человека — Александра Дюма или просто Сан Саныча — в самой полной русскоязычной биографии рассказывает автор.

знак информационной продукции 16 +

---

В 1858-м приезжал Теофиль Готье, писал только об архитектуре. Гюго в России не был и терпеть ее не мог: она «пожрала Турцию», российский император — «чудовище». Мишле, кумир Дюма, называл Россию страной без будущего, население которой питает отвращение к принципам собственности, ответственности и труда. Дюма их неприязни не разделял. Но мы ждали оскорблений. Дождались?

В перечнях книг Дюма о России много путаницы. Давайте разберемся. Во-первых, есть «Письма из Санкт-Петербурга», публиковавшиеся в «Веке» с 21 декабря 1858 года по 10 марта 1859-го, затем запрещенные во Франции и вышедшие в Бельгии в 1859-м как «Письма об освобождении рабов в России». Собственно о поездке там не рассказывается, это очерк о крепостном праве. Путешествию посвящена работа «Из Парижа в Астрахань» — 43 очерка в «Монте-Кристо» с 17 июня 1858 года по 28 апреля 1859-го, также печаталась в «Конституционной» в 1861 году, отдельной книгой вышла в Лейпциге как «Впечатления о поездке в Россию» вместе с «Письмами об освобождении рабов в России», затем в Бельгии и Франции (у Леви) в девяти томах, наконец, в 1865–1866 годах Леви выпустил четырехтомник «В России», включающий «Письма об освобождении рабов в России». Записки о второй части путешествия — по Кавказу — печатались в газете «Кавказ» с 16 апреля по 15 мая 1859 года и одновременно в четырех томах в серии «Театральная библиотека», в Лейпциге — как «Кавказ. Новые впечатления» и в Париже как «Кавказ от Прометея до Шамиля», затем как «Кавказ: впечатления о поездке»; были и еще варианты. Плюс несколько текстов о русских писателях, то включавшихся, то не включавшихся в издания. У нас эти книги долго не переводили, только записки о поездке по Кавказу в сокращенном виде под названием «Кавказ. Путешествие Александра Дюма» появились в Тифлисе в 1861 году в переводе П. Н. Робровского. Но были великолепные обзорные работы С. Н. Дурылина, а также М. И. Буянова («Дюма в Дагестане», 1992; «Маркиз против империи», 1993; «Дюма в Закавказье», 1993; «Александр Дюма в России», 1996). В 1993 году книга «Из Парижа в Астрахань» вышла в переводе М. Яковенко под названием «Путевые впечатления. В России», а в 2009-м была издана под своим настоящим названием в переводе В. А. Ишечкина. Наиболее полный перевод «Кавказа» — Тбилиси, 1988; готовится (возможно, уже вышел) перевод в издательстве «Арт-Бизнес-Центр», выпускающем собрание сочинений Дюма.

Дюма сговорился ехать с художником Жаном Пьером Муане (в отсутствие фотоаппаратов без художника в путешествиях никак); в свите Кушелевых также были итальянский певец Миллеотти и француз Дандре — бухгалтер и секретарь. В Штеттине сели на корабль «Владимир» — до Кронштадта, затем на судне «Кокериль» прибыли в Санкт-Петербург. Здесь начинается путаница с датами. В Европе григорианский календарь, у нас юлианский; в дневнике П. Д. Дурново, родственника Кушелева, отмечено, что гости приехали 10 июня (22 июня по новому стилю), фрейлина А. Ф. Тютчева писала в дневнике от 10 июня: «Приезд Юма-столовращателя». А Дюма утверждал, что оказался в Петербурге 26 июня, то есть по старому стилю 14-го. «Мы простились с княгиней Долгорукой, простились с князем Трубецким, повторившим мне свое приглашение на волчью охоту в Гатчину, и расселись по трем-четырем экипажам графа Кушелева, которые ожидали, чтобы доставить нас на дачу Безбородко, расположенную на правом берегу Невы за чертой Санкт-Петербурга, в километре от Арсенала, против Смольного монастыря». (Это в районе Петровского парка.) Прогулки по городу, места, какие положено видеть иностранцу, белые ночи; научился общаться с извозчиками, выучил слова «naprava», «naleva», «pachol». Но прежде всего — тюрьмы.

В Петропавловскую крепость не пустили, но он писал о ней и дал совет Александру I: «В первую годовщину пребывания на троне я открыл бы все казематы… и позволил бы народу их осмотреть; затем я призвал бы добровольцев, и они принародно их засыпали бы; за ними — каменщиков, которые у всех на глазах заложили бы двери. И сказал бы: „Дети, в прежние правления знать и крестьяне были рабами. И мои предшественники нуждались в тюремных камерах. В мое царствование знать и крестьяне — все свободны. И я в темницах не нуждаюсь“». Удалось через Кушелевых выпросить разрешение посетить тюрьму «меж Гороховой и Успенской улицами». В начале XIX века Третье отделение находилось на углу Гороховой, Охранка появилась позже; возможно, речь об Управлении Адмиралтейской части, при которой было Сыскное отделение. Через переводчика говорил с крестьянином, который поджег барский дом за то, что его жена грудью кормила щенков. «Я пожал ему руку от всего сердца, хотя он и был поджигателем. И не подал бы руки его хозяину, каким бы князем он ни был».

В первые вечера у Кушелева Дюма познакомился с «литератором, который делит с Тургеневым и Толстым благосклонное внимание молодого русского поколения», — Дмитрием Васильевичем Григоровичем (1822–1899), сыном русского помещика и француженки. Григорович пишет, что они встретились на свадьбе Хьюма. Но свадьба была 20 июля по старому стилю (2 августа), а гости к Кушелевым стали приезжать «на Дюма» сразу; Дурново еще 27 июня писал, что там «слишком много народу» — все хотят видеть знаменитость. Григорович согласился быть гидом, что ему дорого обошлось. А. Ф. Писемский — А. В. Дружинину: «Григорович, желая, вероятно, получить окончательную европейскую известность, сделался каким-то прихвостнем Дюма, всюду ездит с ним и переводит с ним романы». И. А. Гончаров — А. В. Дружинину: «Теперь Петербург опустел: только Григорович возится с Дюма и проводит у Кушелева-Безбородко дни свои. Там живет и Дюма: Григорович возит его по городу и по окрестностям и служит ему единственным источником сведений о России. Что будет из этого — Бог знает». А Тютчев называл Григоровича «корнаком-вожаком», что водит француза «как редкого зверя»…

Первая экскурсия — Петергоф, дача Ивана Ивановича Панаева (Григорович: «Дюма просил дать ему случай познакомиться с кем-нибудь из настоящих русских литераторов. Я назвал ему Панаева и Некрасова»), Ораниенбаум. Дюма к визиту готовился: «Я много слышал о Некрасове, и не только как о большом поэте, а еще как о поэте, гений которого отвечает сегодняшним запросам» — купил сборник Некрасова и за ночь по подстрочнику Григоровича перевел два стихотворения: «вполне достаточно, чтобы получить представление о едком и грустном гении их автора». Григорович: «И. И. Панаев, которого я предупредил, также был очень доволен. Мы условились в дне и вдвоем отправились на пароходе. Я искренно думал угодить обеим сторонам, но ошибся в расчете: поездка эта не обошлась мне даром». Евдокия Панаева в мемуарах писала, что на дачу Дюма явился незваным (интересно, как это было бы возможно?), много ел, французы вечно голодные, она предложила пройтись, а он хотел еще есть, после завтрака начал канючить обед, кое-как удалось его вытурить, он навязался снова и опять ел, напросился ночевать «с развязностью», при этом обхаял дом Кушелевых, секретарь его был «дурак невзрачный», которым Дюма «помыкал как лакеем» (это о Муане), потом Дюма еще сто раз приезжал и все просил еды, а она не давала ему подушек и т. п. Бабий бред разнесся по городу. Н. П. Шаликова — С. Д. Кареевой: «Alex. Dumas, père в Петербурге. Хорош гусь, говорят! На обеде к Панаеву при жене его явился в чем-то похожем на рубашку. Такой, говорят, самохвал и mauvais ton, что ужас. Разумеется, он наших-то ни во что не ставит, только один Некрасов ему не поклоняется…» Григорович: «Меня впоследствии печатно обвинили, будто я, никому не сказав ни слова, с бухты-барахты, сюрпризно привез Дюма на дачу к Панаеву и с ним еще несколько неизвестных французов… По случаю этой поездки досталось также и Дюма. Рассказывается, как он несколько раз потом, и также сюрпризом, являлся на дачу к Панаеву в сопровождении нескольких незнакомых французов, однажды привез их целых семерых, и без церемонии остался ночевать, поставив, таким образом, в трагическое положение хозяев дома, не знавших, чем накормить и где уложить эту непрошеную ватагу… Подумаешь, что здесь речь идет не о цивилизованном, умном французе, в совершенстве знакомом с условиями приличия, а о каком-то диком башибузуке из Адрианополя. Я был всего только один раз с Дюма на даче у Панаева; в тот же день, вечером, мы уехали обратно на пароходе в Петербург». Дюма, правда, пишет: «…переночевали у Панаева и на следующий день, с утра, уехали в Ораниенбаум». О том, как принял его Некрасов, он толком не сказал, но, видимо, сухо. (Позднее был конфликт, связанный с тем, что в 1856 году в петербургских светских кругах распространился слух о смерти графини А. К. Воронцовой-Дашковой: будто в Париже она вышла за авантюриста, который ее бросил. Некрасов в стихотворении «Княгиня», как считается, описал эту историю. На самом деле в месяц публикации «Княгини» Дашкова была жива и ее муж, барон Пуайи, о ней заботился. Дюма, комментируя свой перевод стихотворения, об этом сказал, а Пуайи потом приехал в Россию и вызвал Некрасова на дуэль.)