Павел Анненков - Литературные воспоминания

• Название: Литературные воспоминания
• Автор: Павел Анненков
• Жанр: Биографии и Мемуары

Русский литературный критик, публицист, мемуарист. Первый пушкинист в литературоведении. Друг В. Белинского, знакомый К. Маркса, Бакунина, многих русских писателей (Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, А. И. Герцена и других).

---

Все мои занятия по Пушкину и все знакомства прекратились по поводу тяжелой, опасной болезни — воспаления в кишках и кровавого поноса. А получил я эту болезнь в Архангельском, где нанимал дачу Грановский и где мы в складчину составили обед, украшенный по обыкновению фейерверком, который притащил с собою Пикулин [502], таскающий фейерверки и теперь по вечерам, несмотря на свое параличное и полуумное состояние. После долгого и, конечно, не совсем скромного обеда я лег под деревом и проснулся только тогда, когда Пикулин чуть-чуть не зажег у меня под носом бурака. Следствием была четырехнедельная болезнь. В числе гостей пикника были Панаев, Владимир Милютин, уже тогда возненавидевшие второстепенных московских пророков, как они называли свиту Грановского, — Н. Щепкина, Фролова, живших тоже тут же на даче [503]. Панаев сыграл роль не совсем благовидную, когда в Архангельское приехал хозяин его, князь Юсупов. По великосветской низости, от которой всю свою жизнь он отстать не мог, хотя потом и писал пасквили на своих идолов, он заходил около Юсупова и стал загонять к нему Грановского. Грановский просто не пошел, а Фролов отвечал даже с презрением к ремеслу бескорыстного сводчика, принятому на себя редактором «Современника». Ненависть, конечно, не была упразднена или смягчена этим обстоятельством; она выразилась очень сильно в записках Панаева уже через восемь лет после Фролова, где бедный журналист, разоренный Некрасовым и окончательно сбитый с толку радикализмом Добролюбова и Чернышевского, сам рассказывает с замечательным отсутствием чувства самосохранения, как он подсматривал в щелку замка и подслушивал у кабинета Фролова из желания узнать, что он делает там, запираясь ото всех на все дообеденное время. Светскость, конечно, оставшаяся неизвестною патронам журналиста!

И больной в кремлевской квартире коменданта я слышал весь гам и шум торжества, сосредоточенного в этой местности. Днем неслись передо мною кареты и коляски с пестрыми господами в перьях и золоте, с госпожами, разряженными в пух, стуча по мостовой; мелькали мундиры, ленты, аксельбанты в неописанной суете, которая на измученный организм производила род тяжелого кошмара. Квартира была почти всегда пуста, братья беспрестанно находились на службе. На воспаленные глаза болезненно действовала сама великолепная осень, стоявшая в то время на дворе. Ночью, в бессоннице, слышал я протяжные крики часовых, расставленных по всем углам. Тогда была роскошь на гауптвахты и часовых. С первыми лучами дня подымался опять весь чиновный и придворный люд, стонала земля, метались люди, производя что-то такое, что понять было трудно тогда усталому моему мозгу. Помню хорошо только две сцены. Проезжал мимо моих окон император, с кем-то из генерал-губернаторов, провожаемый неистовыми кликами толпы. На подножке его коляски стоял ободранный мужичок и, несмотря на повелительные жесты императора, видимо не хотел покинуть места, держался одною рукою за откинутый верх коляски, а другою все крестился, все крестился, пуча глаза и раскрывая рот. В другой раз рано утром прискакало троек шесть или семь и остановились у подъезда ордонансгауза. В каждой тележке сидело по одному жандарму и по одному поляку. Помню одного молодого человека, с длинными волосами, озиравшегося кругом с выражением сильного любопытства, между тем как жандарм его рысью побежал в канцелярию, вероятно расписаться в прибытии. Тележки простояли минут десять около подъезда и тотчас ускакали далее.

Выздоровев в октябре месяце, я вместе с братом Федором, получившим отпуск, уехал в Петербург в мальпосте. Москва уже опустела и опять затихла.

Зима 1851–1852 года в Петербурге. Я пишу свои воспоминания на память, не справляясь с книгами и документами. Теперь уже прошло много времени, и некоторые второстепенные подробности, может быть, стоят у меня несколько прежде или несколько позднее, чем в самом деле случилось, но главные и общий характер годов этих сохранены в точности записками.

Тургенев, приехавший на осень из деревни, останавливается в Малой Морской, в квартире госпожи Дюме, откуда его и взяли на съезжую [504]. Человек этот выработывал себе нравственный характер с чрезвычайным трудом. Он явился из Парижа такой амальгамой любезнейших качеств души и ума с ребяческими пороками — лжи, кокетничанья собою и вранья при всяком случае, что не давал возможности остановиться на себе с определенным чувством и определенным суждением. Мы были тогда далеко не друзьями; одно время он даже положительно возымел отвращение ко мне, благодаря моей нескрываемой подозрительности к каждому его слову и движению и особенно к тем, которым он хотел придать вид искренности и увлечения. Я был груб и не прав перед ним; он мстил мне насмешками и эпиграммами, что было только неприятно по радости, которую доставляло общим противникам нашим. Только после многих годов сменяющегося благорасположения и холодности мы поняли, что есть какая-то непреодолимая связь, мешающая нам разойтись хладнокровно в разные стороны. Так или иначе, всякий раз мы возвращались друг к другу с заметной радостью, чтоб опять начать старую историю горького высматривания истин друг друга, пока года и успехи в свете и литературе не сделали его гораздо спокойнее относительно себя выставления, а у меня те же годы и жизненная усталость не отбили дерзкой, ничем не оправдываемой охоты к глумлению над людьми. Впрочем, ни он не освободился вполне от тайного индифферентизма, дозволяющего невинное предательство друзей при случае и потворство безобразию знакомых, почему-либо занимательных ему или нужных, ни я не освободился окончательно от наклонности считать пустяками чужую душу и относиться к ней с молодечеством. Такова исповедь: у обоих нас исправление идет медленно и вряд ли когда завершится.

Условные обозначения

Анненков и его друзья — «П. В. Анненков и его друзья», СПб. 1892.

Белинский — В. Г. Белинский, Собрание сочинений в тринадцати томах, изд. Академии наук СССР, 1953–1959.

Воспоминания и критические очерки — «Воспоминания и критические очерки. Собрание статей и заметок П. В. Анненкова», отд. I–III, СПб. 1877–1881.

Герцен — А. И. Герцен, Собрание сочинений в тридцати томах, изд. Академии наук СССР, тт. I–XX, 1954–1960.

Гоголь — Н. В. Гоголь, Полное собрание сочинений в четырнадцати томах, изд. Академии наук СССР, 1937–1952.

Гоголь в воспоминаниях — «Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников», Гослитиздат, 1952.

ЛН — «Литературное наследство».

Стасюлевич — «М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке», т. Ill, СПб. 1912.

Тургенев — И. С. Тургенев, Собрание сочинений в двенадцати томах, Гослитиздат, 1953–1958.

Примечания

После смерти П. В. Анненкова его основные мемуарные работы в различном составе под условным названием «Литературные воспоминания» публиковались дважды — в 1909 г., С.-Петербург, и в 1928 г., Ленинград, издание Academia, редакция и примечания Б. М. Эйхенбаума.

Первое из названных изданий включало не только литературные воспоминания Анненкова, но и критико-биографические и историко-литературные его работы, такие, например, как биография Н. Станкевича, «Идеалисты тридцатых годов» и другие.

Издание 1928 года было осуществлено с более строгим отбором статей Анненкова, в соответствии с наименованием: литературные воспоминания. Оно включало три его мемуарных работы: «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года», «Замечательное десятилетие», «Молодость И. С. Тургенева». Издание сопровождалось предисловием Н. Пиксанова и критико-биографическим очерком Б. Эйхенбаума «Павел Васильевич Анненков».

В настоящем издании печатается пять наиболее ценных и законченных мемуарных работ Анненкова: «Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года», «Замечательное десятилетие», «Молодость И. С. Тургенева», «Шесть лет переписки с И. С. Тургеневым», «Художник и простой человек. Из воспоминаний об А. Ф. Писемском». Принцип расположения мемуаров в сборнике в основном хронологический. Исключение сделано для двух работ о Тургеневе, которые помещены до воспоминаний о Писемском на том основании, что по теме и содержанию прямо примыкают к «Замечательному десятилетию».

В приложении печатается конспективный набросок мемуаров о пятидесятых годах «Две зимы в провинции и деревне», который Анненков намеревался развить в мемуарный очерк самостоятельного значения, как бы продолжающий «Замечательное десятилетие».

Публикация «Из переписки с И. С. Тургеневым в 60-х годах», формально примыкающая к циклу мемуаров Анненкова о Тургеневе, не является мемуарами в точном смысле этого слова и потому в настоящее издание не включена. На этом же основании не печатаются и такие статьи Анненкова, как «Любопытная тяжба», «Идеалисты тридцатых годов» и другие.

Н. В. ГОГОЛЬ В РИМЕ ЛЕТОМ 1841 ГОДА

Воспоминания П. В. Анненкова о Гоголе своеобразны. Это и мемуар и одновременно развернутый критический очерк, охватывающий идейно-творческий путь Гоголя в целом. Познакомившись с первой частью воспоминаний, напечатанной в 1857 г. в февральской книжке «Библиотеки для чтения», Н. Г. Чернышевский писал: «Факты, сообщаемые г. Анненковым, значительно объясняют нам Гоголя как человека… вообще взгляд г. Анненкова на его характер кажется едва ли не справедливейшим из всех, какие только высказывались до сих пор» (Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. IV, М. 1948, стр. 719).